истории

«Вы, городские, волков, медведей боитесь. Но самый страшный зверь — это человек» Как живут люди в заброшенных деревнях Русского Севера — и что в их жизни поменяла война. Фотопроект «Медузы»

Источник: Meduza

В 2022 году петербургский фотограф Сергей Строителев отправился в путешествие по Архангельской области, чтобы своими глазами увидеть, как устроена жизнь на Русском Севере — в заброшенных деревнях, где остались один-два человека. Как правило, это люди в возрасте, заставшие несколько эпох российской истории и запомнившие, как менялось время и постепенно пустела земля, на которой они провели всю жизнь. Поскольку большая часть реплик относится к предвоенному году, «Медуза» попросила Сергея вновь связаться с некоторыми героями, чтобы узнать, изменило ли что-то в их жизни вторжение России в Украину.

Я пересекаю Северную Двину через метель на «Буране», сквозь туман не видно другого берега. Это десятый день моего путешествия по необъятной Архангельской области. Впереди очередная встреча, но пока я слушаю тишину и не могу поверить в то, что где-то здесь живут люди.

Я отправился в область, чтобы найти деревни, в которых осталось несколько человек, поговорить с ними, узнать их истории. Они живут одни на земле, в которую вросли корнями, находя силы и причины продолжать путь, кто-то — с помощью воспоминаний или домашних животных, а кто-то — с помощью песен и стихов. Эти люди застали несколько эпох нашей страны, видели, как менялось время, и с ним — состояние их земли. Мне кажется, невероятно важно, чтобы у этих покинутых мест появилось свое лицо, ведь иногда и не поймешь, что в деревнях живет кто-то, пока не увидишь дымок из трубы. Эта история — про тихое настоящее современной России, которое должно быть замечено.

Сашка и 11 котов

77 лет, деревня Тырышкино

В небольшом помещении с тусклым светом меня встречает высокий мужчина, протягивает огромную шершавую, как наждачная бумага, ладонь. «Садись, поговорим, вечер длинный. Сейчас картошки с яйцом нажарю», — говорит он. Со всей комнаты собираются коты и рассаживаются вокруг.

Сашины родители тоже жили в деревне Тырышкино. Мальчик появился на свет в сентябре 45-го года, после того как закончилась война, в соседнем доме, который принадлежал его отцу.

В школу ходил в соседний поселок, в нескольких километрах от Тырышкино. Зимой — пешком, а летом — на лодке. «Жилось тяжело, детство пришлось на послевоенное время. Зато в шестидесятые годы в деревне был подъем. Отец работал бригадиром, сельское хозяйство развивалось. Деревня всегда была маленькая, на тот момент в Тырышкино проживали человек 20–25, но все общались плотно, молотили зерно вместе», — размеренно рассказывает Александр.

Сразу после школы он пошел в армию, отслужил три года в Североморске. После этого вернулся ненадолго домой, а потом уехал в Ленинград. Там было много родственников: дядья, тетки, братья. В Ленинграде Александр прожил 35 лет, работал механиком цеха вплоть до пенсии, женился и обзавелся двумя сыновьями. «Мамка позвонила однажды. Сказала, что отца больше нет: убили в ходе какой-то ссоры. Осталась она одна. Я и решил вернуться на какое-то время, чтобы ухаживать за ней. Супруга была не против: она знала, что такое деревенская жизнь, мы сюда с ней каждое лето приезжали». Пятнадцать лет назад мать умерла, потом заболела супруга и тоже скоропостижно скончалась. Александр решил остаться в Тырышкино, где он сейчас — единственный житель.

Одной холодной зимой к нему пришла кошка из соседней деревни Зехнова. Домашняя, да хозяин умер. Кошка скреблась за дверью, пыталась грызть замороженную рыбу. «Потом попросилась внутрь — я ей каши навалил», — рассказывает Александр. Кошка оказалась с потомством, а потом принесла еще одно — ну не топить же. «Я очень занят, скучать некогда: когда 11 котов, их ведь накормить надо — кашей, картошкой, куриными лапами вареными. Если бы котов не было, наверное, полез бы на стенку от тоски. Иногда ведь и свет вырубят, так и лежишь до утра — один, в тишине и темноте, а сейчас хоть котами обложен со всех сторон. Пить водку некогда, ведь коты не виноваты, что хозяин накануне праздновал, есть-то хочется животным», — говорит Александр.

