истории

Российский павильон в Венеции наконец реконструировали «Медуза» рассказывает историю легендарного ремонта, который никак не мог случиться — и тем самым вдохновлял художников

Источник: Meduza

Важное архитектурное событие 2021-го: в Венеции, наконец, открылся отреставрированный российский павильон Венецианской биеннале. Визитная карточка страны на важнейшей международной выставке, построенная автором мавзолея Ленина Алексеем Щусевым, долгие годы была в плачевном состоянии — в 1990-е художник Илья Кабаков даже организовал вокруг идеи ее ремонта инсталляцию (разумеется, прямо в павильоне). По просьбе «Медузы» архитектурный журналист Ася Зольникова рассказывает, как строили павильон, почему он превратился в «развалюху», куда стыдно пускать посетителей — и каким стал теперь, после реставрации, сделанной молодыми архитекторами из России и Японии.

Как устроена Венецианская биеннале

В конце XIX века в Венеции устроили международную выставку, к участию в которой приглашали всех, «кто достиг каких-либо высот в области прекрасного». На призыв откликнулись художники из 16 стран. В 1895 году они представили свои работы в Выставочном дворце — только что отстроенном павильоне в Садах Джардини на восточной окраине города. Выставка пользовалась большим успехом — экспозицию посетили более 224 тысяч человек — и ее решили проводить каждые два года.

Так началась история старейшего в мире художественного смотра — Венецианской биеннале. Ее часто называют аналогом Олимпийских игр в современном искусстве: до пандемии она ежегодно привлекала порядка полумиллиона посетителей, а над экспозициями работали десятки авторов со всех континентов. В последней — доковидной — Биеннале 2019 года участвовали 90 стран, в нынешней — первой после начала пандемии — 60.

За 126 лет расширилась не только география, но и программа биеннале: с 1930-х в Венеции ежегодно проходят фестивали музыки и театра, а также старейший в мире международный кинофестиваль, с 1999 года — фестиваль танца, с 2009-го — детский карнавал (совмещен с традиционным февральским карнавалом).

Еще одна часть смотра — Архитектурная биеннале — в Венеции впервые состоялась в 1980 году. С начала 2000-х она проходила каждый четный год; в нечетные годы устраивали фестиваль современного искусства. Этот порядок соблюдался до 2020-го — из-за пандемии выставку дважды переносили, в результате архитектурная биенале открылась лишь в этом мае. Биеннале современного искусства пройдет в 2022 году.

Павильоны

Архитектура всегда была важной частью выставки. Ни одно другое культурное событие не влияет на венецианский ландшафт настолько сильно. В разные годы здесь устанавливали скульптуры в виде торчащих из воды гигантских белых рук, временные часовни притцкеровских лауреатов Нормана Фостера и Эдуарду Соуту де Моуры, «перекошенный сарай» российского архитектора Александра Бродского (автора «Ротонды» в Никола-Ленивце).  

«Сарай» Бродского, как и многие другие объекты, строили в венецианском Арсенале — бывшей судоверфи XII века. Это еще одна основная площадка выставки наряду с садами Джардини, где на протяжении всего ХХ века возвели десятки павильонов. Самый первый из них — уже упомянутый Выставочный дворец, переделанный в 1930-е и ныне известный как Центральный павильон. Именно здесь появились залы разных стран, ставшие прообразами национальных павильонов. Начала эту традицию Бельгия в 1907 году. 

С тех пор павильонами в Джардини обзавелись еще 28 стран — последней была Южная Корея в 1995-м. Среди авторов этих объектов немало известных имен: павильон Австрии спроектирован лидером венского модерна Йозефом Хоффманом; Нидерланды представлял участник художественной группы De Stijl Геррит Томас Ритвельд. Экспозиции большинства стран, в том числе России, находятся в отдельных зданиях, однако некоторые участники — например, Швеция, Норвегия и Финляндия — делят общие пространства. У Финляндии также есть собственный павильон, созданный знаменитым модернистом Алваром Аалто. Государства, которым не хватило места, представляют свои работы в других венецианских зданиях.

