истории

«Мы с мамой успеем добежать до подвала. Я обстрелов больше не боюсь» Большой репортаж из Белгорода — самого пострадавшего от войны города России

Источник: Meduza

Война в Белгороде начала ощущаться уже в первые дни полномасштабного российского вторжения в Украину. Сейчас, на третий год войны, украинские войска регулярно обстреливают город, иногда — несколько раз за день. Корреспондент издания «Берег» съездил в Белгород и выяснил, как жители города пытаются сохранить себя и свои жизни. С разрешения издания «Медуза» публикует этот репортаж целиком.

Редакция «Медузы» осуждает вторжение российских войск в Украину и продолжающуюся военную агрессию со стороны РФ.

«Машинку жалко»

Утром в кафе недалеко от центральной площади — Соборной — пусто. Оно открылось час назад, но кроме меня в большом светлом помещении с панорамными окнами нет никого.

— У вас же есть укрытие? — предусмотрительно узнаю у улыбчивой официантки.

— Да, конечно, не переживайте, — поспешно отвечает та.

Через несколько минут на экране телефона появляется уведомление о ракетной опасности с призывом спуститься в укрытие. Если раньше сообщения чаще приходили уже после атак, то с середины марта 2024-го подписчики соответствующих каналов (например, «Предупреждение РО») получают новости незадолго до начала обстрела — значит, есть максимум две минуты, чтобы спрятаться.

— Девушка, объявили ракетную опасность, — нервно говорю я.

В этот момент в кафе заходят еще двое гостей, и официантка бросается к ним.

— Мужчина, закройте дверь! — взволнованно кричит она. Затем несколько раз переспрашивает у администратора, куда меня можно спрятать.

— У нас есть укрытие, но через здание — нужно выходить на улицу. Пойдете? — спрашивает она.

Я отказываюсь. По моим подсчетам, до обстрела остается меньше минуты, и последнее, чего мне хочется, — оказаться в это время на улице. Тогда официантка провожает меня в дальнюю часть зала, к столику, спрятанному за небольшой выступающей стеной.

— У нас здесь стены не простреливаются, — улыбается она.

За столик напротив садятся двое мужчин. Пока на улице раздаются взрывы, в кафе продолжает играть диско 1980-х. Пытаюсь считать удары, но сбиваюсь на шестом или седьмом.

Один из сидящих напротив, пролистывая ленту в телефоне, отмечает: «Раньше в восемь утра бомбили. Теперь перестали». Его друг не отвечает. Вдруг первый мужчина, схватившись за голову, сокрушается: «Эх, машинку мою жалко».

В отличие от гостей, сотрудники кафе не думают прятаться — официанты и повара, стоя за баром у панорамных окон, что-то бурно обсуждают. То и дело слышится женский смех.

Когда обстрел заканчивается, я выхожу из кафе — но о том, что еще несколько минут назад над городом раздавались взрывы, ничего не напоминает: на улице людно, на дорогах — много машин.

«Появился рефлекс искать укрытие»

Соборная площадь — это самый центр Белгорода. Справа от нее — здание областной администрации, слева — драматический театр имени Щепкина, а за ним — городской парк.

30 декабря 2023 года, в день самой масштабной атаки на Белгород, на площадь прилетел один из снарядов ВСУ — и она перестала быть безопасным местом встреч. При обстреле погибли 25 человек, еще 109 пострадали. Удары пришлись по центральным улицам — улице Богдана Хмельницкого, проспекту Славы, улице 50-летия Белгородской Области, улице Попова, а также по району городского парка имени Ленина. Повреждения получили 30 многоквартирных домов, больше ста машин и, как сообщал губернатор области Вячеслав Гладков, «большое количество коммерческих объектов, магазинов, торговых центров». 

Гладков назвал эти последствия «самыми тяжелыми за последние два года, которые принесли за собой обстрелы со стороны вооруженных сил Украины». В российском Минобороны добавили, что атака была «попыткой киевского режима отвлечь внимание от поражений [ВСУ] на фронте».

В Киеве публично не комментировали обстрел. Однако украинское «Суспiльне» со ссылкой на свои источники в спецслужбах писало, что ВСУ якобы били только по военным целям, а разрушения и жертвы — результат плохой работы российской ПВО. 

