истории

Умирает ли язык вместе с его последним носителем? И как сохранить исчезающие культуры и языки в условиях глобализации? Объясняет лингвист Евгений Головко — на примере алеутского языка, который недавно умер в России (или все-таки нет?)

Источник: Meduza

В начале октября в селе Никольском на острове Беринга ушел из жизни Геннадий Яковлев. В новостях многие СМИ назвали его последним носителем алеутского языка и заявили, что вместе с ним умер и сам язык. «Медуза» поговорила с доктором филологических наук, заведующим отделом языков народов России Института лингвистических исследований РАН Евгением Головко и узнала, как устроен язык алеутов, что правительства разных стран делают для сохранения умирающих языков и действительно ли алеутский язык исчез со смертью Яковлева.

— Где в России был распространен алеутский язык?

— В России было два диалекта алеутского языка — беринговский и медновский, по названию островов, жители которых на них говорили. Оба острова — Беринга и Медный — входят в состав Командорских островов. Беринговский алеутский полностью совпадал с алеутским, на котором говорят алеуты на Аляске — в частности, на острове Атка. 

На Медном никто не живет с 1968 года — с тех пор как при советской власти оттуда переселили людей на остров Беринга. Для жителей Медного это была трагедия: их дома заколотили и сказали им переезжать — пусть на соседний, но все-таки другой остров. Медновские и беринговские алеуты стали жить вместе в селе Никольском. И последние полвека шел постепенный процесс исчезновения обоих диалектов языка. Беринговский уже исчез — его последняя носительница, Вера Тимошенко, умерла два года назад.

Теперь на грани исчезновения и медновский алеутский. Этот вариант алеутского отличается своей смешанностью. Смешанный язык — это научный термин, который означает, что в одном языке используются грамматические структуры сразу нескольких. Так, медновский алеутский состоит из смеси одного из старых диалектов алеутского языка, исчезнувшего еще после Второй мировой войны, и русского языка — мы это можем увидеть, например, в системе окончаний. Это смешение произошло очень давно, люди говорили на медновском алеутском уже больше века.

— Насколько алеутский язык древний?

— Это сложный вопрос. Мы довольно хорошо знаем, когда возникли языки индоевропейской семьи, в том числе русский, они лучше всего изучены, потому что остались письменные свидетельства. Наличие письменности всегда помогает нам получить представление о том, как язык развивался, откуда он вырос, как менялся. 

Есть языки, у которых не было письменности, но это не значит, что они беднее. Эти языки ничуть не хуже других ни по своему потенциалу, ни по когнитивной мощи. Они такие же богатые в смысле инструментария. Но поскольку [в таких языках] не было письменности, мы, лингвисты, ограничены в источниках. Даже в такой ситуации существуют специальные методы лингвистической реконструкции. 

Чтобы узнать возраст языка, нужно определить, какие языки наиболее близки к нему [по структуре]. Для алеутского это эскимосские языки, которые вместе составляют эскимосско-алеутскую семью. В этой семье довольно много исчезнувших языков — они умирали задолго до того, как к ним появился интерес, и, поскольку нет письменных свидетельств, мы о них ничего не знаем. Другие умерли на наших глазах: на территории Российской Федерации как минимум два эскимосских языка исчезли еще при советской власти. 

Но алеутский и эскимосский языки, несмотря на то что находятся в одной семье, довольно далеки друг от друга — так же как русский и английский, которые находятся в одной индоевропейской семье. Опираясь на различия в эскимосской и алеутской языковых ветвях, мы можем сказать, что «разошлись» они не меньше пяти тысяч лет назад. Раньше Алеутских островов не было, был так называемый Берингийский мост — часть суши, соединявшая современную Азию и Северную Америку. Жившие на этих землях люди постоянно мигрировали по этому перешейку, но это не были алеуты или эскимосы — это были их общие предки, и говорили они на языке, который предшествовал современным эскимосским и алеутским. 

А пять тысяч лет назад этот праязык начал разделяться, две общности сильно разошлись. Современные эскимосы и алеуты очень далеки друг от друга — не только по языку, но и по своим хозяйственным практикам, они даже живут в разных широтах. Алеуты — там, где море никогда не замерзает, а погода примерно такая же, как в Санкт-Петербурге, все время дует ветер. Эскимосы живут значительно севернее.

— Как устроен алеутский язык?

