истории

«Чтобы доказать, что я добросовестный репортер, я должна пару месяцев писать „хорошие статьи“» Датскую журналистку Матильду Кимер в 2022 году выгнали сперва из России, а затем из Украины. Вот что она об этом думает

Источник: Meduza

Датская общественная телерадиовещательная компания DR («Радио Дании») 20 декабря сообщила, что их журналистку Матильду Кимер в августе 2022 года лишили аккредитации в Украине, а недавно ей пришлось окончательно покинуть страну. Кимер работает в Украине с начала 2010-х годов — как и в России, где находилось бюро ее СМИ. При этом в РФ Кимер попасть тоже больше не может — ей закрыли въезд вскоре после «очень агрессивного допроса» в ФСБ. За Кимер вступились не только датские, но и украинские коллеги. «Медуза» узнала у датской репортерки, почему к ней относятся с подозрением спецслужбы обеих воюющих стран — и что она думает об этой ситуации.

— Можете немного рассказать о себе? Какой карьерный путь вас привел в Украину военным репортером?

— Сначала он меня привел в Россию. В 2002 году я учила русский язык в Смольном [институте]. Потом вернулась в Данию и получила диплом журналиста со специализацией на русском языке. Во время учебы я пошла стажером на работу на «Радио Дании» и после окончания университета осталась там, это было в 2007-м.

А с 2009 года я работала корреспондентом в Москве — по сути, это моя единственная постоянная работа. Я не жила все время в Москве или России — это зависело от того, могу я привезти с собой семью или нет. Я регулярно ездила в Киев, особенно после начала Евромайдана, но формально наше бюро базировалось в Москве. Я делала в основном новостные заметки, но помимо них в мою сферу ответственности входили получасовые документальные сюжеты, посвященные главной теме из региона. Правда, я не была военным репортером, этим мне пришлось заниматься уже про факту, когда началось вторжение [России в Украину].

— Есть что-то, что вам особенно запомнилось из ваших репортажей — из России или Украины? У вас была какая-то специализация как у репортера?

— Когда я приехала в Россию, репортажи оттуда вообще никому особо нужны не были, там ничего не происходило, эта страна всем казалась очень скучным направлением. Я уж не говорю про Украину. Но мой русский становился лучше, поэтому я, по сути, освещала обе страны, потому что отдельного корреспондента в Киеве тогда мало кто держал. Это было загадочное место, где мои местные коллеги жаловались на сильное давление, оказываемое на журналистов; они были очень недовольны этим. Ну а потом сначала начался суд над [Юлией] Тимошенко, в районе 2010–2011 годов. Все эти «титушки», нанятые за деньги профессионалы… А затем Евромайдан. После этого я последний раз постоянно находилась в Москве только летом 2021 года, задолго до начала этого вторжения. В основном я ездила между Россией и Украиной.

Среди российских репортажей я могу вспомнить свой репортаж из Норильска. Он получил много отзывов, потому что для большинства датчан, которые не бывали в России, это что-то очень далекое, экзотическое и холодное. Но я показывала жизнь обычных людей в этом жестком месте, вроде воспитательницы в детском саду и водителя автобуса. Мне кажется, такие репортажи дают куда более реальное представление о стране, чем какие-то [официальные] пресс-конференции.

В Украине я однажды снимала репортаж о свадьбе в Харькове. Мы целую неделю ходили за молодоженами. Мне кажется, получилось очень воодушевляюще. Даже среди падающих бомб любовь все равно нашла способ проявить себя. Звучит сентиментально? Но мне нравятся такие истории.

— А где вы сейчас находитесь?

— Я уже в Копенгагене, вернулась после встречи [со Службой безопасности Украины] 8 декабря.

— Но аккредитации вас лишили еще в августе 2022 года? Как вы работали без аккредитации все это время?

— [В августе] я закончила очень мягкий сюжет про украинских школьников в Одессе, которые готовятся к 1 Сентября, — там ничего не надо было снимать, кроме самих детей. Сюжет построен вокруг классной руководительницы по имени Светлана, которая провожает своих одиннадцатиклассников, а те, в свою очередь, помогают ей встретить первоклашек. При этом никому из них не удастся физически быть в школе, потому что очные уроки отменили.

Я отсняла их и поехала домой. Потом мне прислали письмо о том, что моя аккредитация аннулирована. Все это время я пыталась связаться с кем-то из СБУ и объяснить мне, в чем дело. Честно говоря, я до сих пор думаю, что кто-то в СБУ просто ошибся.

— То есть аккредитации вас лишили в августе, а назначить встречу с кем-то из СБУ в Киеве вам удалось только недавно, в декабре?

— Да, все так. Только я была не в Киеве, а в Одессе, где снимала свой последний сюжет.

— А вам там предъявляли какие-то доказательства вашей «антиукраинской деятельности»?

— На встрече [8 декабря] ничего конкретного не говорилось. В противном случае мне было бы проще вести диалог.