Театр на Соборной площади сейчас не работает. На двери висит напоминание: вернуть деньги за билеты на спектакль, прерванный или отмененный из-за угрозы обстрелов, нельзя. На больших экранах, установленных на здании, сюжеты региональных телеканалов сменяются видеоуроками первой помощи и призывами сообщать о передвижениях украинских беспилотников по области через специальное приложение «Радар».

На ступенях у Вечного огня рядом с Соборной площадью — мемориал погибшим в канун Нового года: лампады, свечи, детские игрушки, книга со сказками. Рядом со мной у мемориала останавливается молодой высокий мужчина. Он переводит взгляд с одной игрушки на другую. Его зовут Андрей, ему 26 лет. Он айтишник, совмещает фриланс с работой в одной из городских компаний. Андрей признается, что из-за обстрелов редко выходит на улицу и это первая его полноценная прогулка по городу за последние два месяца. 

В начале войны ему «не было так страшно» в Белгороде, как сейчас, хотя 24 февраля 2022 года он помнит довольно смутно.

— В первый день, конечно, куда-то тоже что-то прилетело, но это так страшно не воспринималось. Помню, в первый день уехали самые паникеры, но тогда в принципе было непонятно, что вообще происходит. Хотя ничего особо страшного не было, — рассказывает Андрей.

Первым «серьезным ударом» для города, по словам собеседника «Берега», стала атака украинских вертолетов на белгородскую нефтебазу 1 апреля 2022 года. Примерно тогда же начались обстрелы приграничных белгородских сел, а летом, 3 июля, жители Белгорода узнали, «что такое ПВО». В тот день российские военные сбили над городом ракету — ее обломки упали на частный дом на улице Маяковского, убив семью из пяти человек и ранив еще четверых мирных жителей. 

— Когда 3 июля прилетело конкретно, тогда уже было понятно, что как таковой безопасности больше нет. До этого было еще призрачное чувство, необоснованная надежда, мол, по нам не прилетит, — вспоминает Андрей.

Впрочем, он тут же говорит, что после июльской атаки «в Белгороде было спокойно». И хотя многие боялись возможного украинского наступления на область, к массированному обстрелу, как тот, что произошел 30 декабря 2023 года, белгородцы не были готовы.

— Все, что было до этого, несравнимо с тем, что случилось в тот день. Тогда просто случилась жопа, — объясняет Андрей, все громче и эмоциональнее. — После этого часть людей уехала, детей начали вывозить. По городу стало страшнее ходить, на такси стало страшнее ездить, потому что думаешь: «Вот сейчас ракетную опасность объявят, и что делать?»

Потом, по его словам, «все затихло — до выборов», а затем «снова началась жопа» — город стали обстреливать по 3–4 раза в день. Как сообщал губернатор Гладков, 14 марта ВСУ обстреляли Белгород три раза, 15 марта власти региона снова зафиксировали три обстрела, 16 марта — два, 17 марта — опять три. Позже атаки стали не такими частыми и не столь интенсивными.

Во время мартовских обстрелов Андрей думал о том, чтобы переехать в другой город, — компания, в которой он работает, даже предлагала ему помощь в этом.

— Но я тогда ушел в отпуск, и мы с моей девушкой ненадолго уехали. А когда приехали, все уже успокоилось, и мы решили пока никуда не уезжать. Но в моменте тогда мы думали, что если дальше все будет продолжаться так, то жить в городе будет просто невозможно

Среди его знакомых и коллег все пока остаются в Белгороде, но многие вывезли своих детей в более безопасные регионы страны.

Андрей признается, что раньше, когда обстрелы только начались, он злился на жителей других российских регионов, потому что им якобы было «насрать на то, что происходит в Белгороде». Сейчас он думает, что ситуация изменилась.

— Я понимаю, что злиться на людей за то, что у них своя, другая жизнь, — это глупо, но все равно ничего не мог с собой поделать. Сейчас мне кажется, что все стало лучше. Наверное, уже все в курсе, что у нас тут полная задница.

Когда я спрашиваю, как конкретно изменилась его жизнь из-за обстрелов, он только отмахивается.

— Да никак они не повлияли. Просто стремно в моменте. Когда он идет — страшно, а когда заканчивается, просто идешь заниматься своими делами. Раньше в ожидании находился, постоянно думал, когда же начнется обстрел, а сейчас уже и нет такого. Ну будет и будет.

