истории

«Никакие человеческие законы папа не нарушал. Репрессивные тоже» Режиссеру Всеволоду Лисовскому назначили 15 суток за неповиновение полиции. А потом еще 15 — сразу после выхода из спецприемника. Мы поговорили об этом с его дочерью

Источник: Meduza

Режиссер «Театра переходного периода» Всеволод Лисовский с 10 февраля находится в спецприемнике в поселке Сахарово. Суд назначил ему 15 суток ареста за неповиновение сотрудникам полиции. Режиссер должен был покинуть спецприемник 26 февраля, но на выходе полицейские его опять задержали — и составили на него новый протокол о неповиновении полиции. Теперь он должен выйти на свободу 12 марта. В мае и сентябре 2022 года Лисовского дважды задерживали во время показа спектакля по пьесе немецкого драматурга Бертольта Брехта «Страх и отчаяние в Третьей империи». В ноябре того же года суд оштрафовал режиссера на 50 тысяч рублей по протоколу о «дискредитации» российской армии — за посты в фейсбуке, в которых он, в частности, описывал свой сон. Дочь режиссера Ева Лисовская рассказала «Медузе» о том, как задерживали ее отца.

Ева Лисовская

24 года, колорист в кино

— С чего началось преследование твоего отца?

— Сначала несколько раз срывали спектакли моего папы по Бертольту Брехту «Страх и отчаяние в Третьей империи». В сентябре папу задержали и предъявили ему обвинение в дискредитации российских вооруженных сил — за два поста, которые он опубликовал в фейсбуке. Один из постов был о том, что «Путина свергнет война», а второй был о папином сне — ему снилось, что по каким-то руинам ходят люди и борются за мир. В общем, 5 сентября за эти два поста папу судили — и присудили ему 50 тысяч штрафа за дискредитацию.

— Над какими проектами твой отец работал?

— Он писал новую конституцию постпутинского времени — и призывал людей в своем фейсбуке присоединиться к ее обсуждению. У него был проект, посвященный разговорам в трамвае: папа читал [в настоящем трамвае] вместе со зрителями Платона, Брехта и других авторов и в свободной форме это обсуждал. В последний раз к обсуждению присоединились люди, которые ехали в автобусе. 

— Я правильно понимаю, что, несмотря на сорванные спектакли и штрафы, твой отец принципиально не хочет уезжать из России?

— Да, это была его сформулированная позиция, для него было важно оставаться в России. Понятно, что все, что происходит здесь и делается от имени России, ужасно, но для искусства это достаточно плодотворная почва и неплохой контекст — это поле, на котором можно сделать что-то важное.

«Страх и отчаяние в Третьей империи» поставлен в связи с войной — это спектакль о становлении фашизма в Германии. Его премьера была назначена на 9 мая — в чем, конечно, была запланированная ирония. Да, большую часть показов сорвала полиция, но два спектакля получилось провести, используя конспирацию. Папу задержали в день премьеры и отвезли в ОВД вместе с частью зрителей и актеров — в участке он читал «Государство» Платона. Это была вторая часть спектакля, запланированная как раз на тот случай, если его задержат. 

— И 10 февраля его задержали еще раз.

— Да. Причем задержали где-то в Выхино, далеко от его дома, на улице. Наверное, его вычислили по камерам — просто скрутили, отвезли в участок и сказали, что он задержан за неповиновение полиции. 

— Как ты узнала о том, что он задержан?

— Он смог связаться со своей подругой, она все передала общим знакомым, я смогла найти адвоката, принять какие-то меры и прочее. В тот же день отца судили, причем было понятно, что обвинение в неповиновении полиции полностью сфабрикованное: у него был опыт взаимодействия с полицейскими, он никогда с ними не спорил. Если на спектаклях задерживали и просили пройти в отделение полиции, он молча проходил, очень покорно. После суда его отправили в спецприемник в Сахарово — в тот же день, на 15 суток.

— Ты к нему туда ходила?