В печи трещит береза, коты прыгают к Александру на колени, выпрашивая корочку черного хлеба.

Как изменилась жизнь в 2022-м?

Юрий Ильич и предательство

65 лет, деревня Семеново

Дом Юрия Ильича в деревне Семеново заметен издалека — это единственная ухоженная постройка на берегу Кенозера. На фасаде красуется звезда — это значит, что тут жили ветераны. За столом под иконками Юрий закуривает сигарету и громко и смачно бранится на Горбачева и демократов, которые «все развалили нах».

«Мама была у меня медицинский работник, получала мало, помню, как принесла буханку белого хлеба, а я, вместо того чтобы есть, побежал мальчишкам показать, так они всю ее и съели! Детство было не сахар, еды было немного до шестидесятых, но было весело», — рассказывает мужчина. После восьми классов Юрий пошел в ПТУ — учиться на тракториста. «Вот это, бляха, школа жизни была — форма, дисциплина, постоянно на тракторах! Год промчался незаметно».

Потом была служба в Ленинграде. До службы Юрий познакомился с девушкой из Петрозаводска, которая каждое лето приезжала в Семеново. Она пообещала ждать парня из армии. После возвращения Юрий с матерью поехал в Петрозаводск, чтобы свататься. Но избранница нашла себе другого — одного из лучших друзей Юрия, с которым они вместе служили, дрались, заступаясь друг за друга. Зла на них мужчина не держит, потому что очень много воды утекло с тех пор, и все же считает это предательством.

«Пошел я работать. Сначала на тракторе, а потом и до управляющего дорос — весь этот район отстающий поднимал. Работы было много, скота стало столько, что травинки лишней не находилось, но и отдыхали хорошо, дрались постоянно и по любому поводу, особенно с ребятами из других деревень. Помню, как мать спиртом угощала, он у нее на работе оставался. Мы его выпьем с пацанами, и я на лошади домой: она-то знает дорогу, а ты лежишь и дремлешь в санях. Мать увидит в окошко, что я хороший лежу, так и не трогает меня», — рассказывает Юрий.

«С личной жизнью тут был напряг, нас тут было 22 парня местных холостых и одна девка Нинка, она так замуж и не вышла, никого не выбрала, а парни так и ходили в бобылях, поэтому я решил уехать в Мурманск. Там батрачил в совхозе на ферме, но в партию так и не вступил — хотя приходили агитаторы. Я им сказал, что я лучше в говно вступлю, потому что все коммуняки — алкаши, как и мой отец, он ведь утонул по пьяни. На работе увидел бабу, красивую, хорошую, так и сказал себе: „Дай бог, чтобы эта баба стала моей женой“. Постепенно начали общаться в столовой за чаем. Потом на какой-то праздник пригласил к себе ночевать — ей было не вернуться домой, поздно было. Потом поженились, появились дети».

В девяностые с работой стало туго, отношение с женой сильно испортились — и жить вместе стало невозможно. «Предали меня!» — сетует мужчина. Юрий Ильич решил вернуться обратно в Семеново, которое пустовало, а родной дом был в забвении. До пенсии оставалось совсем чуть-чуть — тем, кто работает на Крайнем Севере, пенсия полагалась после 15 лет стажа. Юрий на то и рассчитывал, но этот закон отменили — и ему пришлось снова, с большим трудом, искать работу. Какое-то время жил на пособие по безработице. «Ну разве не предательство!» — восклицает мужчина. «Было страшно смотреть на родную землю, но плакать-то не наплачешься, надо было восстанавливать и латать дом», — говорит Юрий.

Звонит жена. Юрий подсаживается поближе к окошку — там связь получше. «Не понимаю, как мне этот кешбэк оформить. Тьфу его». А потом вдруг: «Блин, зря я в этот Мурманск уехал, ну все, пока, не хочу больше». Юрий Ильич берет веревку:

Как изменилась жизнь в 2022-м?

