новости

Когда останетесь в одиночестве, задайте себе всего один вопрос: «А вам еще нужна эта война?» 17-летнего Егора Балазейкина посадили на шесть лет за попытку поджечь военкоматы. Вот что он сказал в суде

Источник: Meduza

Суд в Петербурге 22 ноября приговорил 17-летнего гимназиста Егора Балазейкина к шести годам воспитательной колонии по обвинению в попытке поджечь военкоматы в Петербурге и городе Кировск Ленинградской области. Балазейкина признали виновным по статье о покушении на теракт. В материалах дела говорится, что он бросил «коктейли Молотова» в военкоматы в феврале 2023 года — при этом они не загорелись. На войне в Украине у Егора погиб дядя — офицер российской армии. Егор говорил о нем в своем последнем слове в суде. А еще он говорил о безразличии по отношению к войне — которое хуже, чем ее поддержка. «Медуза» публикует текст выступления Егора — с сокращениями.

Мой родной человек, мать, просила несколько минут назад для меня оправдания. И я ее услышал. Она все сказала абсолютно верно. С одним я не согласен. Я здесь оправдания для себя не прошу. Мне оправдываться не в чем и не перед кем. Оправдываюсь я перед своей душой, а судит меня моя совесть. В этом зале нашлись люди, естественно, и это нормально, которые меня обвиняют. Я обвинять здесь никого не хочу и не могу. Вам всем нужно знать, что рассчитаемся мы на том свете. Шесть лет, восемь — это не важно. Там нет этого времени <…>

Самые разные люди, когда я был еще дома, на воле так называемой, объясняли, что следует чуть потерпеть, подождать, и все станет хорошо. У нас у всех, россиян, все станет хорошо. Образованные говорили, необразованные, достойные, люди с совестью, с честью мне это говорили. Самые разные <…> У моих родителей есть старенький домик. Ветхий, старенький. Я все пытался понять — какая взаимосвязь между разбомбленным Мариуполем и моим стареньким домиком. Мне объясняли — пройдет еще время, мы закончим, и у тебя все будет хорошо <…>

Например, была бы действительно взаимосвязь между продвижением в Украине и благосостоянием граждан России. Вот пусть она будет. Я смогу в новом доме жить, трехэтажном коттедже, и мои родители. Если я буду знать, на чем он, фундамент у нас какой. Для меня как человека — это допустимо будет? Допустимо будет города обновить, спорткомплексы какие-то открывать, когда цена этому — это жизни? <…>

Дата 24 февраля, вроде как, должна быть для меня какой-то основополагающей. Она для меня теперь важнее дня рождения, как оказалось. Серьезнее будет. Сейчас, а не тогда. У меня сейчас срок будет — допустим, где-то шесть лет. Я на самом деле понимаю, за что я буду сидеть. Я действительно в чем-то виноват. Я виноват в своем безразличии, проявленном тогда. На сегодняшнем заседании говорилось — вначале я это поддерживал. Когда тебе все равно — это ты уже поддерживаешь. Вот мне на самом деле было все равно <…>

Я не пропал вот в этом псевдопатриотизме <…> У меня этого не было. Но мне было все равно. И вот знаете — это хуже. На меня по-разному реагируют в том же СИЗО. Хорошо или плохо. Но для меня даже отрицательно — это ближе, чем никак. Чем безразличие <…>

Я про свою семью хочу сказать. Если б я знал, что со мной случится, с людьми, которые мне ближе всего, тогда, 24 февраля. Абсолютно естественно, что я начал бы что-то делать. Не мог бы я тогда остаться в стороне. Я бы подошел к своим родителям и сказал бы: «Мы сейчас все вместе, всей семьей нашей. Нас никто не может разделить». Но совсем через небольшой срок, через полгода, мы вместе — мать сказала бы — поедем хоронить Дмитрия.

Я не буду говорить о своем дяде много, и объясню почему. Он настоящий офицер, и у него не было так много звезд, большими они тоже не были. Но при тех людях, которые сейчас вокруг меня, у которых большие звезды, мне даже неприятно имя этого человека называть. Пусть Дмитрий будет для меня настоящим офицером. А эти люди будут для меня просто звездочки. Не больше <…> В современной России для него места не нашлось. Для такого человека нашлось место в штурмовом отряде. Среди пушечного мяса, иначе сказать не могу. Другого места для него не было? <…>

Если вы меня любите и уважаете, я вас попрошу сделать всего одну вещь. Не для меня, не для кого-то — для себя. В одиночестве когда останетесь, со своим сердцем будете разговаривать, задайте себе всего один вопрос. Вопрос такой: «А вам еще нужна эта война?»