Позже, немного подумав, Андрей признается, что его «постоянно преследует звук фантомной сирены», которую он слышит, даже когда на улице тихо. Окна в своей квартире белгородец заклеил скотчем и хочет укрепить их бронепленкой.

— Я почти все обстрелы застал либо дома, либо на работе. Если я дома, то просто пережидаю в коридоре и все. Если на работе, то точно так же выходим с коллегами в коридор. Там стены крепкие. В подвал дома у нас никто не спускается, потому что нет смысла — пока добежишь, обстрел закончится, а если будешь спускаться по лестнице во время обстрела — это более небезопасно.

На улицу Андрей выходит редко, только по необходимости, старается не задерживаться в открытых местах и везде ищет глазами ближайшее укрытие: «Это может быть и магазин какой-то или [полноценное] укрытие поблизости. Такой уже рефлекс появился. Думаю, уже все белгородцы привыкли так делать».

«Дороги назад уже нет»

Одна из главных улиц города — Белгородский Арбат — впервые попала под массированный обстрел 30 декабря, и последствия той атаки видны до сих пор: окна ювелирного магазина обложили большими бетонными блоками, летняя веранда кафе «Бублик» так и не открылась, а разрушенную часть самой известной местной пиццерии «Потапыч» так и не восстановили. Теперь небольшое желто-белое здание выглядит заброшенным — нет ни вывески, ни деревянной веранды, которую всегда любили белгородцы.

Рядом — городской универмаг «Маяк». Он тоже попал под обстрел в канун Нового года. Теперь сотрудникам приходится напоминать о том, что магазин открыт, большой красно-белой надписью «Универмаг Маяк работает» на бетонных блоках перед раздвижными дверями (сразу после атаки здание закрыли ярко-бирюзовыми фанерными листами, но недавно их сняли).

После небольшого дождя в городе влажно и свежо. У больших солнечных часов (еще одна городская достопримечательность) недалеко от Белгородского Арбата поет мужчина с гармонью. У его ног — коробка для пожертвований. На оживленной улице много людей. Они будто не замечают напоминаний о декабрьском обстреле и выглядят расслабленными: пенсионеры не спеша идут с сумками на рынок, гуляют семьи с детьми и компании подростков. 

Некоторые торопятся, чтобы снова не попасть под дождь, — несколько мужчин уже спрятались в бетонное укрытие. На входе в него пенсионер с деревянной тростью оперся о стену и прислушивается.

Укрытия — большие бетонные коробки, которые можно найти практически на всех улицах: рядом с остановками, детскими площадками и даже на городских кладбищах. В каждом есть инструкции о том, как вызвать службы экстренной помощи, как остановить венозное и артериальное кровотечение и что делать, если во время обстрела человеку оторвало руку или ногу.

«Малая родина моя. Белгород живет», — старательно выводит уличный певец с гармонью.

Рядом с солнечными часами — пятиэтажный дом с магазинчиками на первом этаже. В одном из них, багетной мастерской, работает Ольга. В светло-голубом помещении горит яркий свет, все вокруг заставлено и завешено картинами, написанными маслом, акварелью и акрилом, и большими вышивками. В ожидании покупателей Ольга стоит за прилавком, в ее руках — несколько образцов, которые она внимательно рассматривает.

Мастерская находится недалеко от эпицентра обстрела 30 декабря. Ольга в тот момент была на работе, ей все еще тяжело вспоминать тот день.

— Когда мы услышали эти страшные взрывы, сразу поняли, что прилет где-то совсем рядом с нами. Когда первые залпы стихли, мы выскочили на улицу — все вокруг было в черном дыму. Люди бегали в панике, кричали. К нам забежали несколько женщин, их просто трясло от страха. Люди спешили на помощь к раненым, было ужасно. А на следующий день был Новый год… Это не передать словами.

С тех пор Ольге страшно оставаться в Белгороде — ей кажется, что она оказалась в параллельной реальности:

По словам Ольги, до 24 февраля 2022 года она не думала, что Белгород когда-нибудь станет прифронтовым городом, а в мире может начаться «такая глобальная война».

— Когда все началось, надо было найти хотя бы смысл этого всего. На это ушел даже не день, не два, не месяц. Кто-то принял, кто-то нет — но основная масса приняла это как невозвратное действие. Дороги назад в любом случае уже нет.

В первые месяцы войны жительница Белгорода не чувствовала себя в опасности, но потом, когда российские войска «совершили перегруппировку» после украинского контрнаступления в 2022 году и покинули часть оккупированных украинских территорий, ей стало страшно оставаться в городе.

