истории

Ровно 20 лет назад Нидерланды первыми в мире легализовали однополые браки. В тот день поженились всего четыре пары Мы разыскали одну из них — и вот что они нам рассказали

Источник: Meduza

Ровно 20 лет назад, 1 апреля 2001 года, в Нидерландах вступил в силу закон, легализующий однополые браки. Сразу после этого в Амстердаме обручились четыре ЛГБТ-пары — они стали первыми в мире официально зарегистрированными однополыми супругами. «Медуза» разыскала одну из этих пар — голландок Анне-Мари Тус и Хелен Фаасен. Вот что они нам рассказали.

— Нидерланды вашего детства — что это за страна? Как в 1970–1980-х относились к ЛГБТ-людям?

Анне-Мари: Когда я росла, для жителей Нидерландов уже не было проблемой, что ЛГБТ-люди живут своей жизнью — не прячутся и заботятся друг о друге. В целом не возникало и проблем на работе. Но геи не могли ни зарегистрировать партнерство, ни вступить в брак. 

Хелен: Я все же помню, что в мое время еще оставалось легкое давление [на ЛГБТ-людей] — не было полного принятия. Ты не всегда мог жить нормально и полностью открыто. При этом Нидерланды уже и не были той страной, как в 1950–1960-х, — когда у нас буквально был запрет на однополые отношения.

— Это влияло на ваше детство? Когда вы осознали свою ориентацию?

А-М: У меня было обычное детство: жила на севере Нидерландов с матерью, отцом и младшим братом, ходила в школу. Потом стала медсестрой.

Х: Я тоже росла с отцом, матерью и младшим братом — но на юге. Училась в школе, в 20 лет поступила в университет [на юридический факультет]. 

А-М: Не помню, когда впервые задумалась о своей сексуальной ориентации. Но в 15 лет уже точно знала об этом, осознавала себя. Мне впоследствии было легко принять [свою ориентацию], потому что я медсестра — в этой сфере достаточно много геев.

Х: Я задумалась о своей ориентации гораздо позже. В молодости много занималась учебой и работой, была сосредоточена на этом. У меня не получались [гетеросексуальные] отношения. И только буквально за пару лет до встречи с Анне-Мари я осознала и приняла себя.

— Как вы познакомились?

А-М: В то время, в конце 1990-х, мы уже обе жили в Амстердаме.

Х: Анне-Мари была медсестрой, я — юристом. Мы с ней впервые встретились [в 1998 году] благодаря общим друзьям. Точнее, благодаря моим друзьям, которые были соседями коллег Анне-Мари, с которыми она дружила. 

А-М: Как-то раз эти соседи [тоже ЛГБТ-люди] говорили про нас — и решили, что будет мило, если мы все вместе встретимся. Причем мы [с Хелен] не знали друг друга, когда шли туда, — только общих друзей. Так что у нас получилось что-то вроде свидания вслепую.

Это была вечеринка: мы все впервые в жизни пропустили работу ради нее. Четыре лесбиянки пошли танцевать вместе. Уверена, люди даже гадали, почему мы в таком…

Х: Возбужденном настроении!

А-М: Да. Это был очень приятный вечер. Конечно, я не скажу, что сразу догадывалась о нашем будущем. Мне просто понравилась Хелен, и я захотела узнать ее получше. 

Х: А мне Анне-Мари очень понравилась, когда я только увидела ее. Но я тогда все еще была сильно занята своей работой, из-за этого даже около месяца пыталась забыть об Анне-Мари — к счастью, у меня не вышло. В итоге я позвонила ей, и мы договорились о новой встрече.

А-М: Думаю, только на втором свидании я впервые задумалась о возможном будущем. Но, конечно, не о женитьбе.

Х: Тогда женитьба еще не была возможна. Уже можно было официально зарегистрировать ваши отношения: обозначить, что вы живете вместе. Но это не то же самое, что брак.