По этапу к спокойствию

Геннадий, 67 лет, деревня Курга

«Сам я родом из Кенига, знаешь такой город? А сюда попал, можно сказать, по этапу, смыкаешь?» — рассказывает Геннадий, смотря в окошко на деревню Кургу и гладя своего пса Гарика, который смирно лежит в ногах.

На тот момент в Архангельской области жили родственники Геннадия: два дядьки, которые перебрались сюда перед его посадкой по рабочим делам — так совпало. Он держал с ними связь, вышел на свободу, нашел работу водителем, ездил в командировки.

Геннадий рассказывает, что в 45 лет женился в пятый раз:

«Одиноко тут не бывает, снега надо грести. Смотришь — уже солнце заходит, четыре часа. Мне тут нравится, пью меньше, чем в городе, а когда скотина была, так вообще не притрагивался: времени не было. Вечером телик смотрю, благо сейчас есть генератор — фильмы с Сигалом, Ван Даммом еще с девяностых люблю. Еще борьба, ММА и футбол — так и живем. Генератор — вещь хорошая, но электричество на всю деревню тут на хер не нужно, проведут — нахлынут дачники, потом уедут зимой, дом кто-нибудь вскроет, на кого подумают? А у меня характер такой — возьму и по башке дам за клевету. Короче, я рад, что так жизнь сложилась и я в Курге оказался. Это к лучшему. Вот жена из больницы вернется, дай бог, будем жить», — рассказывает Геннадий, заваривая чай с двумя пакетиками.

«Я тебе вот что еще скажу: я тут НЛО видел, когда только приехал. Мы тогда с мужиками отдыхали в какой-то гостинице. Смотрим — вспышка, выбегаем к озеру и видим тарелку. Жалко, не сняли, но видели все, не только я. А в Талагах говорят, что человечек вышел из тарелки, постоял и исчез вспышкой. Вот так. Необычный тут край, мощный», — добавляет Геннадий, делает большой глоток густого чая и смотрит в чернильное небо за окном.

Как изменилась жизнь в 2022-м?

Мертвых не трясти

Андрей, 57 лет, деревня Березник

«Была у меня девчонка Варька, но по болезни умерла», — рассказывает Андрюха. Домик его прокурен насквозь, тут и там стоят жестянки для «хабариков» — окурков. «У меня пачки три в день выходит, курю „Кресты“ — все, что полегче, не идет, как воздух вдыхаю».

Андрюха делает глубокую затяжку и чешет испещренную морщинами щеку:

По молодости Андрюха плотничал. Потом, выпив, отморозил ноги. «Вообще, все беды по пьянке. Пошел с посиделок пьяный вдрызг, заснул в канаве, меня какие-то ребята нашли, видимо с танцев возвращались, подняли, положили в сторожевую будку. Если бы не они, не выжил бы. Встаю утром, ног не чувствую. Ну и отсекли мне пальчики на обеих. После этого, кроме как сторожем, никуда не брали».

«Я бывшего зэка приютил — Юрку, мы с ним тоже по пьянке сошлись. Юрка сидел четыре раза, и все за воровство. Я ему сказал: „Ты тут живи, но плохих дел не твори“. Так вот он у меня лет пять прожил без всяких проблем. По дому помогал, дровишки заготовить, даже бабулькам соседским помогал по хозяйству, а мне и не скучно. Веселый был мужик, вольный. Иногда уйдет куда-то на неделю, а потом приходит с фингалом под глазом. Да и он помер по пьянке. Не проснулся наутро — сердце остановилось. Будили его, а он уж холодный», — рассказывает Андрюха.

Позднее мужчине повезло познакомиться с Варькой из Шатогорки. Приглянулась она ему на прогулке, он долго решался и в конце концов позвал ее в гости — показать, чем богат. «Вот так-то мы и снюхались. Хорошая была, втянулась в рыбалку под моим влиянием, ну и выпивали вместе, а что ж!» Однажды Варя ушла к подруге в свой день рождения, а по дороге домой у нее прихватило сердце — и она умерла. Андрей год не находил себе места, страдал. «Я тут с ума сходил, мне казалось, что она придет. Снилась она мне, на кладбище я у нее сидел, бывало, я же ведь ее сам хоронил, своими руками».