— Тогда практически все мои знакомые задавались вопросом: «А что теперь будет? ВСУ могут пойти на Белгород, на Курск?»

Ольга думала уехать в более безопасный регион, но, когда в городе «стало поспокойнее», передумала.

— Это мой город, я его очень люблю. Конечно, если ситуация ухудшится до того, что мы перейдем жить в подвалы, тогда, наверное, уеду.

Одновременно она признает, что обстрелы довольно сильно повлияли на ее ментальное здоровье.

— Это очень сильный стресс. Мы все это время жили в мире, строили планы на будущее, а сейчас живем практически одним днем и не загадываем даже на месяц-два вперед. Больше сидим дома, во многом себя ограничиваем, например, когда хочется пойти прогуляться по парку, посмотреть, как все красиво расцветает. Но сейчас это опасно.

В отличие от Андрея, Ольга не переживает, что жителей других российских регионов, возможно, не волнует происходящее в Белгороде. Даже наоборот: она думает, что раньше многие вообще не знали про город, а теперь видят, что «он на себя принимает, наверное, всю тяжесть этой войны». «Кто-то хочет об этом знать, кто-то не хочет», — пожимает плечами она.

Пока мы разговариваем, покупатели в магазин не заходят: из-за обстрелов клиентов стало ощутимо меньше. Продавщица добавляет, что сейчас белгородские власти должны помогать малому бизнесу. В конце марта на встрече с предпринимателями Вячеслав Гладков признал, что работникам сферы услуг «приходится особенно сложно». На следующий день областное правительство пообещало выдать льготные кредиты на восстановление бизнеса компаниям, чьи помещения были полностью разрушены. А месяц спустя уточнило, что на помощь могут рассчитывать только магазины, торгующие лакокрасочными материалами и обоями, медицинские центры и организации, которые занимаются образованием детей.

«Раньше я недооценивала уровень опасности»

Белгород — небольшой город с плотной застройкой. На дорогу от одного его конца до другого уходит около часа на машине и чуть больше на автобусе. А доехать из центра города, который считается его «безопасной» частью, до «самой опасной» — Харьковской Горы — можно всего за 15–20 минут.

Харьковская Гора — это спальный район в южной части Белгорода. Именно он чаще всего попадает под обстрелы. 

За окном автобуса, который едет из центра до Харьковской Горы, мелькают привычные городские пейзажи: клумбы с распускающимися тюльпанами, цветущие деревья. Рабочие с газонокосилками стригут траву. В автобусе людно, но тихо. На экране — реклама вперемешку с объявлениями о том, что нужно делать, если во время поездки начнется обстрел. А именно «предупредить водителя», а затем «вернуться в безопасное место».

Тишину нарушает будничный разговор двух пенсионерок, сидящих напротив меня.

— Тихо в последнее время, — говорит пожилая женщина в не по погоде теплом берете.

— Это пока наши на Харьков наступать не начали, — отвечает ее спутница в темно-фиолетовой куртке, складывая руки на груди.

— Думаешь, пойдут?

— А как же. Что еще остается?

После этого женщины переключаются на обсуждение детей, внуков и повседневных проблем.

С виду Харьковская Гора не похожа на «опасный» район. Людей на улицах так же много, как в центре, а на детской площадке у поликлиники № 4 вообще не протолкнуться. Недалеко от автобусной остановки на небольшом открытом рынке продавщицы перекладывают продукты из пластмассовых коробов, обсуждая, сколько у кого было покупателей за день. Тут же девушка фотографирует мужа с сыном, которому на вид не больше года, объясняя мужчине, как лучше взять ребенка.

По одному из дворов мимо детской площадки идет Александра. Ей 24 года, в Белгороде она поселилась только в 2023-м, а до этого жила в Воронеже. Переехать собеседница «Берега» решила, потому что ей нравился Белгород и у нее здесь уже были друзья и близкие.

— Город мне показался очень ухоженным, красивым, удобным, небольшим. Тогда я вообще не думала об обстрелах, хотя и знала, что такое может быть. Может, я раньше недооценивала уровень опасности. Потом, в марте, когда начались [интенсивные] обстрелы, я конечно стала задаваться вопросом: а зачем я вообще это сделала? Зачем я сюда переехала?