— Языки бывают разных типов: например, есть фузионные языки, и есть агглютинативные. Русский или английский фузионные — это значит, что, добавив к слову только одно окончание, мы получим сразу и нужный падеж, и род, и число. А алеутский — это агглютинативный язык, он устроен по-другому: для каждой грамматической категории — указания падежа, рода и числа — в слове используется отдельный суффикс или окончание. В этом смысле он немного похож на финский и турецкий языки, в которых работает тот же механизм.

— Если умер последний носитель алеутского языка, значит ли это, что умер язык?

— Геннадий Михайлович Яковлев действительно был одним из последних носителей медновского алеутского. Ему было 86 лет. Он был выдающейся в своем роде личностью. Я познакомился с ним, когда в первый раз приехал в село Никольское, в 1982 году. Геннадий Михайлович поддерживал культуру и язык алеутов: записывал фразы, сам сочинял стихи на алеутском и выступал с народным ансамблем — они ездили по всему Советскому Союзу. Он старался поддерживать традиции, записывал то, что помнили уже только старики: как и на кого охотились алеуты, как шили одежду, как называются растения. И, что очень важно для самоидентификации, он фиксировал топонимию, то есть местные географические названия.

Когда я у него спросил, как он записывает все это, ведь у алеутского языка не было письменности, оказалось, что он сам придумал алеутский алфавит. Создание алфавита — это огромный интеллектуальный подвиг. Как обозначить на бумаге глухой сонорный звук, которого нет в русском? Геннадий Михайлович придумал — взял за основу русские буквы и добавил специальные значки, хвостики и палочки, так называемые диакритические знаки. Этот человек даже не окончил школу, но был очень амбициозным и талантливым. Он был не просто носителем алеутского языка, но и центром алеутской культурной жизни в России. Поэтому новость о его смерти так разлетелась.

— И сейчас в алеутском используется тот алфавит, который придумал Геннадий Яковлев?

— Нет, затем был разработан другой алфавит, тоже на основе кириллицы — в Советском Союзе для всех языков коренных народов были созданы алфавиты на основе кириллицы, за исключением карельского, алфавит которого основан на латинице. Я участвовал в работе над алеутским алфавитом, но мы с коллегами-лингвистами в университетах изучали, как это делается, а Геннадий Михайлович дошел до всего своим умом. 

— Вы сказали «один из последних носителей алеутского», то есть Геннадий Яковлев был не последним?

— На самом деле он был предпоследним носителем языка, осталась еще одна женщина, которая говорит на медновском алеутском, — Лидия Александровна Федосеева, ей сейчас 82 года. Интересно, что она и Геннадий Михайлович могли рассказать об алеутской культуре по-разному.

Конечно, в селе Никольском уже не традиционное общество, но какие-то гендерные роли все равно остались. Так, Геннадий Михайлович был больше связан с мужскими занятиями: он был охотником, много бродил по острову, знал, как каждый камень называется, где какой ветер дует, где какой мох растет. А Лидия Александровна принадлежит к традиционному женскому миру: она много времени проводит дома, знает, как что готовить, как какая еда называется. К сожалению, она последняя, кто может нам обо всем этом рассказать на алеутском языке.

— Почему вообще умирают языки?

— Исчезновение языков коренных и малых народов — это довольно естественный процесс, и идет он не только в России. Языки исчезают во всем мире — в Австралии, Бразилии, Соединенных Штатах, везде.

Первая причина заключается в том, что у так называемых малочисленных народов нет своей государственности, а значит, общение во всех ключевых сферах жизни происходит на языке той страны, где они живут. В России это русский, в Австралии и США — английский, в Бразилии — португальский. На государственном языке ведется делопроизводство, на нем говорят по телевидению и радио, в школах и вузах. Образование на языках коренного населения редко приветствовалось не только в Советском Союзе, но и во всем остальном мире. В такой ситуации малый язык постепенно вытесняется [государственным], ведь каждое новое поколение вынуждено все большую часть свой жизни проводить в окружении доминирующего государственного языка. 

Другой важный фактор исчезновения языков — колониальная политика переселения коренных народов из их традиционных мест обитания. Как когда медновских алеутов переселили на остров Беринга.

Так обстояли дела с коренными языками и культурами до конца 1980-х годов, когда стала распространяться идея защиты прав меньшинств, и положение начало чуть-чуть исправляться. Сейчас этот тренд на большом подъеме, и правительства всех стран пытаются поддерживать языки и культуру коренных народов на государственном уровне. Создаются пособия и программы по преподаванию, разрабатываются новые методики. Появляются центры изучения языков и культур, отдельные институты, в школах вводятся факультативы, выделяются гранты на изучение языков. 