Каждый павильон назначает куратора и комиссара, которые определяют облик экспозиций. Куратором российского павильона в 2021 году выступил архитектор Ипполито Пестеллини Лапарелли, а комиссаром — Тереза Иароччи Мавика, гендиректор фонда V-A-C, который учрежден российским бизнесменом Леонидом Михельсоном. Основную тему всей биеннале определяет куратор Центрального павильона — эта традиция поддерживается с 1970-х. В этом году им стал ливанский архитектор и преподаватель Массачусетского технологического института (MIT) Хашим Саркис. Он предложил участникам представить экспозицию на тему «Как мы будем жить вместе?» («How will we live together?»).

Несмотря на ковидные ограничения, России удалось поучаствовать в выставке 2021 года. Однако павильон, построенный в 1914-м по проекту Алексея Щусева, кажется почти пустым: в цокольном этаже — пространство для игр, над ним, в трех основных выставочных залах, — несколько скромных работ и интерактивный флаг, цвета которого будут меняться в зависимости от голосования публики. Часть экспозиции представлена онлайн на сайте кураторского проекта Open. 

Тереза Иароччи Мавика шутит, что войдет в историю как единственный комиссар без выставки. Дело в том, что вместо, собственно, выставки она вместе с Ипполито Пестеллини Лапарелли решила сделать центральной темой восстановление и реконструкцию самого павильона. Когда комиссар и куратор приступили к работе над экспозицией, здание 1914 года нуждалось в серьезном ремонте. 

Силуэт теремка 

Россия — пускай и с многочисленными «прогулами» — была регулярной участницей Биеннале с первых лет. Ее павильон в Садах Джардини стал первым постоянным представительством русского искусства за рубежом. Первоначальный проект здания предложили сами венецианцы. В своих эскизах главный инженер технической администрации венецианской коммуны Даниэле Донги обращался к старой архитектуре Москвы и других российских городов.

Петербургская Императорская Академия художеств проект Донги не одобрила, заявив, что павильон «желательно исполнить по вновь составленному в России проекту». В итоге работу поручили 39-летнему Алексею Щусеву; первое упоминание об этом встречается в документах 1913 года. 11 лет спустя архитектору закажут Мавзолей Ленина — сначала деревянный, затем каменный. Но в 1913-м у него еще не было крупных реализованных зданий. К тому времени он спроектировал несколько храмов, в том числе ансамбль Марфо-Мариинской обители в Москве, церкви в итальянских городах Сан-Ремо и Бари, а также выиграл конкурс на проект Казанского вокзала, законченный лишь к 1940 году. 

Как и Донги, Щусев остановился на архитектуре с русскими мотивами, но куда более сдержанной, хотя и с характерным силуэтом теремка и белокаменным декором в стиле нарышкинского барокко (похожие украшения можно увидеть на фасадах Казанского вокзала). Основными выставочными помещениями стали три зала над цокольным этажом: чтобы попасть туда, следовало пройти через ворота со львом и единорогом и подняться по лестнице. Большую часть дня залы заливал естественный свет: солнце проникало внутрь через остекленную кровлю. 

Щусев продумывал в здании каждую деталь, включая мебель и фурнитуру; он также создал эскизы для балдахина, который установили во время торжественной церемонии закладки первого камня павильона в 1913 году. Специально для события соорудили навес, под которым выставили макет будущей постройки и отслужили молебен. Через год павильон открыли — и уже тогда, в 1914-м, стало очевидно, что внимание архитектора к деталям не помогло уберечь здание от серьезных недочетов. 

Стыдно и опасно

Слабым местом русского павильона была крыша. Итальянский инженер-архитектор Фаусто Финци писал в главный секретариат Международной художественной выставки в 1914 году, что фирма A.G. Samassa, которая строила павильон, не сделала «какого-либо приспособления для отвода дождевой воды с крыши и светового фонаря». И хотя за это у компании удержали 3500 лир, она так и не устранила проблему. 

