истории

«Мы одержимы апокалипсисом!» «Империя» Брюно Дюмона — страннейший фильм о рыбацкой деревне, в которой решается судьба человечества, — вышел в России. Мы поговорили с режиссером

Источник: Meduza

В российских кинотеатрах вышла «Империя». Самый амбициозный и рискованный проект французского режиссера Брюно Дюмона, дважды лауреата каннского Гран-при, объединяет в хулиганской пародии на «Звездные войны» темы конца света и вечной борьбы добра со злом в человеческом сердце. Знаменитые артисты — Фабрис Лукини, Лина Кудри — играют здесь с непрофессионалами, откровенная эротика соседствует со спецэффектами, фантастика — с натурализмом. Накануне проката с режиссером поговорил Антон Долин. 

— Насколько сложно было поставить такой фильм — по вашим меркам, практически блокбастер?

— Довольно тяжело. Плюс ковид вмешался, съехали все сроки. Был год простоя. 

— Но в итоге у вас получился настоящий арт-блокбастер. Уже шутят, что ваш фильм — лучший эпизод «Звездных войн» за десятилетия.

— Ну, на этот счет есть разные мнения. 

— А вы поклонник такого рода развлекательного научно-фантастического кино, «космических опер»? Или как раз ненавистник, и из этого родилась «Империя»?

— Ненависти во мне определенно нет. Многое в таких фильмах я очень высоко ценю: их изобретательность, мало с чем сравнимую зрелищность. «Космические оперы» не могут не впечатлять хотя бы в технологическом смысле. Но у них есть и врожденные недостатки. [Фильмы] Marvel тупые, хотя оторваться невозможно. Та область европейского авторского кино, в которой привык работать я, стремится к глубине, зато иногда в ней сложно разобраться. А понять голливудское кино проще простого, но именно поэтому нередко оно очень тупое. Американские блокбастеры поверхностны, зато увлекательны. Европейские арт-фильмы — наоборот. Отсюда и идея их объединить.

— А какая у вас любимая «космическая опера»?

— Кубрик, «Космическая одиссея 2001 года». Этот фильм одновременно и зрелищный, и глубокий, и таинственный. Модель для подражания. Единственный фильм в этом жанре, который не разочаровывает. 

— В «Империи» впечатляет дизайн космических кораблей. Империя Добра летает на копии парижской готической капеллы Сент-Шапель, Зла — на копии дворца Бурбонов в Казерте. Как вам пришла эта идея?

— Из любви к жемчужинам европейской архитектуры. Мне по большому счету плевать на любую религию, включая христианство, но Сент-Шапель невероятно красива, и лучшего пластического воплощения идеи духовности невозможно изобрести. Не обязательно быть верующим, чтобы это почувствовать. То есть мой взгляд на обе использованные для дизайна конструкции абсолютно атеистический.

Но религия, как и архитектура, это сверхпроекты, с которыми высшие силы являются на Землю. В каком-то смысле это история происхождения мира. А космические корабли в кино давно превратились в осточертевшие всем клише, мне хотелось чуть-чуть их обновить. Спецы по визуальным эффектам застряли в американских стереотипах. Так что мы привлекли архитекторов к команде художников-постановщиков. 

— И эти громадины по сюжету спускаются в крошечную рыбацкую деревушку на севере Франции.

— В этом и замысел. Огромная модель чего-то идеального, абсолютного спускается с небес в самый никчемный, незначительный, анекдотический населенный пункт, который только можно себе представить. Проект фильма в столкновениях гигантских идеалов и представлений о добре вовсе не со злом, а с обычными людьми, их интересами и ограниченными возможностями, с жителями деревни, затерянной где-то во Франции. 

В издательстве «Медузы» вышла книга Антона Долина «Плохие русские». Вы можете заказать ее уже сейчас. Автор рассказывает, как очень успешные российские фильмы и сериалы последних десятилетий, от «Брата» до «Слова пацана», построили идеологию путинского режима. Заказать «Плохих русских» или купить другие книги нашего издательства можно по этой ссылке.

— При этом кастинг устроен так, что невероятно красивые Лина Кудри или Анамария Вартоломей оказываются рядом с актерами-непрофессионалами. 

— Эти героини — не настоящие люди. Это воплощенные идеи, архетипы, своего рода андроиды, спустившиеся с небес. Кинематографические фантазмы, не имеющие ни малейшего отношения к реальности. Настоящие люди же всегда отчасти прекрасны, отчасти уродливы. 