Александра отмечает, что со временем в городе стало все-таки спокойнее: «Теперь в городе хотя бы появились сирена, укрытия, аптечки. Раньше ничего этого не было».

Никто из знакомых Александры не уехал из города, но, по ее ощущениям, Белгород покинуло довольно много людей. Она и сама думала об отъезде, потому что «было очень стремно».

«Но у меня нет на это сил. К тому же здесь работа, которая мне нравится (Александра — SMM-специалист, — прим. „Берега“). Не думаю, что я сейчас морально готова к переезду в другой город. Но если обстрелы будут еще сильнее, я уеду», — говорит собеседница «Берега».

Если она застает обстрел дома, то прячется в коридоре или туалете. Но однажды ракетные удары начались, когда она была в супермаркете и «пряталась в отделе со сладостями». А в другой раз — в кафе — персонал отвел ее в подвал.

«В таких случаях мне очень тревожно, это психологически тяжело. Но я стараюсь это купировать. Мне повезло, что у меня здесь есть близкие люди. Если бы я была одна, я бы не смогла вообще это никак пережить».

«Мама, это обстрел?»

37-летняя Анастасия живет рядом с центром вместе с мужем и девятилетней дочкой Юлей. Когда в городе только начались сильные обстрелы, семья то и дело ночевала в коридоре и вообще не выходила на улицу.

— Конечно, обстрелы повлияли и на меня, и на ребенка. Я вижу, что она стала беспокойной: ей бывает сложно уснуть, она много нервничает. Иногда слышит громкий звук и спрашивает: «Мама, это обстрел?»

По словам Анастасии, Юля понимает, что идет война, и знает, как нужно вести себя во время ракетной опасности, но о причинах происходящего они не разговаривают. Не обсуждали они и то, как девочка должна вести себя, услышав сирену, — Анастасия уверена, что дочь всему научилась, глядя на взрослых. 

Сейчас Юля не ходит в школу. С 17 февраля белгородские школьники занимаются дистанционно. Изначально власти планировали закрыть школы только на месяц, но затем решили продлить эти меры до конца года. 

Когда дети еще ходили в школу, учителя объясняли им, что делать в экстренной ситуации, но Анастасия сомневается, что сейчас дочь вспомнит из этого хоть что-то. «Она и тогда не особо поняла, что это было и к чему их готовили», — пожимает плечами собеседница «Берега».

Она думала уехать из города, но так и не решилась: в Белгороде у нее и мужа остаются пожилые родственники. «Я говорила со своей мамой о том, что мы можем уехать, [и звала ее с нами,] но она не соглашается. Вообще ни в какую. Считает, что ей лучше умереть в родном городе, чем ехать в другое место. А я без нее никуда не поеду», — объясняла Анастасия.

В школе ей предлагали вывезти из города хотя бы Юлю, но Анастасия отказалась: она считает, что без нее девятилетняя девочка «не справилась бы» в одном из лагерей, куда ради безопасности распорядились отправить детей власти Белгородской области. Вячеслав Гладков сообщал, что детей готовы принять в Московской, Тульской, Калужской, Астраханской, Воронежской, Нижегородской и многих других областях и республиках.

Юля — высокая девочка с двумя длинными светлыми косичками — сидит на диване, поджав под себя ноги. В ее комнате много семейных фотографий и медалей — она давно занимается в танцевальном кружке. В руках у девочки планшет, она играет то в одну игру, то в другую. А в ногах лежит телефон — чтобы она сразу увидела уведомление в телеграм-канале, который предупреждает об обстрелах.

Раньше, когда обстрелы только начались, Юля почти не выходила на улицу — сейчас они с матерью выходят гулять на детскую площадку, но пока не дальше нее. «[Если зазвучит сирена или придет уведомление об атаке], мы с мамой успеем добежать до подвала. Я обстрелов больше не боюсь, уже привыкла», — объясняет девочка.

Когда за окном проезжает машина, Юля вздрагивает и взволнованно спрашивает, что это. Но вскоре успокаивается и продолжает играть в игры на планшете.

— Я уже хочу снова ходить в школу. В школе лучше учиться, чем дома. В школе нам про обстрелы ничего не говорят, но недавно [на дистанционных уроках] рассказывали про «Крокус Сити Холл», как здание горело, показывали видео.

— А про Белгород что-нибудь говорят?

— Нет, ничего.

— И не объясняют, почему идут обстрелы?