Ситуация продолжала ухудшаться со временем. «Здание находится в ужасающем состоянии: крыша везде протекает, часть потолков обвалилась, стены прогнили, штукатурка отсырела», — так в 1940 году отзывался о состоянии здания административный секретарь Биеннале Ромоло Бадзони в письме к генеральному секретарю Антонио Мараини.

Мечты о ремонте оставались лейтмотивом павильона большую часть XX века. В 1993 году художник-концептуалист Илья Кабаков даже решил обыграть это, превратив постройку в тотальную инсталляцию. Павильон обнесли деревянным забором, а внутри устроили «ремонт» с газетами на полу, мусором и тусклыми лампочками. На выходе из здания посетители попадали на террасу, откуда открывался вид на «Красный павильон» — инсталляцию в виде фанерного «двойника» щусевской постройки. Российский павильон тогда высоко оценили, он удостоился специального упоминания жюри.

Альберто Сандретти — в годы, когда Кабаков делал свой проект он был почетным консулом России в Венеции, — вспоминал в беседе с главным редактором журнала «Артхроника» Николаем Молоком, что с ноября до весны павильон «превращался в совершенную руину», «гостиницу и магазин для наркоманов». В 1993-м консул на свои деньги сделал небольшой ремонт и постепенно приводил здание в порядок, занимаясь этим до 1997 года — иначе, объяснял он, «публику пускать в эту развалюху нельзя»: «И стыдно, и опасно». 

Первый настоящий капитальный ремонт павильона случился лишь в 2000-е, когда комиссаром назначили исполнительного директора Московского музея современного искусства Василия Церетели, а куратором — Ольгу Свиблову. Денег тогда хватило на реконструкцию кровли и вентиляции, а также на косметическое обновление здания. На крышу вернулся двуглавый орел (исчезнувшей после установления в России советской власти), его бронзовую копию изготовил президент Российской академии художеств, дед Василия Церетели — скульптор Зураб Церетели.

«Черному квадрату» не хватило места

Крыша была не единственной проблемой павильона. Во-первых, рассказывает «Медузе» куратор Ипполито Пестелинни Лапарелли, он был неудобным для маломобильных посетителей. Во-вторых, света в здании становилось все меньше: часть окон с видом на лагуну заложили в 1960-х, когда подняли потолки на цокольном этаже, чтобы там тоже можно было делать экспозиции. 

Это изменение должно было избавить здание от еще одного проклятья — нехватки места. Впрочем, дело было не только в объемах помещения, но и в кураторской программе: первые советские экспозиции состояли из такого множества произведений, а развеска была настолько тесной, что в итальянской прессе их иронично называли «русским салатом» (insalata russa, то есть «оливье»). При этом часть работ приходилось прятать в запасниках: скажем, на выставке в 1924 году места не хватило «Черному квадрату» Казимира Малевича.

В результате реконструкции 1960-х выставочные площади увеличились почти в два раза, однако это не помогло. В 2006-м в разговоре с Александром Бродским журналист Алексей Тарханов называл павильон «тесным и старомодным». Три года спустя арт-критик «Ведомостей» Ольга Кабанова озаглавила свою рецензию на выставку в павильоне «Теснота хуже воровства» и указала на слишком большое разнообразие работ, выставленных под руководством куратора Ольги Свибловой.

Все это побудило куратора Пестеллини Лапарелли и комиссара Мавику запустить проект «Open!» — и объявить темой павильона его реконструкцию. Участникам открытого архитектурного конкурса, как и всем, кто работал над российской экспозицией, предстояло переосмыслить павильон в двух измерениях: с точки зрения архитектуры и с точки зрения культурной институции — то есть подумать, какую роль этот павильон играет на Биеннале и какой у него потенциал.

Пестеллини Лапарелли рассказывает «Медузе», что им прислали 108 очень разных по содержанию заявок (некоторые можно посмотреть здесь и здесь). Лучшей признали работу молодого дуэта россиянки Александры Ковалевой и японца Кея Сато.