Постепенно Андрей начал терять своих братьев и сестер. Последними схоронил старших — Гальку и Нинку. Всего их было шестеро. Ушла мать. «Ты мертвых не тряси сильно. Что вспоминать-то, сам мертвым станешь», — сказала она ему перед смертью.

Как изменилась жизнь в 2022-м?

Резвый

Сергей, 62 года, деревня Пукшеньга

«Кем я только не работал! Но самая любимая работа была на конюшне, с лошадями». Сергей растапливает печь. В 62 года он очень деятелен, в его домике чисто и тепло. В этот дом, где жили его покойные родители, Сергей переехал в 2001 году после развода — с женой они так и не завели общих детей.

По словам Сергея, весь народ из деревни забрал Северодвинск. Рабочих мест почти не стало в конце семидесятых, а в 1996 году закрылся лесопункт, людей стало еще меньше — на несколько десятков голов скота были только руки Сергея и его помощника. Сергей сразу поставил вопрос ребром: обслуживать такое количество голов вдвоем они не способны.

Так и остался Сергей один в Пукшеньге. Раньше у него был свой скот, две собственные лошадки — Цитрус и Ласточка, и это спасало во время безработицы. Все это хозяйство в итоге пришлось распродать и работать по договоренности — то баньку подлатать, то крышу.

Сергей выходит на улицу в большой шапке-ушанке и через снег кричит мне: «Айда покажу своего коня!» Открывает двери деревянной постройки, а за ними — снегоход.

Как изменилась жизнь в 2022-м?

Деревня молний

Лидия (79 лет), Саша (54 года), деревня Пильегоры

Лидия родилась в самый разгар войны, 6 января 1943 года. В Пильегорах был голод, впрочем, как и везде по СССР, рассказывает она. По окончании восьми классов пошла учиться на мастера-маслодела. «Тут все было: почта, маслозавод, ферма, клуб — все. Воспоминать сложно, инсульт ведь ударил», — говорит женщина. «Дел было много, вставали в четыре утра, со своим скотом обряжались, а потом на работу шли к восьми в совхоз, кто куда, до позднего вечера. Я вот сливки, молоко возила на кобыле да на телеге — сложно было, женщина все-таки, вместо тормозов вставляла палку в колеса, чтобы вниз по холму не сползти. Потом домой — и опять со скотиной обряжаться, готовить. У всех тут был свой скот, у каждого хозяйственный двор», — рассказывает Лидия.

«Мужа Виктора встретила на концерте, он в Пильегоры приезжал на репетиции и выступал в местном клубе. Играл на гармошке. Помимо клуба веселились хорошо, собирались пар по 15 и гуляли под его гармонь, то у одних дома, то у других. Так и праздники справляли все. На столе все было, кроме заморских продуктов. Потом появилось два сына. В 23 года родился Колька, а в 28 — Саша», — продолжает Лидия. Мальчишки были озорные, воровали горох, убегали в поля и ели его там, пока никто не видит, любили играть в хоккей на озере.

«Деревня наша имеет свойство одно — сюда молнии слетаются как будто бы со всей округи. Говорят, у нас под горой что-то лежит, может, порода какая-то, мистика сплошная, короче говоря. Однажды прямо в соседский дом бахнуло фейерверком, ну муж и сыновья пошли громоотвод устанавливать рядом с домом. Делали по уму, из лиственницы, другое дерево молния крошила в клочья. Теперь в этот громоотвод и бабахало. Раз пять, наверное, это точно». Сыновья Лидии работали: Саша помогал при детском лагере, а Коля — в совхозе.

