«Наследие» — завершение трилогии Владимира Сорокина о докторе Гарине Одна из самых жестоких книг писателя, которая все же предлагает верить в лучшее

В издательстве Corpus выходит новый роман Владимира Сорокина «Наследие» — завершающая часть трилогии о докторе Гарине. В нем Транссибирский экспресс топят свежими трупами, армии, спецслужбы и партизанские отряды режут и насилуют друг друга. По просьбе «Медузы» критик Лиза Биргер рассказывает о, кажется, одном из самых жестоких романов писателя.

Предупреждение. В этом тексте есть мат. Если для вас это неприемлемо, не читайте его.

В начале нового романа Владимира Сорокина Транссибирский экспресс № 4 отправляется в путь из Владивостока. Этот поезд топят человеческими телами, причем обязательно «парны́ми», то есть свежими. Отправление происходит под марши разных республик и «Прощание славянки» — их вразнобой играют три оркестра разных армий. Кувалдой разбивают «голову врага дальневосточного народа».

Недавно закончилась очередная война — Трехлетняя сибирская. В специальном вагоне поезда под названием Iron Maden, или Ши-Хо (в переводе с китайского — «стиснутые зубы»), дознаватели допрашивают подозреваемых в государственных преступлениях и дезертирстве, их насилуют, зверски пытают. Стариков, женщин, детей разрубают лазерным оружием и отправляют в топку.

Одна из подозреваемых — девочка Аля, на вид лет двенадцати. Алю не убивают, но отрубают ей палец. В поезде она встречает инвалида-колясочника — старика в ватнике, который развлекает вагон похабными частушками и прибаутками с народной мудростью. Внимательные читатели романа «Доктор Гарин» без труда опознают героя по странноватым афоризмам («Бежать — не тестикулами потрясать…»). Девять лет назад хабаровскую больницу, где работал Гарин, уничтожила атомная бомба — его жена сгорела, но сам он выжил. Лицо Гарина осталось обезображено «страшной, багрово-розовой опухолью в синих прожилках». Память у героя отшибло — наверное, поэтому он не понимает, что девочка Аля и ее брат-близнец Оле, дети атаманши и великанши Матрены, — от него. В вагоне-ресторане доктор читает Але книжку «Белые близнецы». Ее герои, близнецы Хррато и Плабюх, — тоже дети Гарина. 

Внимание. Дальше будут спойлеры к повести «Метель» и роману «Доктор Гарин».

«Наследие» — завершающая часть трилогии о докторе Гарине. В 2010 году герой впервые появился в повести «Метель»: тогда он вез в далекую заснеженную деревню вакцину от боливийской чернухи, но не доехал — замерз насмерть. В 2020 году, во время пандемии, повесть актуализировалась — и Сорокин написал продолжение, роман «Доктор Гарин». В нем оказывалось, что доктор не умер, но потерял ноги. На титановых протезах он бежал от войны через всю Сибирь — в объятия любимой женщины в Хабаровске. Внезапно все заканчивалось хеппи-эндом.

Как мы теперь знаем, этот счастливый финал длился недолго. События «Наследия» происходят 20 лет спустя, после глобальной войны, когда человечество окончательно озверело. «Метель» была историей о спасении других, «Доктор Гарин» — о спасении себя, в «Наследии» спасать уже нечего. Но даже в самом плачевном своем состоянии доктор Гарин продолжает двигаться вперед, нести свою благую весть. «Да, мир лежит во зле, согласен. Но живы мы все‑таки добром», — говорит он в предыдущей книге. В «Наследии» продолжает: «Добро ведь каплей прольется, стаканом, океаном водки вернется».

Удивительно, что Гарину удается сохранить оптимизм в новом романе: насилия здесь очень много — кажется, больше, чем когда-либо у Сорокина. Вся вторая часть книги, «Партизанский отряд „УЁ“» («Уссурийские ёбари»), — бесконечная череда убийств, жестокостей, «смертной ебли» с песнями и плясками.

В завершающей части под названием «Milklit» цепь ужасов резко обрывается. Действие переносится в писательскую усадьбу, где интеллигенты едят уху из рыбы, выловленной в алтайских радиационных речках. Собравшиеся говорят о литературе. В «Наследии» она уже не наркотик, как в «Теллурии». И не таинственный продукт подкожных писательских отложений, как в «Голубом сале». Здесь романы создаются с помощью молока — тексты из него пахтают, лепят и пластуют. Больше всего ценится большая форма — творог, которым можно не только любоваться, но и буквально его съесть.

Эта третья часть, по-чеховски красивая, — ключ к пониманию предыдущих глав, наполненных насилием. Насмотревшись на жестокости войны, мы вдруг читаем о хозяйке дома Вере Павловне — она лежит в гамаке у себя в саду, листает толстый французский роман «Les Bienveillantes» (не что иное, как «Благоволительницы» Джонатана Литтелла) и размышляет о природе убийства: «Мы называем убийство преступлением. Пре-ступление… преступить черту… Но кто проложил ее?» Размышления ее выглядят смешно и нелепо — точно так же, как любая попытка философствования на фоне исторической трагедии, свидетелями которой мы все оказались сегодня.

Героиня не случайно читает именно «Благоволительниц» — роман-исповедь, написанный от лица нациста, вспоминающего войну не без наслаждения (насилия в нем еще больше, чем в фантазийных главах Сорокина). Точен и выбор имени героини — отсылка не только к Чернышевскому и его Вере Павловне, которой снятся сны о лучшей России, но и к раннему рассказу Виктора Пелевина «Девятый сон Веры Павловны». Его героиня вообразила себе идеальное капиталистическое будущее, после чего ее залило дерьмом.

Два главнейших русских писателя встречаются в этом комментарии о русской литературе, породившей множество иллюзий. Вот же настоящее — смерти, кувалды, государство, требующее постоянной истопки человеческим материалом, чтобы этот поезд, который, конечно, давно уже в огне, продолжал хоть какое-то движение. «Мы уперлись в наше литературное прошлое, оно наползает на нас, как ледник», — говорит Вера Павловна в романе и предлагает уничтожить бумагу, искать новую литературную форму. Ровно этим и занимается Сорокин — ищет способ противостоять насилию не только на страницах его книги, но и за их пределами.

О «Наследии» сложно говорить, не раскрывая финал, — впрочем, спойлер содержится уже в хармсовском эпиграфе. Сорокин пытается противопоставить своих героев и их идеи откровенному кошмару (вот и ответ на вопрос, зачем изображать насилие, если его и так много кругом). Потрепанный, с жуткой опухолью, Гарин на коляске не теряет надежды («Настоящая надежда пообноситься не может», — говорилось в прошлой части трилогии). Даже в самые жуткие моменты он находит силы сопротивляться насилию: «Верую в бессмертную душу человеческую!» Именно такой герой может открыть небесный проход — потому что на земле, кажется, ловить уже нечего.