разбор

Несмотря на войну и репрессии, в России продолжают возникать новые гражданские инициативы. Преследования боятся все — даже провластные движения Что мы узнали из нового доклада независимых социологов об активизме в России

Источник: Meduza

Исследовательский центр имени Ханны Арендт опубликовал доклад об общественных инициативах. Ради выживания многим активистам приходится обращаться за финансовой поддержкой к государству, даже если они придерживаются оппозиционных взглядов. При этом, репрессии со стороны властей и общественная апатия беспокоят не только независимые горизонтальные инициативы, но и провластные и провоенные организации. «Медуза» рассказывает о выводах этого исследования и состоянии активизма в России.

You can read this story in English here.

На фоне репрессий активисты испытывают «рефлексивную солидарность» друг к другу, но между ними растет разрыв

Рефлексивная солидарность проявляется, когда мы начинаем поддерживать людей, которые переживают несправедливость, хотя нас не объединяют общие интересы и ценности. Она предполагает, что мы готовы оказывать помощь тем, кто «не входит в круг своих». «Сознательное преодоление границы „свой-чужой“ приводит к тому, что разногласия теряют свой дезинтегрирующий характер и становятся характеристиками связей, соединяющих людей», поясняют в докладе исследователи.

Российские активисты, испытывающие рефлексивную солидарность, менее склонны к иерархическим отношениям. Они готовы объединяться друг с другом за счет гнева и возмущения из-за ситуаций, которые они воспринимают несправедливыми.

Как пояснила в разговоре с «Медузой» социолог и один из авторов исследования Мария Василевская, «рефлексивная солидарность — это не любая солидарность и не то чтобы особенно хорошая. Просто она проявляется в специфических формах и контекстах». По ее словам, в российском контексте такой тип солидарности наиболее ярко проявляется в правозащите. Исследователи нашли закономерность: если российские активисты практикуют рефлексивную солидарность, скорее всего, им свойственны и демократические формы взаимодействия и ценности.

Одновременно с этим исследовательский центр отмечает растущий разрыв между «уехавшими» и «оставшимися» активистами — он проявляется в финансовых, информационных, визовых и постепенно в культурных вопросах. По мнению исследователей, активисты-эмигранты доверяют скорее эмигрантам, чем людям, живущим в России.

Еще одно причина растущего разрыва — высокий уровень социального и регионального неравенства в масштабах страны. Финансовые, образовательные и другие ресурсы для активистов сосредоточены в Москве и крупных городах. 

Зоозащита — самая быстрорастущая горизонтальная инициатива в России. И одна из самых безопасных

В своем докладе Исследовательский центр имени Ханны Арендт выделяет шесть основных направлений гражданской активности в России:

Социологи считают зоозащиту крупнейшим — и самым быстро растущим типом публичных горизонтальных инициатив. Они хорошо представлены по всей России: от крупных городов до регионов.

Дело в том, что зоозащита — сравнительно безопасный способ «реализации солидарности, эмпатии и справедливости», следует из доклада. Зоозащитники не склонны регистрировать юридические лица — и часто выходят из изоляции для поиска союзников. С потенциальными партнерами зооактивисты могут не соглашаться в отдельных вопросах, но ради защиты животных они готовы объединяться и работать вместе.

Как отмечает в разговоре с «Медузой» социолог Мария Василевская, у многих россиян есть потребность проявить политическую агентность, и они делают это через солидарность с животными. «Сказать, что если человек не может открыто выразить антивоенный протест, он идёт защищать животных — некорректно. Нет прямой связи». Однако, по ее словам, многие жители страны чувствуют моральный императив делать что-то для других — и таким образом вернуть ощущение контроля. Это не влияет ни на политический режим, ни на локальную политику. «Это политический акт в пространстве этики», уверена исследовательница.

Количество инициатив растет не только в зоозащитной сфере. Из-за репрессий после начала полномасштабного вторжения в Украину многие известные инициативы эмигрировали, перезапустили работу или закрылись. На этом фоне возникло пространство для новых независимых проектов, которые делают люди без активистского прошлого, пояснили «Медузе» в исследовательском центре.

Такие организации опасаются репрессий — пытаются не попадать в поле зрения властей. Например, они не регистрируют юридические лица и пользуются серыми финансовыми потоками. А еще намеренно отказываются от харизматичных лидеров в пользу горизонтальных структур.

«Если в „организациях-мастодонтах“ часто есть одна фигура, лицо бренда, а все остальные члены команды не такие публичные, то новые инициативы часто стараются быть более горизонтальными. Мнения всех активистов весят одинаково, решения принимаются коллективно — и у каждого человека есть право вето», — комментирует выводы доклада одна из исследовательниц, пожелавшая остаться анонимной. По ее мнению, такой подход помогает избежать коллапса организации, если один из участников столкнется с репрессиями со стороны властей.