Скорее, было так. Сотрудник СБУ мне говорит: «Зачем вы размещали у себя в соцсетях материалы из интернета, в которых содержится советская пропаганда?» Я ему отвечаю: «О чем вы, я не понимаю?» Он мне заявляет, что якобы в 2017 году был случай, когда я постила у себя в фейсбуке советскую пропаганду. Я пытаюсь ему максимально подробно объяснить, что да, к 9 мая 2017 года мы снимали сюжет о том, что власти [самопровозглашенной] ДНР очень любят советские флаги и вообще все там кажется реконструкцией Советского Союза (посмотреть старые сюжеты Матильды Кимер невозможно — их нет в интернете в открытом доступе, — прим. «Медузы»). Об этом мы и рассказали в своем сюжете [для телеканала «Радио Дании»], который я была готова предоставить для просмотра. Это моя журналистская работа, я просто документирую то, что происходит, — и не считаю это пропагандой.

«Так что я не очень понимаю, что вы от меня хотите», — отвечаю я этому сотруднику СБУ. Насколько я поняла, он требовал, чтобы я в своих постах в соцсетях указывала, что, согласно законам Украины, [ДНР] это нелегально оккупированная территория, а демонстрировать советскую символику запрещено.

Потом он продолжил перечислять другие примеры: мол, я брала интервью у [пресс-секретаря военного командования вооруженных сил самопровозглашенной ДНР Эдуарда] Басурина. Я говорю: «Ну да, я много раз была в Донецке»… По мнению сотрудника СБУ, я не могла так легко ездить туда, если бы не была как-то связана с [властями ДНР] или не симпатизировала им. Но как я могу с таким спорить, кроме как говорить: «Нет, это неправда»?

Я пыталась донести свою позицию до него и понять, что мне нужно сделать, чтобы исправить эту ситуацию. Я спрашивала: «Если вы действительно считаете, что я как-то предвзята или действую во вред интересам Украины, то как мне восстановить доверие ко мне и получить аккредитацию обратно?» Сотрудник СБУ заявил: чтобы доказать, что я действительно добросовестный журналист, я должна пару месяцев писать «хорошие статьи».

— На каком языке вы общались? Как эта формулировка звучала на нем?

— На русском. Он так и сказал: «хорошие статьи». Сказал, что готов мне в этом помогать: предоставлять фото и видеозаписи от СБУ, чтобы иллюстрировать мои статьи. Я пыталась объяснить, что я в первую очередь теле- и радиожурналист, я не пишу статей. У меня сложилось впечатление, что под «статьями» он имел в виду посты в фейсбуке.

Я ему ответила: «Я независимый журналист, я не могу просто брать у вас материалы и публиковать их под своим именем». На что он заявил, что об авторских правах я могу не волноваться. Но меня это беспокоит далеко не в первую очередь. Гораздо больше меня волнует вопрос журналистской этики, я не могу просто брать и публиковать то, что мне диктует кто-то другой. Так это просто не работает. Собственно, на этом встреча и закончилась.

— А о чем вы снимали сюжеты по другую сторону фронта, в Донбассе?

— Да о чем же, о чем и везде, — как живут обычные люди.

— И отсылки к вашей профессиональной этике и нейтралитету не убедили?

— У меня, если честно, сложилось впечатление, что он вообще не знал ничего ни про меня, ни про мою работу как корреспондента.

— Какое ведомство в Украине сейчас занимается журналистскими аккредитациями?

— Это ВСУ. По сути, сейчас [в Украине] действует только их аккредитация, отдельной гражданской нет. Это военная аккредитация, но сейчас все в Украине так или иначе связано с войной, так что разрешение от ВСУ требуется для любой журналистской работы. Ну, только если вы не хотите провести съемку в помещениях Рады или президентской администрации — на это нужно специальное разрешение.

— А как вышло, что аккредитации выдают ВСУ, а отбирает их СБУ?

— Меня, конечно, тоже этот вопрос волнует, я его задавала все эти месяцы, пока пыталась добиться аудиенции в СБУ. В армии мне отвечали, что у них к моим документам никаких претензий, но решение по моему вопросу все равно принимает СБУ, потому что все данные, указанные в анкетах иностранных корреспондентов, проверяют они. У меня сложилось впечатление, что армия имеет лишь формальное отношение к этому процессу, а на самом деле все проверки проводятся в другом месте.

— Как долго вы работаете в Украине?

— С 2010 года или около того. Моим первым большим сюжетом была отставка правительства [Юлии] Тимошенко.

— И за все это время у вас с СБУ не было никаких проблем?

— Нет. Я даже не могу подсчитать все случаи, когда мне удавалось снимать репортажи с военными — и ко мне не было никаких претензий. Я много раз ездила по ту сторону границы. Это занимало много часов, но стоило того.