А-М: В целом мы обе достаточно традиционны, так что вскоре после начала отношений стали жить вместе. А позже [в октябре 1999 года] — оформили партнерство. Мы решили, что хотим детей, и я забеременела [с помощью донора спермы]. Это получилось довольно быстро — за два месяца.

— Когда вы узнали, что в Нидерландах все-таки легализуют однополые браки?

Х: Из-за своей профессии [юриста] я слежу за изменениями в законодательстве. Так что и о грядущей легализации однополых браков узнала одной из первых. Мы с Анне-Мари тогда впервые подумали, что хотим стать частью этой самой первой церемонии. Казалось, она будет масштабной и покажет всем, как долго люди ждали этого.

Тогда на главной странице журнала [об ЛГБТ-людях] Gay Krant разместили анонс о поиске пар, которые хотят пожениться. Мы с Анне-Мари решили, а почему бы и не пойти на это [и подали заявление].

Мы думали, что станем одной из десятков или сотен пар. И точно не ожидали, что будем одной из четырех… На практике многим не удалось пожениться в тот день, потому что было несколько условий. В частности, нужно было иметь регистрацию [в Амстердаме], причем сделанную до определенной даты, а также жить в Амстердаме.

То, что мы будем единственной женской парой, мы осознали лишь незадолго до церемонии. В итоге к нам было огромное внимание со стороны прессы — гораздо более сильное, чем мы ожидали. А ждали мы разве что публикаций в местных газетах.

Думаю, когда мы поняли, что будем единственной женской парой, уже не могли пойти назад. Потому что это возложило на нас ответственность — представлять [лесбийское] сообщество. 

А-М: Мы хотели, чтобы в этот день были представлены не только мужчины, но и женщины.

— Как вы готовились к свадьбе?

Х: Перед церемонией у нас было очень-очень насыщенное время, поскольку только недавно родился наш сын (к моменту свадьбы ему было девять месяцев, — прим. «Медузы»). Мы были счастливой молодой семьей.

А-М: По факту у нас было только три недели на подготовку — именно за это время была объявлена точная дата [вступления в силу закона о легализации однополых браков]. Нам нужно было купить платья, цветы, все остальные свадебные вещи…

— Вы поженились в полночь 1 апреля — в первые минуты действия нового закона. А как прошло 31 марта?

Х: Перед днем свадьбы мы проснулись рано утром, чтобы повозиться с сыном. Потом отправились примерять свадебные платья, чтобы окончательно их подогнать под себя. Весь день у нас были встречи с прессой в сити-холле [где должна была пройти церемония]. А ближе к вечеру — ужин с парами, с которыми мы в этот день женились. К тому моменту мы с ними уже дружили — познакомились заранее. 

А-М: Это милые, очень-очень хорошие мужчины, с которыми мы видимся до сих пор!

Х: Но, к сожалению, Анне-Мари пришлось пропустить большую часть того ужина. Ей, как невесте, нужно было идти одеваться…

А-М: Я единственная, кому пришлось это делать [в тот день]! Косметика, прическа — все вот это вот, что делает невеста перед свадьбой. Но на церемонии Хелен позволила мне идти первой, так что это было мое lady time.

— Что вы ощутили во время и после церемонии?

А-М: Конечно, мы испытывали гордость.

Х: Гордость, честь и — по большей части — счастье.

На нашей церемонии было множество людей. В частности, мэр Амстердама [Йоб Кохен], который ранее занимал должность госсекретаря юстиции. Для нас это был особенный [гость], ведь это один из тех людей, благодаря которым [однополые] браки вообще стали возможными.

— Но рядом были и те, кто выступал против однополых браков.

Х: Да. Недалеко от места нашей свадьбы шли пикеты [против однополых браков]. Там было шесть-семь человек — точно не больше десяти.

А-М: Эта акция проходила спокойно. Они просто стояли там [с плакатами], не выкрикивали наши имена, не говорили обидных слов.

— Это как-то отразилось на настроении? Как вы восприняли эти пикеты?

Х: Это было цивилизованно.

