истории

«Чумные ночи» — история о людях на острове, оставшихся один на один с эпидемией. И болезни государства, раздираемого борьбой соперничающих группировок Галина Юзефович — о новом романе Нобелевского лауреата Орхана Памука

Источник: Meduza

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о романе Орхана Памука «Чумные ночи», который представляет из себя сразу три произведения: исторический детектив в пандемическом антураже, меланхоличный роман-медитацию и политико-философскую притчу. А еще попытку Нобелевского лауреата Орхана Памука построить историческую альтернативу для Турции, в начале прошлого века свернувшей, по его мнению, не туда.

Орхан Памук. Чумные ночи. М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2022. Перевод М. Шарова

Первый за пять лет и едва ли не самый объемный за все время (без малого семьсот страниц) роман Нобелевского лауреата Орхана Памука — книга, которая по мере продвижения от завязки к развязке дезориентирует и собьет читателя с толку как минимум трижды. Стартуя как традиционная и неспешная историческая проза, в контексте прошлого разрабатывающая и исследующая «модную» тему эпидемии, «Чумные ночи» по ходу дела диковинным образом трансформируются в политико-философскую притчу или, если угодно, альтернативную историю.

На рубеже XIX-ХХ веков дряхлая Османская империя, пресловутый «больной человек Европы» (в дальнейшем у Памука эта метафора будет понемногу материализовываться, обрастая совершенно буквальным смыслом), уже фактически не справляется с управлением на местах. И в этой ситуации чума, пришедшая с Востока на живописный средиземноморский остров Мингер (вымышленный, но вполне четко локализующийся на карте — к востоку от Крита, к северу от Кипра), становится проблемой по большей части самих его жителей, его губернатора, да молодого столичного эпидемиолога Нури-паши, едва ли не случайно оказавшегося здесь вместе с супругой Пакизе-Султан — родной племянницей султана Абдул-Хамида, дочерью его низложенного и находящегося в пожизненном заключении брата. 

Помощь зачумленному острову из столицы сводится по большей части к невротическим одергиваниям и понуканиям, а меж тем мингерцы не спешат выполнять карантинные предписания. Те, кто побогаче, пытаются улизнуть с острова, минуя кордоны. Христиане (их на острове ровно половина) уверены, что заразу распространяют мусульмане, мусульманам же мерещится бородатый поп, каждую ночь разбрасывающий по городу крысиные трупы. В горах орудуют конкурирующие шайки бандитов, а в городе коварные дервишские шейхи плетут заговоры под сенью своих сумрачных обителей-текке. Ситуация уже и так хуже некуда, но внезапно к чуме добавляется новая напасть: в городе начинают убивать влиятельных людей, и за убийствами этими ясно прослеживается политическая подоплека.

Первая треть романа, динамичная, почти детективная, напомнит читателю о ранних, почти умберто-эковских по своей природе вещах Орхана Памука — таких, как «Черная книга» или «Имя мне Красный». Однако по мере того, как эпидемия будет развиваться, а до островитян, наконец, дойдет, что империю их судьба волнует в последнюю очередь (заметно меньше, чем мнение западных держав или безопасность столицы), читательское восприятие начнет смещаться. Мингер — прекрасный, цветущий, поликультурный и многонациональный, просто созданный для счастливой и благополучной жизни, раздирают в точности те же противоречия, та же коррупция, те же мелочные распри, что и всю империю в целом, а чума служит для них лишь катализатором. Остров, изолированный от остального мира чумой, таким образом оборачивается моделью Османской империи в миниатюре. И в рассказе Памука о нем начинают звучать уже знакомые нам в первую очередь по «Стамбулу — городу воспоминаний» мотивы — меланхоличные и ностальгические. Автор одновременно любуется красотой обреченной «старой Турции», воплощенной на сей раз в Мингере, и оплакивает ее скорый и неизбежный, исторически предопределенный конец.

Детективное расследование (роль сыщика — впрочем, не слишком деятельного — неожиданным образом берет на себя принцесса Пакизе-Султан, запертая в своих покоях и узнающая обо всем творящемся снаружи лишь от мужа и прислуги) стопорится и вязнет в бесконечных бюрократических проволочках. Борьба с эпидемией превращается в подковерную борьбу соперничающих группировок, межконфессиональные интриги, досадные ошибки, бестолковые и неэффективные попытки противопоставить грубую силу предрассудкам и невежеству. А собственно сюжет, такой бодрый и связный поначалу, теряется где-то в переплетении кривых переулков Мингерской столицы, оставляя по себе ворох снов, страхов, воспоминаний и смутных, недооформленных чувств. 

Однако в тот момент, когда читателю покажется, что щемящий ресентимент, сладкая и болезненная тоска по навеки ушедшему — то единственное, что приготовил для него Памук, «Чумные ночи» сделают еще один, совсем уж неожиданный разворот. История Мингера внезапно отпочкуется от истории остальной Османской империи (раскрытие убийств — несколько внезапное, но вполне логичное и убедительное — станет важной вехой на этом пути), и окажется, по сути дела, конкурирующей ее версией. Обособившийся греко-турецкий остров пойдет путем, отличным от пути бросившей его на произвол чумы метрополии. И путь этот окажется, может быть, не самым простым, но в конечном счете более продуктивным чем тот, который в реальности изберет Турция. 

Начавшись как исторический детектив в пандемическом антураже и продолжившись как традиционный для Памука зыбкий и меланхоличный роман-медитация, в последней своей трети «Чумные ночи» оказываются романом-притчей в традициях предыдущего романа писателя «Рыжеволосая женщина». Попыткой простроить историческую альтернативу для Турции, на развилке в начале прошлого века свернувшей, по мнению автора, куда-то не туда. Главный вопрос, на который таким образом отвечает Орхан Памук в своем новом романе — это вопрос «А что было бы, если бы…». И ответ, к которому он приходит, сложно классифицировать как однозначно оптимистичный или, напротив, пессимистичный. Да, все в истории Турции могло бы сложиться иначе. Нет, теперь уже ничего не вернуть и не отыграть. 

Идея острова как воплощения, как действующей модели или по крайней мере метафоры целой страны не нова — только в последние десятилетия ее использовали и Джулиан Барнс в «Англии, Англии», и Мишель Уэльбек в «Лансароте», и наш Евгений Водолазкин в последнем своем на сегодня романе «Оправдание Острова». Более того, даже если смотреть на «Чумные ночи» Памука исключительно сквозь призму его собственного творчества, ничего нового мы тоже не увидим: начало романа стилистически заимствовано из его ранних вещей, середина — из средних, финал — из поздних. Ну, и пожалуй, начиная читать роман о живых, настоящих людях, трудно избежать некоторого разочарования в конце, когда все те, кому ты сопереживал, сочувствовал, кого успел полюбить (или, напротив, невзлюбить) окажутся не более, чем функциями, механическими конструктами, нужными автору для того, чтобы яснее проиллюстрировать свою мысль. 

И тем не менее назвать «Чумные ночи» творческой неудачей Орхана Памука будет несправедливым: некоторая прямолинейность авторской идеи компенсируется нетривиальной сложностью пути, которым он проводит к ней своего читателя. А природа дарования Памука такова, что даже пытаясь свести своих героев к примитивной плоскостной развертке, он все равно словно бы невольно наделяет их куда большим запасом человеческой глубины и полутонов, чем того требуют нехитрые условия задачи. Как результат, замысел «Чумных ночей», пожалуй, работает против своего создателя. Но методы реализации этого замысла с лихвой окупают изначальную конструктивную шаткость.