«Мне абсолютно непонятно, какое отношение этот набор слов имеет ко мне» Женя Беркович и Светлана Петрийчук выступили в суде. Они рассказали, что думают об обвинительном заключении по их делу
В Москве во Втором Западном окружном военном суде начался процесс по делу режиссерки Жени Беркович и драматурга Светланы Петрийчук, которых обвиняют в «публичном оправдании и пропаганде терроризма» из-за спектакля «Финист ясный сокол». Он рассказывает о россиянках, которые решили выйти замуж за исламистов и уехать в Сирию. В 2022 году спектакль получил премию «Золотая маска» за работу драматурга и художника по костюмам. На первом заседании прокурор Екатерина Денисова зачитала обвинительное заключение. По версии следствия, вина Беркович и Петрийчук заключается в том, что они решили написать пьесу и поставить по ней спектакль, который «будет формировать у зрителя привлекательный образ терроризма». В ответ они заявили суду, что отвергают выдвинутые обвинения и не признают своей вины. Выступление Беркович и Петрийчук опубликовали телеграм-канал группы поддержки режиссерки и издание «Медиазона», которая ведет онлайн с заседания. «Медуза» приводит текст их выступлений.
Женя Беркович
Мне непонятна сама постановка вопроса, понятно ли мне обвинение. Мне понятно обвинение просто потому, что я умею читать. Мне абсолютно непонятно, какое отношение этот набор слов имеет ко мне. Во-первых, там пишется, что Беркович Евгения Борисовна имеет идеологические убеждения, связанные с оправданием терроризма, разделяет крайне агрессивные формы ислама, исповедует форму насильственного воздействия на государственные власти и так далее.
Я не испытывала чувства единства с участниками террористических организаций и не разделяла религиозные убеждения, хоть как-то связанные с оправданием терроризма. Я никогда не разделяла никаких форм ислама: ни радикальных, никаких. Я испытываю уважение к мирным законопослушным представителям религии ислама, как и к любым другим представителям этнических или религиозных групп. К террористам, какими бы идеями они ни прикрывались, я не испытываю ничего, кроме осуждения и отвращения.
Не существует религиозной мусульманской женщины в природе, которая бы не соблюдала правил в ношении одежды, еды и образа жизни. Я никогда не носила хиджаб. Я состою в светском браке с нерелигиозным мужчиной. Я ем свинину, фотографируюсь на пляже.
Невозможно при всем вышесказанном быть исламисткой. Я не покрываю головы своих детей, хотя по возрасту они бы должны были носить платок, если бы жили в мусульманской традиции. Я этого не делала, не делаю и не собираюсь, при всем уважении к религии ислама. Когда я только переехала в Москву и поступила в театральное училище, я вела очень активный и прозрачный образ жизни. Такая особенность нашей среды: мы все, как под микроскопом, если бы я была исламисткой, это было бы заметно со стороны. Не бывает исламской женщины, которая ведет светский образ жизни и регулярно посещает православную церковь.
Я лично четыре раза давала показания следователю: в качестве свидетеля, обвиняемой. Следствие не интересовалось никакими моими религиозными или идеологическими убеждениями. 4 мая [2023 года] в моей квартире был проведен обыск. Там не было обнаружено ничего, что могло бы указывать на мою связь с радикальным исламом. Я уверена, что эта формулировка появилась в материалах дела только потому, что следствие не нашло никаких иных доказательств.
Ну, то есть в обвинении буквально написано, что всю эту гигантскую работу, требующую участия десятков людей и институций, я провела за две, максимум четыре недели, включая создание целого коллектива.
Но только согласование будущей постановки с любой театральной площадкой занимает не неделю, обычно месяц. Актрисы не могут за несколько дней получить текст сложной пьесы, отрепетировать, выучить сложнейшую музыкальную процедуру, ну и все это, в общем, как-то быстренько еще за два дня доделать. То есть снять костюмы, которые ждутся три-четыре месяца и так далее. Этот объем работы можно сделать за полгода, если торопиться. А не за две-четыре недели, как указано в примере.
Это только первая страница, я не буду дальше подробно сейчас говорить. Все это говорит о том, что следствие даже не пыталось соблюсти какую-то минимальную логику и разобраться в том, как вообще в принципе может быть поставлен спектакль.
Для следователя, который делает обвинение по тяжкому уголовному делу… Мы год сидим в тюрьме, за это время не разобраться, что такое поставить спектакль, показать спектакль и чем эти вещи отличаются, не разобраться ни в одном слове, не разобраться в технологии, не разобраться в том, как делается любой спектакль, содержит он что-то или не содержит — это значит просто выдавать некачественную работу, некачественный материал.
Важная часть обвинения — не просто призывы к совершению террористической деятельности, а распространение с помощью телекоммуникационных сетей и тому подобное. Я лично никогда нигде ничего не публиковала, ничего не передавала с целью их размещения. Тем более неустановленное лицо опубликовало видео спектакля уже после нашего ареста. Это голословное обвинение.
Я поставила спектакль с целью профилактики терроризма, и именно таким он и получился. К предъявленному мне обвинению отношусь отрицательно, считаю этот документ не соответствующим правовым нормам, законам и обоснованиям.
Светлана Петрийчук
К словам Евгении добавлю, разве что, еще одно предложение. Вряд ли бы исламские радикалы пользовались театром современным для продвижения своих идей, потому что, вроде как, они эти виды искусства запрещают.
Есть ощущение, что это как будто шаблон чьего-то чужого обвинения, которое к нам хотят применить.
В моей пьесе, написанной шесть лет назад, нет и не может быть никакого оправдания терроризма. Подробнее я обо всем, конечно, расскажу на следующих заседаниях.
Резюмировать могу только с той же фразой, что целью написания пьесы было, конечно, не оправдание запрещенной в России организации, была цель подсветить, что есть вот такая социальная проблема, предупредить подобные ситуации.
Виновной себя не признаю.