Все это позволяет затормозить процесс исчезновения языков. Но чтобы такая поддержка сверху сработала, есть одно абсолютно необходимое условие: представители малых народов должны хотеть пользоваться теми методиками, программами и пособиями, которые для них разрабатывают. Они должны хотеть научиться разговаривать на своем языке.

📄 Дорогие читатели! Теперь вы можете скачать PDF-версию любой статьи «Медузы». Файл можно отправить в мессенджере или по электронной почте своим близким — особенно тем, кто не умеет пользоваться VPN или у кого явно нет нашего приложения. А можно распечатать и показать тем, кто вообще не пользуется интернетом. Подробнее об этом тут.

— Поддерживало ли государство алеутский язык и хотят ли алеуты его изучать?

— С алеутами ситуация точно такая же, как и со всеми остальными малыми народами на территории России. Советская власть номинально поддерживала культурное разнообразие, появлялись учебники. Но учебник алеутского так и не был издан — в 1930 году был написан букварь «Солнце восходит», но его так и не выпустили, как и буквари нескольких других языков, так как решили, что эти народы слишком малочисленны.

Алеутский язык не преподавали до начала 1980-х годов, когда он стал школьным факультативом. Сами же алеуты не рвались изучать свой язык. Дети относились к этому предмету как к чему-то унылому. Учили, конечно, получали пятерки или тройки, но не были заинтересованы. Так же относились и взрослые: не надо мне, чтобы мои дети учили алеутский, он не поможет им получить хорошую работу и образование и будет только мешать говорить по-русски! Люди довольно прохладно относились к собственной культуре — и во времена СССР, и в 1990-е.

Ровно то же самое происходило и в США. Например, язык американских алеутов, которые живут на Аляске, тоже на грани полного исчезновения. Разве что там этот процесс идет медленнее, так как алеутов в Америке значительно больше [чем в России].

Сейчас происходят социальные изменения, и многие представители коренных народов действительно заинтересовались своей культурой. В последнее время это живое явление: люди хотят изучать свой язык, и активисты прямо на местах, не дожидаясь никаких указаний или специализированных пособий [от государства], начинают преподавать.

В школе на острове Беринга алеутский преподается как факультатив, ему обучают и взрослых, и детей. Делают это энтузиасты-активисты, которые немного выучили язык и преподают, они же присоединились к Алеутской международной ассоциации. И у самих жителей [острова Беринга] есть интерес [к изучению языка]. Во время моей последней экспедиции в село Никольское в 2017 году оказалось, что местные жители хотят, чтобы в краеведческом музее все надписи под экспонатами были не только на русском и английском, но и на алеутском тоже. Какую-то часть экспедиции я потратил на то, чтобы все эти музейные надписи перевести.

— То есть алеутский в школах преподают носители этого языка?

— Носитель знает язык свободно и активно его использует. Обычно это означает, что язык для него родной, но это не обязательное условие. Например, когда люди в школе преподают иностранный язык, это не значит, что они его носители. Но они все равно могут преподавать, чтобы другие освоили, например, грамматику. Именно такая ситуация с алеутским языком: люди владеют им не в полной мере, не являются полными носителями, они выучили его по учебникам и книгам. 

Носители тоже бывают разные, есть целая классификация: есть полные носители, а есть «вспоминающие» — те, кто не говорит на языке, но помнит отдельные фразы, которые использовала, например, бабушка. Многие алеуты не являются полными носителями, но помнят, например, какими словами их дразнил брат или ругал дедушка. Часто это просто набор слов из самых базовых практик.

— Почему у алеутов появился интерес к своему языку?

— Стремление изучить свой язык — это стремление к самоидентификации. И в условиях глобализации это особенно важно. Коммуникативное расстояние между людьми сильно сократилось: мы запросто можем зайти в интернет и узнать, как живут далекие от нас люди, можем вступать с ними в коммуникацию.

И, с одной стороны, глобализация мешает сохранению коренных языков, ведь нам всем нужен единый язык для коммуникации. Но с другой — именно в этой ситуации у людей появляется стремление найти себя в этом большом мире, понять, откуда они, помнить и сохранять историю своих предков. Это и есть стремление к самоидентификации, и в том числе этнической. К сожалению, этот процесс идет только последние полтора-два десятилетия, и [часто] понимание того, насколько важен язык, приходит, когда уже поздно — язык почти или полностью исчез. 