KASA

Ковалевой 31 год, Сато — 33. Они познакомились во время работы в бюро японского архитектора Джуньи Ишигами — а в 2019-м основали собственное бюро KASA (Kovaleva and Sato Architects) и сейчас живут и работают в Токио и Москве.

У архитекторов не было крупных самостоятельных проектов, однако это, по мнению Пестеллини Лапарелли, только плюс. «Мы хотели, чтобы наш павильон был посланием для нового поколения архитекторов, — объясняет он и добавляет: — Наше решение об открытом конкурсе было попыткой поразмышлять о том, как молодое поколение в России может репрезентовать свою страну».

На вопрос, почему среди всех бюро выбрали именно KASA, Пестеллини Лапарелли отвечает, что они были единственными, кто рассказал в заявке историю павильона и сделал это нетипичным для архитекторов способом — в виде книги с иллюстрациями. Текста там почти нет, а разрезы и планы нарисованы от руки гуашью.

Пестеллини Лапарелли и Мавика были не первыми, кто пригласил на Биеннале молодых архитекторов. Когда в 2004 году куратором павильона выступал российский архитектор Евгений Асс, он также объявил открытый конкурс — в результате в Венецию отправились около 90 начинающих специалистов. На Биеннале 2020-го работа над павильоном должна была осуществляться похожим образом: архитекторы совместно с другими участниками экспозиции собирались приехать в Венецию и работать в павильоне как в мастерской в течение полугода. Этим планам помешал ковид.

Биеннале открылась 19 мая 2021 года. Первые дни проходили в строгом масочном режиме и без привычного для выставки аншлага: туда не сумели приехать даже многие архитекторы, участвовавшие в экспозициях. Однако Александре Ковалевой удалось добраться до Венеции — и только тогда она впервые увидела павильон вживую: ни она, ни Кей до этого не успели там побывать.

В разговоре с «Медузой» Ковалева рассказывает, что «этот проект все время был на грани воображения» — из-за пандемии за реконструкцией приходилось следить удаленно по фотографиям и онлайн-встречам. 

Чтобы лучше представлять себе площадку, Ковалева и Сато работали с иллюстрациями, анимацией и макетами. Некоторые детали здания изготовили в натуральную величину: Александра рассказывает, что это позволило проверить, как, например, перила крепятся к полу и насколько массивной выглядит одна из балок в пространстве цокольного этажа.

Сложнее всего оказалось согласовать проект с венецианским комитетом по реставрации. «В Венеции очень строго [с реконструкцией зданий], особенно с фасадами. Если их можно менять, то только приближая к исторической подлинности: все должно быть подкреплено документальными данными», — говорит Ковалева «Медузе». Пестеллини Лапарелли в разговоре с изданием уточняет, что на получение необходимых разрешений ушло примерно полгода. 

Благодаря этой работе впервые за много десятилетий фасад русского павильона вернулся к цвету, задуманному Щусевым. Изначальный оттенок был скрыт за желтой краской в советскую эпоху, а затем за бежевой — в постсоветскую. Первой восстановить «историческую справедливость» решила еще в 2015 году художница Ирина Нахова, которая соорудила вокруг здания короб из фальшстен зеленого цвета (хотя щусевский оттенок был светлее).

Сейчас цвет восстановили по стратиграфическому анализу. Возвращенный павильону цвет позволил ему органично слиться с окружающим его садом.

Русская дача

«Щусев пытался отобразить национальное в архитектуре — и мы задумались о том, как могли бы сделать это [восстановить павильон], учитывая нашу культуру жизни. Мы привыкли балансировать между городской и природной средой, между квартирами и дачами. Во время конкурса мы сравнили поездку из России в Сады Джардини с поездкой на дачу. Мы отнеслись к архитектуре павильона с той же нежностью, которая взращена нашими бабушками и дедушками ко всему, что происходит на загородных участках», — объясняет Ковалева. 