С приходом нового века пришли и беды. «Сашка травму получил — ударился головой, упал с трактора, чудной стал, наивный. Колька уехал в Пинегу жить из-за нехватки работы в деревне. Муж умер 14 лет назад, так же как и сестра с братом. Ферма постепенно в негодность пришла, разруха началась, требовались продавцы в магазин, ну я и пошла. А что делать? Там отработала 18 лет и ушла на пенсию, а магазин и тот закрылся через 10 лет. Жалко ведь, вся левая сторона Пинеги такая — в забвении. Никто и не поедет сейчас на сельское хозяйство. Мы с Сашкой справляемся, баранов держим. Получается, что мы тут последние жители. Баранов не покажем тебе: мы люди деревенские, суеверные, испугаются звери и есть перестанут или ты их сглазишь!»

Шустрая

Вера, 57 лет, деревня Красная Горка

С первого взгляда не поймешь, что в одной из ветхих построек, полностью покрытых инеем, может кто-то жить. Такое ощущение, что внутри тоже все уже давно замерзло и ни одной живой души там нет, однако дверь скрипит — и на порог выходит худая женщина с длинными седыми волосами. Это Вера. Она живет в очень холодном помещении дома, который принадлежит ныне заброшенному психоневрологическому интернату.

«Мне было 16,5, когда меня привезли сюда лечиться из Нарьян-Мара. С ранних лет у меня были проблемы, до четырех годиков я не говорила. Ближе к подростковому возрасту случился нервный срыв, мать очень сильно пила и мучила нас с сестрой. После этого у меня и начались фокусы с головой», — рассказывает Вера. Ее мать приехала в учреждение чуть позже, тоже как пациентка. Связи они не держали, поэтому Вера узнала о ее приезде только по факту: местные сказали, что привезли однофамилицу — Матрену Носову. Здесь и помирились.

Вера выписалась, а вскоре интернат закрыли и организовали в здании гостиницу. Женщина стала работать: мыла немощных бабушек, помогала с разгрузкой товаров в магазине, бралась за все, потом познакомилась с литовцем, который звал себя Иваном (а на самом деле был Йонасом), стали жить вместе. «Помню, голосила с Архангельским северным русским народным хором, — выпаливает Вера. — Они к нам приезжали по праздникам, пели песни в полях прямо, мне и комплименты делали: „Ой, Верка, как поешь, чертовка!“» Вера запевает: «Черный ворон, что ж ты вьешься над моею головой». Подвигается ближе и говорит: «Чуешь мощь голоса? А я еще песни на стихи Есенина пела. Вроде бы и счастье было». 

Вера считает Нарьян-Мар своим родным местом, но про мечту о возвращении пришлось забыть, когда Иван слег с почками, а потом и вовсе умер. «Я выхаживала его, но он помер — в сугробе заснул после застолья, лежал там долго, пока его не вытащили знакомые, притащили домой. Я его пыталась в чувство привести несколько дней, готовила кисель с картошкой, но в итоге пневмония — и все», — рассказывает женщина. Была у Веры собака Эльбрус, была кошка Алиска — «но и те померли». Неожиданно взгляд Веры устремляется вниз, глаза начинают улыбаться:

Как изменилась жизнь в 2022-м?

На Холме, подальше от всех

Коля, 52 года, деревня Холм

«Ты зачем мой „Буран“ снимаешь?» — на крыльцо выскочил мужчина в натянутой на лоб шапочке, громко залаял пес. «Проходи, не бойся, Баксик не кусается, просто так приветствует».

Внутри маленького помещения кричит телевизор — новости сменяются программой про рыбалку. «Я тут окончил школу-интернат, дом был рубленый, красивый, потом повестка, армия — погранвойска, лесовоз и вся любовь», — Николай раскатисто смеется и очень активно жестикулирует.

«С женкой будущей познакомился перед армией, ждала не ждала — не знаю, не контролировал, но поженились потом», — опять громкий смех и очень громкий глоток чая. Сначала молодая семья жила в Пинеге — большом поселке, а домик в Холме заняли родители. Коля работал много. «За рулем полжизни провел, как и множество мужиков из этой области, лес тут — основная тема, вот его и возили, да по таким дорогам, мама! По некоторым и легковым-то сложно проехать, а я на грузовике пер, как баран», — рассказывает Коля.