Многим инициативам не хватает ресурсов. Поэтому для выживания им часто приходится сотрудничать с государством

Антивоенные инициативы часто находятся за рубежом — и работают подпольно. Из доклада исследователей следует, что они реже сталкиваются с нехваткой ресурсов, но чаще жалуются на отсутствие диалога с активистами внутри России.

Экологические инициативы сохраняют активность в нестоличных регионах — и небольших населенных пунктах. У них мало социальных связей и видимости, таких активистов часто воспринимают как «неполитических», хотя они чаще всего выдвигают требования к властям. Исследователи полагают, что аполитичный образ нужен им, чтобы увеличить шансы на успех. И даже несмотря на это, экоактивисты боятся репрессий, пользуются конспирацией и часто страдают от эмоционального выгорания.

В благотворительную сферу активно вторгается государство, чтобы перехватить эту повестку — и активистам по-разному приходится адаптироваться к этому. Например, они могут противостоять властям, как это происходит в сфере репродуктивных прав и материнства. Или, напротив, искать сотрудничество, если активизм связан с помощью людям, которые живут с разными заболеваниями. Некоторые активистские инициативы ищут источники финансирования, близкие к государству или религиозным организациям. «Эти партнерства очень сложные — и далеко не черно-белые, когда активисты занимают либо провластную, либо оппозиционную позицию; люди пытаются выживать и работать в очень сложных условиях, и для этого приходится идти на компромиссы», — рассказали «Медузе» авторы исследования.

Культурные инициативы и отправка писем политзаключенным напоминают «диссидентские кухни» в СССР своим «полупубличным характером», следует из доклада. Однако современные российские «третьи места» открыты к новым участникам — и становятся для них точкой входа в активизм.

Исследователи обнаружили, что провластные активисты тоже опасаются репрессий

Как пишут исследователи, государство использует низовые инициативы для нормализации войны и репрессий. Но такие инициативы тоже могут попасть под преследование — в этом случае прогосударственные и нейтральные движения могут политизироваться. Провоенный Z-активизм меньше представлен в столицах. Исследователи связывают это с особенностью мобилизации в регионах — скажем, в Москве и Санкт-Петербурге призывников меньше, а правозащитников больше.

Провластные активисты (например, те, кто участвует в плетении сетей для российских военных) неохотно шли на контакт с исследователями. Большинство из тех, кто согласился на интервью с центром, выбрали либо обезличенные способы коммуникации, либо отвечали абстрактно и лаконично. Чаще всего они жаловались на отсутствие помощи со стороны государства и поддержки со стороны общества.

«Условные Z-активисты боятся всех: иноагентов, нежелательных организаций, шпионов и так далее. У них есть иллюзия, что они окружены врагами, против которых нужно сплотиться. Их тревожность усиливается тем, что в какой-то момент на них может начать давить и государство, когда они подсвечивают проблемы, с которыми не справляются власти. Поэтому многие из них чувствуют себя зажатыми в тиски», — считают в Исследовательском центре имени Ханны Арендт.

«Военная форма, которую выдает Минобороны, якобы имеет срок годности пять лет. [Это] дерьмо, которое шьется, извините, из китайских тканей на самых дешевых швейных производствах. Пацаны там за лентой изнашивают их за две недели максимум», — приводят цитату одного из провоенных активистов исследователи.

Активисты реже выносят внутренние конфликты в публичное поле

Для российских властей политическая субъектность и строительство горизонтальных связей, которые создают поле для критики государства, — уже потенциальное преступление. Гражданские инициативы подсвечивают острые социальные проблемы и нарушение гражданских прав. Именно поэтому власти проводят агрессивную политику по отношению к журналистам и НКО, полагают социологи.

Наличие «враждебного» статуса или уголовной ответственности сокращает аудиторию гражданской инициативы и чаще всего приводит к блокировке финансирования. «Очень многих [наших] друзей, партнеров объявили уже сто лет в обед „нежелательными“ и иноагентами. Мне кажется, что стало ясно, что это всё какой-то театр» — приводит в докладе слова одного из активистов Исследовательский центр имени Ханны Арендт.

Сохраняется и другая проблема: активисты не понимают, где находятся границы дозволенного. «Например, последний раз [у нас прошел] созвон на тему иноагентских книг. Никто не мог понять, что нам делать с этими книгами, какие бляшки ставить, кто что должен, какие ограничения», — цитируют в докладе одного из респондентов социологи. Это приводит к самоцензуре и отказу от потенциальных ресурсов. 

С другой стороны, благодаря технологиям, общим ценностям и рефлексивной солидарности, активисты внутри России начинают больше доверять друг другу. Наиболее жизнеспособная форма партнерства, по мнению респондентов исследования, — совместная работа над решением какой-то конкретной проблемы.

Социологи обнаружили, что активисты стали меньше выносить профессиональные конфликты в публичное пространство, чтобы не дискредитировать сферу в глазах общества. И хотя фундаментальные разногласия сильно усложняют отношения между многими активистами, как правило, это не препятствует взаимной публичной поддержке.