Но люди все равно пытаются самостоятельно его [язык] выучить, организуют кружки, каналы и чаты в телеграме. Обмениваются знаниями, фразами, словами и, даже не владея языком, пытаются сочинять стихотворения. Появляются музыкальные группы, рок- или фольклорные, которые поют песни на родных языках. И хотя язык — важнейшая часть культуры, если он исчезнет, это не будет означать, что умрет и культура. Культура без языка, несомненно, может существовать. Народы могут поддерживать свои традиционные практики, даже не зная языка. Если на алеутском языке вдруг перестанут говорить и он исчезнет, это не означает, что исчезнут алеуты.

Государства по мере сил и в меру своего понимания этого процесса пытаются способствовать [сохранению языков и культур]. Делается это и в России — Министерством Просвещения и Федеральным агентством по делам национальностей. Очень большой вклад в дело сохранения и возрождения языков и культур вносят ученые академических институтов и университетов по всей стране. Именно эти люди пишут сами программы и проекты преподавания.

— Получается ли сейчас у российских властей поддерживать языки малых народов? Или они не справляются со своими задачами?

— Ответ зависит от того, что считать критериями успеха. Если судить по конечному результату, то, конечно, государство не справляется — ведь языки продолжают исчезать. Но повторюсь: во всем мире идут одни и те же процессы. И принципы в основе языковой политики разных стран примерно одни и те же: создавать методики, поддерживать преподавание, изучать. Получается, что ни одна языковая политика в мире не справляется со своими задачами. Однако она все равно тормозит процесс исчезновения языков.

— Могут ли те люди, которые сейчас учат алеутский язык в школе, выучить его до уровня носителя и стать носителями? 

— Для того чтобы были языковые носители, нужна среда. Даже если один человек сел за учебник и выучил всю грамматику и лексику, остается вопрос: а с кем он будет говорить? Те носители алеутского, которые сейчас уходят, тот же Геннадий Михайлович, в молодости разговаривали со своими односельчанами — пусть только в семейно-бытовой сфере.

— Какие другие языки коренных народов в России исчезают, а каким это не грозит?

— Получше положение у ненецкого языка: ненцев больше, чем алеутов, и, хотя не во всех ненецких семьях разговаривают на родном языке, носителей еще хватает. А вот чукотский, корякский, эвенкийский языки, еще недавно считавшиеся вполне «крепкими», сдают свои позиции буквально на глазах — хотя этих народов тоже намного больше, чем алеутов.

Это общая тенденция для многих регионов — к сожалению, исчезают не только языки, занесенные в список КМНС [коренных малочисленных народов Севера]. Например, Дагестан считается «лингвистическим заповедником» — там очень много языков. Это типологически редкий регион, и в мире не так много мест, где исторически распространено столько разных языков. В Дагестане это произошло потому, что в горах люди жили очень изолированно и обитатели разных аулов редко сталкивались с людьми из других мест. В итоге в каждом ауле сложился свой язык. Но сейчас в этом регионе уже далеко не то лингвистическое разнообразие, что было раньше, и молодое поколение практически не знает своих родных языков.

Язык — важнейшая часть культуры, призма, через которую мы смотрим на мир. Чем больше языков, тем больше у нас таких призм — и тем лучше мы можем понять окружающий мир.

— Можно ли вернуть исчезающие языки, чтобы люди на них опять заговорили?

— Единственный пример настоящего воскрешения языка — иврит. Раньше он использовался только в богослужении, а затем проник во все социальные сферы употребления — в делопроизводство, образование, бытовые разговоры, признания в любви, сочинение стихов. Произошло это потому, что ему дали все возможности — появилось государство Израиль, где именно его «назначили» государственным языком. Его просто [как бы] «выгнали» [на улицу] и сказали: теперь живи! Современный иврит не похож на тот иврит, которым до 1948 года пользовались во время богослужений. Это живой язык, он постоянно трансформируется, приобретает новые слова, его грамматические структуры меняются. 

Сейчас известно об относительно успешных проектах [по «возрождению» языков] — например, на Гавайских островах или в Ирландии. Однако полного возрождения, насколько я знаю, никогда не было [ни до, ни после иврита]. 

Но я уверяю: если пофантазировать и завтра «организовать» алеутское государство, алеутский язык немедленно оживет. Любой язык можно оживить, но для этого надо создать исключительные условия.