— Да. Родственникам можно приходить один раз за все 15 суток. При этом нужно дополнительно запрашивать разрешение на посещение [спецприемника] для совершеннолетнего ребенка. То есть для меня. Спасибо Сахарово, они меня пустили.

Вообще, благодаря спецприемнику наши с папой отношения стали еще более теплыми — они и так были хорошими, но теперь мы совсем сблизились и созваниваемся не раз в неделю, как это было раньше, а каждый день — как только папе дают телефон. В Сахарово мы общались в переговорной камере, обшитой пластиком, — такой бокс с двумя красными кнопками. Я спросила полицейских, для чего эти кнопки, — они сказали, это кнопки тревоги. Внутри что-то вроде домофона, чтобы сообщить полицейским, когда встреча закончится. Еще есть камера, по которой охранники следили, чтобы мы не держались за руки. Там в пластике была щель, через которую можно было держаться за руки, и папу периодически просили не просовывать руки в окошко.

— Твой отец до войны интересовался политикой?

— Он не жил в вакууме и был в какой-то степени политизированным. Активистом его назвать нельзя, но папа был активным гражданином. После Болотной он немного разочаровался в митингах, но до этого ходил. Вообще, у нас с ним есть такая договоренность: на митинг из семьи идет кто-то один, чтобы, если задержат, кто-то мог остаться с собаками — у нас у каждого по дворняжке.

— В день выхода из спецприемника отца задержали во второй раз?

— Да. Я не сразу сообразила, что разговаривала с ним по телефону ровно в тот момент, когда его задержали на крыльце Сахарово — и отправили еще на 15 суток. 

— Можешь рассказать, как это произошло?

— В тот день он должен был выйти, но долго не звонил. Я начала волноваться, позвонила ему. В какой-то момент он мне ответил: «Все, уже выхожу». Это все, что он мне успел сказать. После этого я услышала какие-то неразборчивые мужские крики, а потом кто-то крикнул: «Трубку повесьте». Я сначала подумала, что папа должен решить какие-то дополнительные бюрократические вопросы, но через полчаса, когда он так и не вышел на связь, до меня дошло, что его опять задержали. 

— И что ты делала?

— Я не ожидала, что папу задержат. Его встречали друзья, мы должны были увидеться вечером. Вместо этого я опять звонила в «ОВД-Инфо», адвокатам, папиным друзьям, ехала в Сахарово, ходила, разговаривала с чоповцами, охранниками, дежурным, который берет передачки. Кто-то мне говорил, что не знает, что происходит, кто-то мерзко хихикал, кто-то вообще говорил, что «Лисовского отпустили и он ушел». Мы ездили по полицейским участкам, с нами была адвокатка. Отца мы нашли только ближе к ночи, в полицейском участке рядом со спецприемником. 

— Насколько сильно на тебя повлияла работа отца?

— Можно сказать, что папа — мой любимый театральный режиссер. Я могу прозвучать предвзято, мне бы самой хотелось, чтобы это было не так, но это так. Мне очень нравится, что он делает. 

— Когда его второй раз отправили в Сахарово, еще на 15 суток, ты к нему приходила?

— Да. Папа точно не боится ни спецприемника, ни тюрьмы, но у него много других переживаний — относительно его творчества и будущего. Он общается со своими сокамерниками. Просил меня найти им адвокатов, которые могли бы их проконсультировать по 228-й статье. 

— Что говорят адвокаты отца?

— Говорят, что это достаточно распространенная практика — задерживать человека дважды, а в это время придумывать уголовное дело. 

— Ты к этому готова?

— Мне кажется, пока я готова к любому сценарию. Пока папа не будет на свободе и в безопасности, мои собранность и концентрация никуда не денутся. Что бы ему не предъявили, я знаю, что никакие человеческие законы папа не нарушал. Репрессивные законы российского режима он тоже не нарушал. Если ему предъявят обвинение, я все равно буду на папиной стороне и буду бороться за то, чтобы его освободили, — как с ветряными мельницами, но буду.