— Я и так это знаю. Потому что идет война, — пожимает плечами девочка.

«Белгород превратился в гетто»

Всего власти области обещали вывезти из региона 9,5 тысячи детей. Эвакуация (хотя в областном правительстве эти меры никто так не называет) началась 21 марта — в оздоровительные лагеря Пензенской области. Губернатор Гладков регулярно публикует в своем телеграм-канале посты о вывезенных детях и пишет, что они «на отдыхе». Так, 30 марта он рассказал, как «отдыхают» дети в липецком лагере «Сказка»:

— Всем довольны, кормят их хорошо и много. Играют в настольные игры, рисуют, общаются и гуляют. Вокруг лес и чистый воздух. Для детей подготовили большую экскурсионную программу, ребятам помладше педагоги проведут мастер-классы. Скучать не придется.

Но не во всех регионах детям обеспечивают такие хорошие условия, продолжает Гладков. Например, в конце апреля родители, чьих детей отправили в рязанский санаторий, пожаловались, что комнаты похожи на «палаты для лежачих».

— Ребенок попал в рязанский детский туберкулезный санаторий, и условия там не самые хорошие. Помещение не соответствует для проживания детей: розетoк нет в кoмнате, нет тумбoчек, нет вожатых, — написала одна из матерей в группе «Новости Белгорода» во «ВКонтакте».

Примерно тогда же родители, чьих детей увезли в школьный техникум в Ставрополе, массово жаловались Гладкову в соцсетях на питание.

— Еда недоваренная, невкусная, однообразная, мясо если и дают, то одни жилы и жир, если рыба, то есть невозможно. Продуктов не докладывают до нормы: в четыре раза сыр, в два раза масло.

Дети должны были провести в безопасных регионах 21 день — то есть одну лагерную смену — и вернуться домой в конце апреля, но власти продлили этот срок до конца мая: якобы из-за майских праздников не осталось билетов на поезда до Белгорода. 

С тех пор в комментариях под каждым постом губернатора в соцсетях появляются сообщения недовольных родителей, которые пытаются понять, когда их дети вернутся домой.

Но есть и те, кого все устраивает. «Спасибо большое губернатору за то, что оставили нас здесь подольше и дети не слышат этих взрывов», — написала под одним из постов Гладкова во «ВКонтакте» жительница Белгорода Виктория. Сейчас ее дочка, ученица младших классов, находится в Петербурге. В Белгороде девочка ходит в волейбольную секцию, поэтому в лагерь поехала вместе со своей командой и продолжает там тренировки.

— Еще после 30 декабря обстановка в городе была удручающей. Конечно, детей хотелось оградить от безумия взрывов — школы закрыты, тренировки не проводятся. Город превратился в гетто, в котором ребенок никуда не мог пойти, — объясняет Виктория «Берегу».

По ее словам, дочь «в восторге от лагеря». После обстрела в канун Нового года Виктория уже отправляла дочку в другой лагерь, но тогда поездка была менее удачной. «А сейчас дети чаще выезжают на экскурсии, а в лагерь к ним приходят учителя», — довольно перечисляет собеседница «Берега».

Виктория не переживает из-за того, что давно не видела дочь. Она верит, что «пока для нее так будет лучше».

— Мы ценим эту возможность для детей жить нормальной жизнью, без постоянных «пряток» в туалете от сирен и взрывов. Ребенок рад, что может тренироваться, гулять, спать спокойно. Главное — это моральное состояние ребенка. Это зависит и от родителей. Мы в семье старались не поддаваться панике, как бы ни болело сердце, улыбались и говорили детям, что все хорошо.

Недовольство других родителей тем, что их детей не вернули вовремя домой, Виктория объясняет тем, что с лагерями «не всем повезло так, как им». Однако среди ее знакомых таких родителей, по ее словам, нет.

Однако другое мнение не только у многих родителей, но и у самих детей. Тринадцатилетняя Юля — одна из тех, кто хочет, но не может попасть домой. Сейчас она находится в городе Дербенте в Дагестане — в школе-интернате № 6. Первое время, по ее словам, они с другими детьми пугались любых громких звуков. «Даже когда на улице запускали салют, моя подруга заплакала от страха, будто тут тоже начался обстрел. В лагере», — вспоминает Юля. 

