«Ничего не чувствую, у меня черная дыра внутри. Я просто жду его и все» Фотограф Сергей Строителев побывал в поселке рядом с шахтой «Листвяжная», где погиб 51 человек. Он поговорил с горняками и их близкими

Тогда весь поселок на уши встал. Для нас это личная трагедия, тут ведь все друг друга знают — шахтеры как одна большая семья.

Страшно, конечно. На себя примерять не хочется, но все равно картинки в голове возникают, особенно когда спать ложишься. Но побоишься денек после такого, а потом опять рутина за копейки и с хроническим бронхитом. Мне вот завтра опять под землю. Просто гонишь все эти мысли подальше, собираешься и идешь. Потому что должен для семьи. В любом случае непонятно, когда и где рванет, и ты на это ни повлиять не можешь, ни предугадать. Всякое бывало за 10 лет стажа — однажды чуть руку не смяло комбайном, но слава богу обошлось — пока живой. Профессия с повышенными рисками.

Я в мае рассчитался и вышел на пенсию. До этого работал 18 лет на ГШУ, после взрыва в 2004 году набирали новый состав, тогда и пришел на «Листвяжку» — и тут еще 17 лет.

Работал с нынешним директором «Листвяжки», которого под стражу взяли. Помню, ногу сломал, а он просил меня в двойную смену выйти с травмой. Кое-как собрался. Обещали обследование — обманули. Там жуткая коррупция была. Начальство решало, кому сколько заплатить. Если не приглянулся — работай за копейки. После всей этой канители у меня на полтора сантиметра изношен позвоночник — протрузия, сейчас еще с печенью проблемы, один геморрой заработал на этой шахте.

«Гробовые» по увольнению отдавать не хотят — говорят, либо на 20 лет тебе распишем и будем частями платить, либо все сразу, но только в 60, а хрен его знает, доживу ли до 60. Сейчас таксую помаленьку, как-то поспокойнее работка, хотя вред тот же — у нас ведь все эти взвеси в воздухе висят круглый год и все мы этим дышим. Поэтому у многих раки и бронхиты всякие. 

А 25 ноября, слышу — скорые, ВГСЧ туда-сюда, туда-сюда. Господи, я же сына 24-летнего отвез на работу, он у меня тоже шахтер, горно-монтажник на «Листвяжной». К счастью, он успел подняться.

У меня все мужчины в семье шахтеры — муж, сын, зять. Я тоже на шахте работала, но вниз не спускалась — это раньше можно было, сейчас женщин не пускают, так бы тоже пошла. Добытчикам платят побольше, чем тем, кто на-гора . Наверху 25-30 выходит, а внизу под 50 тысяч.

О работе мы не говорили, просто шли и делали свое дело. Мужики мои до сих пор ходят и все в себе держат. А что жаловаться? Будто у нас выбор велик. Все это тяжко, конечно. Последствия для здоровья необратимы — у меня артрит, у мужа проблемы со спиной. После трагедии он плакал, а это происходит очень редко. Мы знали семьи ребят, которые остались под землей.

Если честно, я не думаю, что это кого-то чему-то научит, ведь начальству всех шахт главное перевыполнить план и добыть побольше угля, а ценой скольких жизней — это никого не интересует.

У меня муж на разрезе работает, вниз не спускается, слава богу. Так бы сидела каждый день как на иголках. У нас сын маленький. Не представляю, каково это — жить и думать постоянно, что ребенок может без отца остаться. Мы эту трагедию переживаем очень сильно, много раз видели этих ребят. Цветы каждый день приносим к мемориалу.

То, что случилось на «Листвяжке», мне знакомо. Я разделяю это горе. Мой отец погиб от взрыва метана на «Грамотеинской» 33 года назад. Он счетчик в карман сунул и не обращал внимания на то, что показатели зашкаливали. Сам я в шахту первый раз спустился уже после его смерти и проработал три года. Парадокс — по идее должно было напугать, но тогда была нужда в деньгах. Выбрал то, что все выбирают. Ну и хотелось посмотреть, где отец погиб. Мне это часто снится по ночам: как он умирал? А теперь думаю: как эти ребята на «Листвяжке» умирали — сразу или мучились, какие мысли у них были перед смертью?

Мы все в шоке от произошедшего. У меня муж тоже шахтер, всю жизнь провел под землей. Однажды осколок ему попал в голову — лишился глаза, только тогда ушел на пенсию. Не потому, что сам решил — просто стал не нужен с инвалидностью. Рассказывал, что вначале думал, что ослеп и не чувствовал боли, просто стало темно и холодно. До этого было бесполезно его отговаривать, а я каждый день плакала, когда он уходил. Но он мужчина, ему надо было кормить нас, семью, а как тут по-другому заработаешь.

Я работаю уже пять лет, выполняю разные наряды в зависимости от задачи — и дизельщиком, и на ленте. С 20 лет туда пошел. Рано женился и надо было срочно решать вопрос с работой.

