истории

«Голда. Судный день» — Хелен Миррен играет премьер-министра Израиля Голду Меир, вспоминающую войну Судного дня Это одна из лучших ролей британской актрисы

Источник: Meduza

7 сентября в российский прокат выходит фильм израильского режиссера Гая Наттива «Голда. Судный день» — биография премьер-министра Израиля Голды Меир. Главную роль исполнила Хелен Миррен, получившая «Оскар» за фильм «Королева» о Елизавете II. Не располагая большими бюджетами, режиссер решил воплотить хронику войны Судного дня в воспоминаниях политика и в диалогах, звучащих во время суда. Кинокритик Антон Долин рассказывает, как Миррен сделала этот простой по форме фильм заслуживающим внимания.

«Голда» — фильм индивидуальный и запоминающийся, хотя далекий от безупречности. Несколько монотонный, назидательный и пафосный байопик предлагает хронику войны Судного дня 1973 года — главная героиня, премьер-министр Израиля Голда Меир, по сюжету вспоминает те события в дни судебного слушания. Как известно, обстоятельства начала войны, многочисленные жертвы и даже победа привели к резкой критике Меир внутри страны и в конечном счете к ее отставке в 1974-м. Картина Гая Наттива пытается восстановить справедливость по отношению к этой исторической фигуре. 

Режиссер на протяжении всей своей карьеры пытался решать серьезные задачи. К примеру, его новейший фильм «Татами», премьера которого вот-вот состоится на фестивале в Венеции, — первая в истории картина, снятая в соавторстве израильтянином и иранкой (каннская лауреатка Зара Амир Эбрахими — политэмигрантка, живущая во Франции). «Голда» же, показанная вне конкурса на Берлинале, очевидно сделана с намерением рассказать о премьер-министре Меир новому поколению зрителей по всему миру (на случай если они не смотрели телефильм 1982 года с Ингрид Бергман). И, скорее всего, замахнуться на «Оскар». Не без этого умысла режиссер пригласил в фильм Хелен Миррен, сыгравшую нескольких королев.

В прессе и интернете уже начали спорить, есть ли моральное право у британской актрисы с русскими корнями играть еврейку, и, разумеется, пришли к выводу, что Миррен можно все, лишь бы результат того стоил. Дискуссия, пожалуй, сыграла Наттиву на руку и лишь привлекла зрителей. Любопытно, что в это же время публика начала негодовать по другому поводу точно такого же содержания: имел ли право американец с итальянскими и ирландскими корнями Брэдли Купер надеть накладной нос, чтобы воплотить Леонарда Бернстайна? Ответ на этот вопрос еще впереди, решающим фактором в нем остается режиссерское и актерское дарование Купера.

С Миррен же все совершенно ясно. Главная причина смотреть фильм Наттива — именно ее монументальная работа. Жанр и форма картины (это кабинетная драма, наполненная разговорами и начисто лишенная экшена) лишь усиливают профессиональный вызов для актрисы. Тяжеловесный грим делает Миррен почти неузнаваемой — у Наттива она превратилась в болеющую пожилую даму со сложным характером.

Глаз не оторвать — подобные роли позволяют зрителю проникнуть в самую суть ремесла артиста. Необъяснимым образом сквозь килограммы грима показаны и стальной дух прототипа, и моментально узнаваемые харизма и интонации Хелен Миррен. Можно сказать, что вся эта роль сыграна на сплошном сопротивлении обстоятельствам. Как, собственно, были — если верить фильму — прожиты Голдой Меир тяжелейшие дни войны, неожиданно грянувшей в дни Йом-кипура. 

Действие «Голды», которая вполне могла быть театральной постановкой, разделено между частной жизнью героини (в основном ее попытками справиться с недугами и сохранить лицо на публике) и бесконечными штабными заседаниями или переговорами с союзниками и противниками. Актерский ансамбль делает что может, чтобы оживить статику драматургической конструкции: особенно хороши Лиор Ашкенази в роли главы Генштаба Дадо Элазара и Рэми Хьюбергер — вечно сомневающийся Моше Даян. Оживляют сюжет явления «бога из машины» — то помогающего, то ставящего политические палки в колеса Генри Киссинджера (Лев Шрайбер). «Не забывайте, я прежде всего американец, потом госсекретарь и уже после этого еврей», — сообщает он Голде. «Мы в Израиле читаем справа налево», — спокойно парирует та, подливая Киссинджеру домашнего борща. 

Парадоксальным образом «Голде» играет на руку вынужденный ход Наттива, явно располагавшего ограниченным бюджетом и избежавшего массовых, тем более боевых сцен в своей картине. Все битвы и продвижения войск остаются за кадром, будучи неплохо разыгранными при помощи звука, и лишь иногда возникают в черно-белой хронике, придавая фильму достоверности и оставляя в силе его суховатую хроникальную стилистику. 

Взгляд на войну с дистанции, через призму телеэкрана, кажется своевременным ракурсом для сегодняшнего дня, с которым Наттив совпал явно не намеренно. Однако многочисленные реплики о коварных «русских» (речь об СССР, всесильном союзнике Сирии и Египта в войне Судного дня), которые несут миру лишь страдания, — взять хоть Толстого с Достоевским, страдание на каждой странице! — звучат с новой силой. Как и воспоминания о киевском детстве Голды, когда отец укрывал ее в подвале от казаков-погромщиков. 

Об этом драматическом эпизоде Меир вспоминает лишь для того, чтобы объяснить Киссинджеру, требующему немедленного перемирия с противником: «Я больше не та девочка». Непреклонность немолодой, на вид хрупкой женщины, наводящей ужас и на неприятеля, и на собственных подчиненных, контрастирует с человечностью, которую она позволяет себе проявлять лишь наедине с близкими или врачом; и болезненной скрупулезностью, с которой записывает в блокнот каждую потерю на этой войне. На исторических переговорах, результатом которых стало признание арабским миром Государства Израиль, Голда Меир назвала себя бабушкой. В фильме Наттива она больше похожа на символическую Родину-бабушку с несуществующего плаката — но все-таки живую и трогательную, какой ее сделало актерское чутье Хелен Миррен.