истории

«К. — это властный, успешный, хитрый человек. Но это все ему совсем не помогает» Интервью журналиста Леонида Бершидского. Он заново перевел «Процесс» Франца Кафки и нашел там «несколько неожиданных вещей»

Источник: Meduza

В издательстве «Альпина Паблишер» вышел новый перевод «Процесса» Франца Кафки. Его автор — российский журналист и медиаменеджер Леонид Бершидский, который сейчас живет в Германии и пишет для Bloomberg. Он уже переводил «1984» Джорджа Оруэлла. Как известно, роман Кафки не был окончен. Уже после смерти писателя его подготовил к печати Макс Брод — друг и душеприказчик автора. Он разложил главы романа, в том числе неоконченные, по отдельным тетрадям — однако они не были пронумерованы. И хотя Макс Брод придал рукописям завершенный вид, цельность «Процесса» — открытый вопрос. Новый русскоязычный перевод «Процесса» дополнен отброшенными Бродом фрагментами черновиков Кафки, а также отрывками, которые вычеркнул сам автор. Кроме того, в издании заново выстроена хронология событий, произошедших с К., и опубликованы изображения рукописи романа. Журналист Алексей Огнев побеседовал с Леонидом Бершидским об этой работе.

— Когда вы впервые прочли Кафку? Ваше отношение к его текстам менялось с годами?

— Впервые прочитал Кафку по-русски тинейджером, лет в 15. Я тогда мечтал о профессии переводчика, восхищался [советской переводчицей Ритой] Райт-Ковалевой, ее умением так уверенно делать русскую литературу из очень разных текстов на разных языках.

По-немецки я тогда совсем не понимал — начал учить язык только в 2014 году. C [русскими] переводами мне, честно говоря, было в основном неуютно: я плохо понимал реалии и не был уверен, что они адекватно переданы, не любил безнадегу, духоту в этих русских книгах, видимо, неизбежную, учитывая время, когда делались переводы. Поэтому с тех пор [переводы] не перечитывал, не решался.

Стал читать снова, в оригинале, уже вот в эти последние семь лет, живя в Германии и часто наведываясь в Чехию и Австрию. Это оказались совсем другие тексты, местами очень смешные, местами наполненные искренним отчаянием. Тексты аутичного человека, которому нелегко сделать то, что у него внутри, понятным для других.

Наверное, дело в том, что я сам изменился, побился головой о разные стены, чуть лучше узнал немецкоязычный мир и Центральную Европу. Мне теперь близки у Кафки его интонация чужака, его несколько отстраненный подход к немецкому языку; но опять же, может быть, я вчитываю в его тексты что-то свое.

— Как бы вы сформулировали вашу переводческую стратегию?

— Я вообще не стратег, а тактик. Поэтому у меня нет единого подхода. Разве что — не смотрю, что сделали другие, пока не закончу.

В случае с «Процессом» раздобыл факсимильное издание, разглядывал черновики, пытался найти в них какие-то ключи [к тексту] — и нашел несколько неожиданных вещей, в том числе одну на последней странице. Переводил тетрадки без всякого порядка, потом перечитывал и собирал [текст].

— Что изменилось в вашем понимании романа в процессе перевода?

— Начнем с того, что главы и фрагменты, не вошедшие в канонический перевод Райт-Ковалевой, я увидел впервые. С ними и без них это две совсем разных книги, как вы знаете.

Из этих фрагментов яснее, среди прочего, насколько К. на самом деле вписан в систему, насколько он не аутсайдер — его лучший друг влиятельный прокурор. К. быстро сделал карьеру — это властный, успешный, хитрый человек, он не жертва по складу характера. Но это все ему совсем не помогает — как в российских процессах не помогало ни Ходорковскому, ни Майклу Калви, ни Навальному, ни ютьюберу Хованскому. Как не поможет Илье Сачкову.

Потом немецкий — мой третий иностранный язык, я часто чувствовал себя неуверенно, переспрашивал у носителей языка, копался в исторических текстах про Австро-Венгрию, долго не мог решить, например, что будут носить персонажи — пиджаки или сюртуки. [После прочтения неизвестных фрагментов] визуальный ряд выстроился для меня гораздо яснее.

— По какому принципу вы выбрали порядок глав? В издании «Азбуки-классики», где неоконченные главы и вычеркнутые фрагменты в переводе Галины Снежинской вмонтированы в перевод Райт-Ковалевой, структура несколько иная. А в недавнем переводе Михаила Рудницкого эти неоконченные главы и вычеркнутые места помещены в приложение.

— Решение с приложением мне сразу не понравилось. У «Процесса» ясная структура — это год из жизни центрального персонажа. Хронологически рассказанная история, просто недописанная и потому с лакунами. Если вчитаться в текст, в главах станут заметны сезонные признаки, иногда прямые указания на время года — в «Поездке к матери», например, «весна уже заканчивалась»; если сопоставить эти указания с последовательным ухудшением внутреннего состояния К., можно восстановить хронологию.

— Кстати, вы знакомы с работой Рудницкого? Как вы ее оцениваете?

— Перевод Рудницкого я увидел, уже когда мой вышел. Я не знал, что он добрался уже до «Процесса».

Это гроссмейстерская работа. Конечно, Рудницкий мастер, знаток, стилист. Мне показалось, он подтолкнул текст в сторону гротеска, придал ему больше смелости, чем в оригинале видно мне. Но если вы вообще читаете важные книги в переводе, ни в коем случае не советовал бы читать только один перевод, тут важно услышать несколько голосов, чтобы сложилась цельная картина.

— Вы перевели Оруэлла, затем Кафку. Будете переводить прозу дальше?

— До весны 2014 года в России публиковались мои журналистские тексты. Теперь я не пишу колонок и статей по-русски, потому что государство нагло вторгается в такого рода текст, заставляя авторов добавлять, что та или иная организация запрещена в России, а тот или иной персонаж объявлен нехорошим человеком, — и при этом верить, что та или иная государственная граница передвинута законно, а та или иная сексуальная ориентация «нетрадиционна». В последнее время многие мои коллеги, товарищи по прежним проектам, вынуждены добавлять — и добавляют! — эту самую мантру иностранного агента.

Я так играть не буду, но могу пока предложить свои версии Оруэлла и Кафки, не менее адекватно отражающие вот эту реальность, чем любая журналистика. Попробуйте-ка вставить в них ваши официальные формулировочки. Что, не выходит?

В принципе, после «1984» и «Процесса» логично было бы взяться за «Brave New World» Олдоса Хаксли, но на него еще не истек копирайт, а владелец российских прав, одно большое издательство, сидит на них как собака на сене, хотя адекватного, добросовестного русского перевода этой — третьей — величайшей антиутопии я не видел. Но подожду, может быть, что-то изменится. Все равно у меня отнимает десять часов в день совсем другая работа, связанная с анализом данных и автоматической генерацией текста, таблиц и графиков. Падаю все глубже в эту кроличью нору.

Перевод — это практически не оплачиваемое, по меркам моей основной работы, хобби, возвращение к мечте тридцатипятилетней давности. Перевожу еще стихи совсем для души — с английского, французского и немецкого на русский, с русского на английский. Издателя на такое, по-моему, нет в принципе.

Еще у меня начат свой текст, англоязычный. Антиутопия. Потихоньку меняю местами предложения и главы, добавляю новые. Издам ли, не знаю.