истории

В Венеции показали байопик великой оперной певицы Марии Каллас В нем мало правды, но есть поющая Анджелина Джоли

Источник: Meduza

29 августа на 81-м Международном кинофестивале в Венеции прошла премьера фильма «Мария» режиссера Пабло Ларраина. Картина рассказывает о Марии Каллас, одной из самых великих певиц XX века. Чтобы подготовиться к этой роли, Анджелина Джоли полгода училась петь, — до этого, по ее признанию, она не пела даже в караоке. Кинокритик Антон Долин рассказывает, каким получился третий байопик Ларраина, снова посвященный незаурядной женщине.

Удивительный факт: Анджелина Джоли не только играет в фильме Пабло Ларраина самую знаменитую оперную певицу ХХ века, но и поет за Марию Каллас. Актриса, давно не игравшая в кино настолько ответственных и сложных ролей, репетировала с профессионалами и готовилась больше полугода — чем не подвиг.

Естественно, Ларраин понимал, что даже опытная примадонна не сможет спеть как Каллас, а голливудская актриса — и подавно. В большинстве сцен Джоли открывает рот под фонограмму. Поет же по-настоящему лишь в тех бесконечно печальных эпизодах, когда за неделю до смерти Каллас приходит на прослушивание — и сама не может выдержать звука своего изменившегося с годами голоса. Исполнять Беллини без страха и смущения теперь она способна только у себя на кухне. Внимательная экономка непременно оценит: «Величественно!». Таким образом лучшее пение Джоли призвано продемонстрировать худшую Каллас, показать непреодолимый разрыв между легендарной сопрано на пике возможностей и в момент финального, предсмертного упадка сил.

В одном из многочисленных флэшбеков, снятых и подкрашенных блестящим оператором Эдом Лахманом немного по-разному, Каллас с ее возлюбленным Аристотелем Онассисом (знаменитый турецкий актер Ханук Бильгинер, снимавшийся в получившей «Золотую пальмовую ветвь» «Зимней спячке» и «Бен-Гуре» Тимура Бекмамбетова) слышат, как Мэрилин Монро со сцены поет Кеннеди знаменитое «Happy birthday mister president». «Надо же, можно не обладать умением петь и быть настолько обожаемой публикой!», — удивляется Мария. «Дорогая, никого не интересует ее голос… так же, как твое тело», — с сухой улыбкой отвечает Аристотель.

Можно повторить эту формулу по отношению к Анджелине Джоли. Сколько бы души та ни вкладывала в свое пение, как бы ни старалась наполнить смыслом каждую из ходульных, раздражающе афористичных реплик своей героини, зритель будет видеть лишь ее тело — не в приземленно эротическом, а сугубо прикладном смысле: бренная оболочка, тщательно загримированная под Марию Каллас.

Но это не проблема голливудской небожительницы, чьи усилия невозможно не оценить, или одаренного чилийского режиссера, уже в третий раз пытающегося найти формулу идеального байопика о незаурядной женщине (до «Марии» были «Джеки» с Натали Портман, о вдове того же Кеннеди, и «Спенсер» с Кристен Стюарт, о принцессе Диане). Это родовой изъян жанра, столь любимого в Голливуде и частенько уходящего от сути в решение формальных задач по упихиванию сложной биографии в полуторачасовой формат. В случае «Марии» все еще проблемнее: речь не просто о публичной знаменитости, но о человеке искусства. Вписать в ткань фильма ее ремесло несложно, арии из итальянских опер звучат за кадром нон-стоп. Вопрос лишь в том, зачем нужно остальное — актеры, сценарий, образная система. Неужто лишь для создания популярного дайджеста, схожего со статьей из «Википедии», только с перемешанной при монтаже хронологией? 

Ларраин вместе со сценаристами всегда ищет формальный ход — ключ, чтобы открыть персонажа. В «Джеки» таковым было реально взятое у первой леди телеинтервью, в «Спенсер» — рождественские праздники в королевском дворце. «Мария» начинается со смерти Каллас в сентябре 1977 года в Париже, а потом возвращается на неделю назад, чтобы калейдоскопом предъявить публике последние переживания, воспоминания и фантазмы певицы. Смерть — не самый сложный ракурс (сценарий, как и в «Спенсер», писал опытный Стивен Найт), особенно если она снабжена мифологическим ореолом; штампованное «вся жизнь пронеслась перед глазами» — идеальный рецепт типового байопика. Но случай Каллас все-таки особенный. Найт и Ларраин превращают ее трагически ранний уход — сначала со сцены, затем из жизни — в своеобразную «оперу в прозе», давая контрапунктом к вымышленным сценам арии и эпизоды из «Травиаты», «Нормы», «Анны Болейн», «Тоски». Смерть была Каллас к лицу еще в те годы, когда ее карьера только начиналась. 

У некоторых второстепенных — других рядом с собой Мария не потерпела бы — персонажей есть фамилии и судьбы, как у сестры Каллас Якинти (Валерия Голино), Онассиса или того же Кеннеди: экранное присутствие этих двоих соединяет «Марию» с «Джеки», закольцовывая трилогию кинобиографий. У других — только имена, как у верного дворецкого Ферруччо или экономки Бруны (суперзвезды итальянского кино Пьерфранческо Фавино и Альба Рорвахер). Третьи и вовсе безымянные, роли-маски: Пианист, Журналист, Поклонник, Бармен. А выдуманному Марией телевизионщику-интервьюеру она дает имя своего любимого антидепрессанта, «Мандракс» (Коди Смит-Макфи). Однако все они, конечно же, довольствуются ролью оправы для единственного драгоценного камня. 

Именно от этого — хоть нарциссизм Каллас передан наверняка вполне точно — фильм страдает больше всего. Бруна с Феруччо по требованию капризной нанимательницы постоянно двигают по ее безразмерной квартире-дворцу рояль, на котором никто так и не сыграет. Метафора прозрачна, даже чересчур: героиня уподоблена тяжеленному, драгоценному инструменту, который неуместен в будничном, почти уже позабывшем о ней мире. Этим, а не экзотическими заболеваниями или расставанием со сценой, объясняются ее одиночество и несправедливо ранняя смерть.  

На финальных титрах — одно из множества слишком очевидных решений — мелькают документальные кадры с Каллас, позволяющие заподозрить: между ней настоящей и увиденным нами по-оперному преувеличенным экранным образом крайне мало общего. Возможно, это наконец объясняет лишь сейчас оформившуюся окончательно концепцию трилогии Ларраина — правдивый байопик невозможен, нечего и пытаться. Об этом и напоминает щемяще трогательное в своем несовершенстве пение Анджелины Джоли.