В день аварии был на шахте. Уже поднимался наверх, когда услышал хлопок, а потом почувствовал запах гари. Люди сверху руками машут, чтобы поторапливались. Как поднялся, узнал, что произошло, так сердце будто остановилось. Я был в шаге от смерти! Считаю, что бог отвел. Я сразу вспомнил жену. Телефон на смене обычно отключен, побежал звонить, что живой.

Стараюсь это перешагнуть и забыть, ведь надо продолжать работать — продержаться до 20-летнего стажа, тогда смогу раньше на пенсию. Поэтому теперь буду думать о хорошем, о том, как вечером к семье пойду. Если не будет такого настроя — спускаться вниз не надо.

Я была замужем за шахтером 7 лет. Мы вместе работали, только он под землей, а я на-гора — бухгалтером. Мы развелись, он уехал, а так продолжал бы. Я тоже уволилась, сейчас подрабатываю по-разному, но хочется найти что-то достойное, образование есть, только с рабочими местами беда.

У мужа характер был сложный, думаю, что и профессия этому виной. Он даже с дочкой почти не общался. Домой придет, отоспится и снова работать. Человек портился с каждым годом, может переживал и стресс внутри копился — тоже датчик в фуфайку заворачивал, чтобы не орал. Зато, конечно, уверенность в завтрашнем дне была. Все-таки зарплата неплохая — 50 тысяч.

Шахта убивает людей. Никому эти ребята снизу там не нужны. Сейчас все попереживают месяцок, пару людей накажут. А потом опять откроют эту «Листвяжку» и все повторится вновь.

Высшего образования у меня нет. Работал пару лет охранником, а потом пошел в шахту «Грамотеинскую» — больше-то некуда. На «Листвяжке» у меня в тот день отец работал. Уберегло. Он успел подняться одним из первых.

Сейчас я на больничном нахожусь, предстоит первый спуск после этой трагедии, если честно, немного страшно, но это пройдет. Бросить не выйдет — я больше ничего не умею, а в охрану обратно не пойду. В нашем регионе это порой опаснее, чем метан в шахте. Буду повышать квалификацию и собираюсь отпахать до пенсии, если ничего со мной не случится.

Я стараюсь не думать о работе: в выходной тружусь у себя на участке или отдыхаю с семьей — просто отключаюсь на время. А утром встаю и иду на смену. Помирать никто не хочет и не планирует, мы с ребятами никогда об этом не говорим, хоть труд и супер рисковый. Делаем свою работу, как и бухгалтер и юрист. Они ведь не думают о том, что запорят отчет или дело проиграют. Правда, у нас и ставки выше.

Помню, как работалось при Союзе. Деньги имелись, поэтому и стимул был на смену ходить. Сейчас я даже не понимаю, что они там ловят на этих шахтах. Зарплаты несоразмерны рискам для шахтеров и их семей, тем более в наши-то времена, когда все плевать хотели на жизни. Прежде тоже с людьми беда случалась — мой приятель под комбайн попал — его перемололо у меня на глазах. Это профессия такая. Но раньше все же безопаснее было, каждый старик подтвердит, кто в Союзе успел поработать. Я старый тертый калач, говорил, что рано или поздно бахнет, но кто меня слушать будет.

Посте взрыва на «Листвяжке» жена встала в дверном проходе и сказала, что на работу она меня не пустит. Устроила истерику. Сели за стол, дети кричат. Решили обсудить, как дальше быть. В итоге все равно буду работать. Тут нет другого выхода. Можно многое на эмоциях сделать, я все понимаю и скорблю, но работа есть работа.

В шахте мой сосед сверху погиб — Виталик Боровиков, мы вместе по утрам выходили на смены. Я слышал временами, как он телевизор смотрел, музыку включал, сейчас там тихо.

Я не могу поверить в произошедшее. Накануне сынок начал клеить обои, поужинал у меня, я ему борщ наварила, рыбу тушеную приготовила. Он спать лег. Потом пошел к себе, собрался на работу. Я его на лестнице последний раз видела, он мне ключи кинул и сказал: «Мам, лови, до встречи!». А я ему: «С богом!». Это был наш ритуал, все время так происходило на протяжении многих лет. Это были последние слова.

Внучка позвонила: «Бабушка, на шахте взрыв, папа там. У меня ноги подкосились. Виталию 48 лет, опытный шахтер, проработал на «Листвяжке» больше 20 лет, было столько планов — купил квартиру прямо рядом со мной, под номером 8, сделал там красивый ремонт, душу вкладывал, собирался линолеум стелить. Хотел ближе быть к матери. У него дочь и трехлетний сынок остались. 

Я ничего не чувствую, у меня черная дыра внутри. Я просто жду его и все. Ни есть не могу, ни спать, давление 210. Сноха и двое братьев Виталика на шахту ездят каждый день, спрашивают, может нашелся живой. А я не могу, боюсь, что сознание там потеряю. Просто надеюсь на чудо. Пятые сутки уже пошли, а его все нет. 

Он думал о смене места работы, но не успел, а может быть, просто и не планировал это всерьез, ведь это в крови у него. Муж мой тоже всю жизнь проработал на шахте. Они всю душу вынули из нас, вытянули все живое.