Удивительно, что во время последней встречи СБУ намекала на какие-то случаи, которые были пять-семь лет назад. Впечатление было такое, что как будто они сначала пытались выкопать что-то в моих постах, в чем меня можно обвинить, а потом на основании моей реакции понять, представляю я угрозу или нет. Типа, я работала и жила в Москве, снимала там всякие китчевые новогодние декорации с Путиным, там такого полно. А они попытались из этого составить некую картину, совершенно неверную. Но для них все логично выглядит.

— А вообще к вам были претензии по поводу того, что невозможно одновременно освещать события и в Украине, и в России объективно?

— В Украине это точно весьма распространенное мнение. Но это невозможно строгие требования к журналисту. Мне кажется, что наоборот — тот факт, что я из третьей страны, дает мне возможность беспристрастно оценивать отношения между этими двумя. В итоге теперь меня не пускают в обе.

— А из России вас как выгнали?

— Когда началось вторжение, я жила в России. То есть я физически находилась в Украине, а потом ездила обратно в Москву в апреле и мае. Тогда меня вызвали на очень агрессивный допрос в ФСБ. У меня забирали телефон и внимательно рассматривали все фотографии. В следующий раз я поехала в наше московское бюро как аккредитованный в России журналист 1 августа: у меня вскоре была намечена встреча в российском Министерстве иностранных дел о продлении моей аккредитации. Но мне на паспортном контроле в Москве вручили бумагу, что по распоряжению ФСБ мне закрыт въезд в страну до 1 мая 2032 года.

— У вас есть какие-то догадки, почему это произошло?

— Подозреваю, что дело может быть в репортаже, который мы снимали неподалеку от Воронежа незадолго до вторжения. Снимали все эти эшелоны с танками. Это показывали по [датскому] телевидению. А других датских журналистов [в России] уже почти не осталось: власти Дании активно критиковали Россию, а дипломаты для изгнания, видимо, уже кончились. Судя по всему, в неплохо укомплектованном кадрами посольстве [России в Дании] есть кто-то, кто следит за публикациями в датских СМИ.

— Вы пытались представить другую сторону конфликта — жителей оккупированных Россией областей, где люди все равно пытаются жить своей жизнью?

— Конечно, много раз. Особенно в 2014–2015 году, когда война начиналась.

— Может, в этом и есть претензия к вам со стороны СБУ — что вы пытались показать жизнь обычных людей на оккупированных Россией территориях?

— Мне примерно так и сказали. Я ездила туда с начала конфликта, но, согласно им, я не могла это делать без поддержки сепаратистов.

— То есть в России после вас теперь практически никого не осталось из датских журналистов? И какая с этим ситуация в Украине?

— В России, насколько мне известно, остался только один репортер из Дании с аккредитацией. В Украине их много, так что я не думаю, что СБУ искала специально меня.

Эпизод подкаста «Дедлайн» — о работе иностранных репортеров в современной России

— Как вы думаете, тот факт, что вы были одним из немногих репортеров, которые освещали жизнь по обе стороны фронта, повлиял на восприятие ваших репортажей в Украине? Могла ли СБУ на их основании сделать вывод о некой вашей «пророссийской» позиции?

— Лично мне кажется, что я слишком ревностно выполняла все правила. Что касается моей логистики — я долго жила в Москве и приезжала в Украину оттуда — я понимаю, что это не могло не вызвать подозрения. Но проблема в том, что обвинения против меня все время меняются. В СБУ мне говорят одно, а потом посол Украины в Дании заявляет, что на самом деле проблема совсем в другом — не в том, что я якобы распространяла пропаганду, а что я нелегально попадала на оккупированные территории. Не знаю, нарушила ли я законы Украины. Даже если я это сделала случайно, мне конкретных случаев никто не предъявил. Например, мне говорят, что я ездила в Донецк в 2017 году с нарушением закона. Но я могу доказать, что это не так, у меня есть отметки в паспорте. Единственный раз, когда я попала в Украину со стороны России, — это когда я в 2014 году ездила в Донецкую область за российским солдатом, чью историю я снимала. Но это было до того, как Рада приняла закон о том, что на оккупированные территории иностранцы имеют въезжать право только через территорию Украины.

— Как это происходило?

— Последний раз я ездила этим маршрутом в 2017 году. Это очень долго: сначала нужно получать разрешение от украинской стороны, затем договариваться с людьми, которым в данный момент принадлежит власть на той стороне, чтобы тебя пустили. Это все занимает много часов. На той стороне к тебе все относятся как к шпиону.

— Вы там чувствовали себя в опасности?

— К счастью, меня не держали в подвале, но я не раз видела оружие, направленное в мою сторону.

— Что вы дальше собираетесь делать? Будете подавать апелляцию?

— На самом деле она уже идет. На прошлой неделе я передала датским властям флешку со своими переведенными репортажами, чтобы они передали их своим [украинским] коллегам. Потому что у меня сложилось впечатление, что те просто не очень в курсе, чем я занимаюсь.