— В «Звездных войнах» темной Империи противостоит Республика — и это сила света. Но у вас сражаются две Империи, и Добро показывает себя более бескомпромиссным и жестоким — головы световыми мечами рубят именно они. Значит ли это, что вы против любой «большой идеи», которая может быть выражена исключительно в имперской форме?

— Единственная существующая Империя — это человечество. А мой фильм — басня, представляющая внутреннюю, спрятанную от глаз вечную войну между добром и злом. Она ведется в нашем сердце. Это повседневный конфликт, который никогда не прекращается. «Империя» — поэтическое, мифологическое, сказочное, гротескное его выражение. [Главный герой, рыбак] Джонни может быть демоном, зло живет в нем, но при этом он продолжает быть хорошим парнем, по-своему порядочным. Посмотрите на [сына Джонни] Фредди — ребенок, симпатичный карапуз, но в моем фильме это Антихрист. Настоящий или нет, мы не сможем сказать, пока он не вырастет.

«Империя», как я сказал, еще и притча о происхождении мира и человечества. Почему мы смешали добро со злом? Почему человек живет обычной жизнью, а потом вдруг берет и душит жену? Ведь такое случается направо и налево. Нужно помнить, что эти импульсы живут в нас.  

— Так вы в показанной нам битве на стороне добра или зла? 

— Предпочитаю зло, мне оно интереснее. Функция искусства с начала времен — очиститься от зла, изгнать его. Так достигается главная цель — катарсис. Выходит, для литературы, кино, театра нет ничего важнее зла, это ключевой и необходимый элемент. Если Медея не убьет детей, Еврипид не напишет свою трагедию. Насилие, инцест, убийство жизненно важны для искусства. Вовсе не для того, чтобы подать пример, — нет, чтобы нас освободить. Чтобы мы, посмотрев на страшное злодеяние, вышли из зала немного добрее, мягче. Кино сегодня все меньше занимается этим, поэтому люди принялись убивать друг друга на улицах. И вот это по-настоящему опасно. Воевать надо только в фильмах. А кино должно говорить о зле, в этом его функция. 

— «Империя» пропитана юмором. Для вас было важно сделать смешной фильм? Практически все ваши последние фильмы своего рода комедии. А ведь критикам ваших ранних картин — «Человечность», «Фландрия» — казалось, что вы вовсе лишены чувства юмора. 

— Мой первый фильм назывался «Жизнь Иисуса»! Что может быть драматичнее? С трагедией я покончил, проникнув в самое ее существо, сказав все, что мне было важно сказать в этом жанре. Пришло время двигаться в сторону комедии. Или, если быть точнее, трагикомедии. Мне необходимо все время пробовать что-то новое, избегать самоповторов, не топтаться на месте. Кстати, следующий фильм будет шагом в еще одном неожиданном направлении. 

— Лучшие из ваших комических персонажей — комиссар полиции Ван дер Вейден с его бесчисленными тиками и его рассудительный подручный Карпантье. Они возвращаются в «Империю» после двух сериалов о малыше Кенкене. Почему вы так привязаны к этим горе-следователям, которые решительно не в состоянии что-либо расследовать?

— Их присутствие — обязательный для меня элемент сюрреализма, бурлеска. Смеяться можно над чем угодно. Ирония не отменяет апокалипсиса. И апокалипсис может быть смешным. Я вообще человек оптимистичный, жизнерадостный. 

— Но у вас эсхатологическая тема переходит из фильма в фильм. Причем конец света постоянно наступает, но никак не наступит. 

— Да мы одержимы апокалипсисом! Все только и говорят о ядерной войне и конце света. Нет более интересных тем, следы апокалипсиса повсюду. Где случится армагеддон — в Израиле или Украине, где закончится мир? Мы все воители этой бесконечной войны, она записана в нашем мышлении и воображении. Смерть как таковая и смерть цивилизации не дают нам покоя. Мы так хрупки, а цивилизация еще хрупче. А так хотелось верить, что мы будем жить вечно! Что войн после Второй мировой не будет. Что мы покончили с нацизмом, злом, попытками обрушить мир. Однако до конца еще далеко. 

— Может, когда-нибудь человечество перестанет наступать на одни и те же грабли? 

— Никогда. Поколение тех, кто выжил в концлагерях, понимало кое-что. Но следующее поколение пришлось учить всему заново. Мы всегда начинаем с нуля.