Отношения с женой у него быстро испортились, дети остались с отцом, а потом выросли и разъехались. Коля крутил баранку и пропадал в рейсах, время шло, родители умерли, а старший сын свел счеты с жизнью по только ему известным причинам. Мужчина решил вернуться в домик в уже заброшенном на тот момент Холме.

«Эх, сейчас таблеточку от боли в моторе приму и пойду траншеи рыть, я, аки грузовик, через эти массы пробиваюсь каждую зиму, но упражнение хорошее», — смеется Коля. На улице стемнело, единственный источник света в этой черноте — маленькая лампочка на крыльце.

Стихи да песни

Катя (58 лет), Сергей (61 год), деревня Вонга

Катя работала в городе Вельске до 1983 года маляром, потом случилась командировка в подшефный колхоз. «Вот, пожалуйста, приехала, познакомилась с местным Сережей и осталась в Вонге, устроилась осеменатором», — говорит Катя. «Так он поэтом оказался!» — неожиданно добавляет она.

Сергей читает свой стих, посвященный дню знакомства со своей будущей женой, и похлопывает себя по животу двумя руками. «Вот так присмотрел ее, когда на дойку девчонок возил. Пригласил ее в наш вонжский клуб на танцы, так и закрутилось у нас все. Танцевали под „Синий иней“!» — продолжает Сергей.

Колхоз прикрыли в 2000-м, Сергей занялся частным извозом и перелопатил десятки срубов, Катя занималась хозяйством — тогда еще была своя скотина. «Сейчас одна коровка осталась, Капа, да теленок ее. Я характеризовать корову никак не буду: мы люди деревенские, суеверные. Нельзя ничего говорить, ни хорошего, ни плохого, чтобы она просто служила», — рассказывает Катя. «Детки сразу уехали после школы, вариантов с работой у них уже не было никаких», — добавляет Сергей. Катя продолжает:

За окном поднимается вьюга, Катя смотрит на Сергея, молчание. Сергей отбивает ритм ладонями по столу и торжественно говорит: «Я прямо сейчас еще один стих сочинил!»

В темноте, да не в обиде

Женя, 66 лет, деревня Вонга

В амбаре горит свет, его видно издалека, даже за метелью и снегом. Внутри Женя чинит свой «Буран». «Мляха, поехал за водой да чуть не встрял посреди озера. Все барахлит к чертовой матери, менял уже, перебирал в тысячный раз, но все одно. Вот так встанешь на озере — и что потом? Пешком шкандыбать до дома?» — Женя ругается и нервно потирает подбородок рукой в замасленной перчатке. От ангара до света на крыльце его дома как будто черная пустота, пропасть.

В доме на печке кипятится вода и свистит чайник. Толстая неуклюжая собака с очень добрыми глазами суетится вокруг, укладывается под стол прямо на Женины ноги и, скуля, просит чего-то вкусного со стола. «Эх ты, дурында, Джессика, сейчас я тебе макарон сварю», — говорит Женя. «Она у меня как царица живет, питается по самому лучшему разряду. Я ее подобрал, когда она щенком была, выкинули ее из дома, ненужная была, а мне пригодилась, люблю ее. С ней хоть дом не пуст, а то жена заболела раком и уехала на лечение в город, я тут один кукую, в Вонге своей».

Свет вырубается, Женя натягивает налобный фонарик. «Эх ты ж, еперный, в темноте, да не в обиде и, что немаловажно, не на холоде. Как говорится, щас супчик наварим, пельмешек. Чая с дымком попьем. Да и борисов сеном накормим», — Женя смотрит на меня боковым зрением и хитро улыбается.

Женя встает рано, затемно, ему нужно заниматься хозяйством. «Ладно, бывай, если заблудишься в темноте или провалишься по пояс, ползи на свет, у Катьки — соседки моей — уже горит окошко. Если же волка встретишь, то ползи обратно или камерой своей отстреливайся. Но они на человека поодиночке не нападали на моей памяти, не боись. И не забывай: в темноте, да не в обиде», — смеется Женя.