Рисунки KASA с концепцией проекта превратили в книгу «Отголоски. Очерки реконструкции павильона РФ», она сейчас выставлена в нескольких залах павильона. Там же, на одной из стен, помещено небольшое зеркало: «Оно отражает лагуну и сад, пространство павильона и людей, которые проходят мимо него. Так все становится частью выставки», — рассказывает Ковалева.

Также русско-японский дуэт архитекторов обыграл соседство с павильоном Японии, который отделен от щусевского здания подпорной стеной. «Мы говорили с командой японского павильона и подумали, что будет хорошо „навести мост“ между нашими странами», — рассказывает Кей «Медузе». «На эту стену никто никогда не обращает внимания, но мы увидели в этом возможность превратить ее в выставочный элемент. Мы вывесили на ней часть экспозиции, а также написали фразу „Это не стена“ на двух языках — на русском со стороны японского павильона и на японском — со стороны нашего. И обменялись экспонатами», — уточняет Ковалева. 

Работая над реконструкцией павильона, молодые архитекторы опирались не только на щусевский замысел, но и на все этапы более чем столетней истории здания. Например, Щусев не предполагал, что на цокольном этаже будут проходить выставки, и приспособил его под складские и подсобные помещения. Однако в советские годы часть из них начали использовать для экспозиций — KASA сохранили эту логику, но сделали цокольные пространства более удобными.

В потолке цокольного этажа — и, соответственно, в полу этажа выше — есть широкое отверстие, оставшееся от инсталляции «Даная» 2013 года. До недавнего времени там была винтовая лестница, но ее убрали. Теперь на этом месте — трансформируемый люк, который можно либо полностью закрывать паркетом, либо оставлять открытым: так на цокольный уровень проникает больше естественного света, а у кураторов появляется еще один способ использовать пространство.

В основные залы над цокольным этажом можно попасть двумя способами: на новом лифте и по лестнице из оцинкованной стали в северном зале. Она стала одним из наиболее заметных современных элементов в проекте. Советское перекрытие между этажами заменили — оно не выдержало бы требуемой нагрузки. На его место установили новую несущую конструкцию, огороженную металлическими перилами. В этой части здания пол также можно трансформировать.

Во всех трех выставочных залах обновили отделку стен и постелили новый паркет. Как рассказывает Ковалева, у них не было чертежей и документов с данными о рисунке и узоре пола — их старались подобрать по старым фотографиям.

Злополучную остекленную кровлю со световыми фонарями отремонтировали. Впрочем, благодаря предыдущим реконструкциям на этот раз ее не нужно было капитально перестраивать.

Наконец-то открытость

Пестеллини Лапарелли сравнивает павильон с «девайсом, подключенным к экосистеме» Сада Джардини: Щусев сделал это здание очень открытым, соединенным с окружением через выходы в сад, террасу и окна. Одной из целей нового проекта стала попытка вернуть эту проницаемость. В здании раскрыли все двери и окна, в том числе окно с видом на лагуну в северном зале. В советский период с северной стороны появился новый вход на цокольный этаж — три одинаковых арочных двери, две из которых впоследствии оказались заложены. Теперь они вернулись на прежнее место, их остеклили.

Одним из главных символов обновленного павильона стала открытая дверь на террасу с видом на лагуну: раньше это пространство, одно из самых живописных в здании, использовалось редко (например, во время проекта Fair Enough в 2014 году). «К сожалению, [другие] выставочные павильоны удалены от воды и только наш русский несколько заметен среди зелени, при подходе к пароходной пристани», — так описывали павильон в 1914-м в российском «Архитектурно-художественном еженедельнике». Терраса серьезно пострадала, так что ее укрепили и частично построили заново.

Теперь в павильоне можно круглый год устраивать выставки, если обеспечить дополнительный вход в цокольное помещение под террасой (будут ли это делать, пока неизвестно). Это соответствует логике, заложенной комиссаром павильона Терезой Иароччи Мавикой — перейти «от монолога к диалогу», превратить в открытое пространство здание, которые прежде было глухой крепостью.