Но со временем дети «отвлеклись от вечного грохота». «Поскольку нас тут чем-то всегда занимают, мы уже забыли про специальную операцию. Я рада этому», — делится девочка с «Берегом». 

Хотя ей нравится в Дербенте, она не думала, что останется в лагере так долго. Родители, по ее словам, тоже переживают. «О том, что нас задерживают, мы узнали примерно 15 апреля. Мы очень хотели домой, но тут нам говорят, что мы вряд ли уедем вовремя. Мы, конечно, очень расстроились и начали писать Гладкову», — рассказывает Юля.

Руководство лагеря, продолжает она, не объясняет детям, почему их задерживают в лагере, поскольку они «сами не владеют такой информацией».

— Странно, что они не могли решить этот вопрос заранее. Говорят, непонятно, когда мы поедем. Мы с ребятами думаем, что нас не хотят отправлять домой, потому что в Белгороде до сих пор не очень хорошая обстановка и они хотят нас обезопасить. Но ведь это тоже неправильно — родители подписали договор на 21 день.

По словам Юли, родителям предложили два варианта — либо дети остаются до 31 мая в интернате, либо уезжают, когда наберется достаточно желающих и «сформируют поезд». Но никакой информации об этом поезде ни у кого нет. «Мы волнуемся, многие ребята даже пишут властям. Но ответ для всех один: нужно ждать», — говорит Юля «Берегу».

«На мертвых я старался не смотреть»

Два месяца после президентских выборов белгородцы жили относительно спокойно — ровно до начала российского наступления на Харьков, как и говорила пожилая пассажирка автобуса до района Харьковская Гора. Z-каналы сообщили о продвижении армии РФ на востоке Украины 10 мая, а два дня спустя в белгородской многоэтажке прогремел взрыв.

Во время обстрела в доме на улице Щорса, 55А, на все той же Харьковской Горе обвалился один из подъездов от первого до десятого этажа — к вечеру 12 мая власти сообщили о 15 погибших и 27 раненых. По официальной версии Минобороны, на здание упали обломки сбитой украинской ракеты «Точка-У». При этом белгородские журналисты предполагают, что по дому могли попасть российские военные — авиабомбой ФАБ или ракетой С-300 во время работы ПВО. Об этом говорят и некоторые военные эксперты, например сооснователь команды расследователей Conflict Intelligence Team (CIT) Руслан Левиев. Прямых доказательств ни одной из версий нет. Украинские власти не комментировали этот обстрел.

Сразу после обрушения завалы начали разбирать сначала местные жители, а затем и спасатели. В районе трех часов дня к зданию приехали около 30 волонтеров. Среди них был 40-летний инженер Николай, которого волонтеры обучают оказывать медицинскую помощь раненым. Когда он услышал, что они отправляются к разрушенному дому, чтобы кормить его жителей и спасателей, решил присоединиться и помочь. «Периодически приходилось прятаться, потому что над городом сбивали бомбы, снаряды, ракеты», — рассказывает Николай «Берегу».

Он с трудом подбирает слова, чтобы описать рухнувший дом, — говорит, что тот «выглядел как на фотографиях, только хуже».

— Когда мы приехали, было очень дымно и чувствовался запах гари в воздухе. Как будто постоянно горела синтетика. Пожарные все время поливали место обрушения из гидрантов. На месте подъезда была куча бетона, плит, свешивающиеся провода. Жуткое зрелище.

За время, пока Николай помогал разносить еду, экстренные службы несколько раз объявляли «минуты тишины», чтобы найти выживших. По словам белгородца, «выносили и живых, и мертвых». «На мертвых я старался не смотреть», — признается он.

Ракетную опасность, по словам белгородца, в тот день объявляли почти каждый час (всего сирена в Белгороде звучала десять раз). Прятаться спасателям и волонтерам приходилось там же — в уцелевших подъездах разрушенного дома.

— Конечно, мы боялись, что он может прямо на нас рухнуть, но деваться было некуда. Во дворе этого дома было укрытие, но до него нужно было идти несколько минут. Мы бы просто не успели.

По словам Николая, когда волонтеры приехали к дому, почти всех жителей дома оттуда уже эвакуировали в пункты временного размещения — власти региона пока не уточняли, куда именно.

— Помню только одного мужчину. Он спрашивал у нас, что ему делать. Он жил в этом подъезде, вернулся с работы, а там ничего нет. Он был в шоке. Сказал: «Я все потерял. Что мне делать?»