А-М: Да, очень цивилизованно. Мы не чувствовали никакого давления с их [пикетчиков] стороны. Эти люди просто хотели быть частью дискуссии об отношениях ЛГБТ-людей. Хотели продемонстрировать, что это неверный путь.

Х: И это нормально. Это их право. Если они думают, что однополые браки — это неправильно, они могут высказать свои чувства.

А-М: Вообще, у нас за все время брака никогда не возникало проблем [с противниками ЛГБТ-браков].

Х: Но, конечно, так происходило не у всех. Нидерланды не рай на земле. У нас тоже есть отдельные люди с гомофобными взглядами. Иногда [ЛГБТ-]парам приходится оглядываться, если они идут по улице поздно ночью, держась за руки. Такое вполне может случиться в Нидерландах. Но если это и происходит, люди могут обратиться в полицию — и она действительно поможет.

В то время [в день свадьбы] тоже не было большого сопротивления или чего-то такого. Подавляющее большинство людей в толпе [у сити-холла], наоборот, поддерживали нас.

А-М: Там было много людей из ЛГБТ-сообщества и сопереживающих — они радовались, что у нас появилась такая возможность [заключить брак].

Х: В зале [где проходила свадьба] нас все поздравляли: были и коллеги, и родственники семьи. Уезжая со свадьбы, мы были все в цветах и подарках. У нас даже не хватило места, чтобы забрать все букеты. 

— Потом это внимание сохранилось?

Х: В целом пресса обращала на нас внимание еще год. Многие расспрашивали про нашу свадьбу. Но постепенно мы вернулись к обычной жизни.

А-М: И тогда же я забеременела — вторым ребенком, нашей дочерью!

Сейчас мы живем в Маастрихте, куда перебрались где-то через десять лет после свадьбы. Это старинный красивый город с прекрасной природой. Наверное, когда мы были молодые, хотелось танцев, культуры и прочего [и мы жили в Амстердаме]. А теперь мы просто живем здесь. Мы поняли, что это наше. 

Х: При этом никакой разницы в правах ЛГБТ-людей в Амстердаме и Маастрихте, конечно, нет.

— Давайте поговорим о ваших детях.

Х: Сразу оговорюсь: они не хотят, чтобы их называли по именам [в медиа]. Можно лишь сказать, что сыну 20 лет, а дочери — 19.

А-М: Но это никак не связано с ЛГБТ-аспектом. Это скорее история про приватность, их личный выбор.

— Каково это — растить детей в Нидерландах, будучи однополой парой?

Х: Мы чувствуем себя безопасно в Нидерландах. Это счастье — родиться в стране, где мы можем растить своих детей так же, как это делают гетеросексуальные пары. Нам не нужно скрывать, что мы оформили опеку над ними, или рассказывать им о своем страхе.

А-М: Я биологическая мать, а Хелен оформила опеку. Это дает ей те же права, что есть у меня.

— Дети не задавали вопросов на тему ЛГБТ?

А-М: Они совершенно нормально относятся к тому, что растут в нашей семье. У них две мамы, как у других — папа и мама. Это для них одно и то же.

Я ничем не отличаюсь от гетеросексуального родителя. Так же рано встаю, готовлю завтрак, укладываю детей в постель. Могу сказать, что проблемы были в подростковом возрасте — но они бывают у всех.

У нас нормальный домашний уклад. Мы с Хелен обе ходили в школу к детям, и там нас признают полноправными родителями. Думаю, это устроено иначе, чем в вашей стране.

— Разговаривали с ними о правах ЛГБТ-людей?

А-М: Мы всегда отвечали на любые вопросы детей. Есть вопрос — есть ответ; в соответствии с их возрастом, конечно. Всегда были открыты для них, брали на [ЛГБТ-]прайды. Уже повзрослев, они и сами стали ходить на прайды — потому что это их право.

Х: Наши дети хорошо осведомлены о правах ЛГБТ-людей в нашей стране и других странах — и о том, как это различается. Мы исходим из фактов. Поэтому, например, не поехали бы с ними в любую страну мира [где преследуют ЛГБТ-людей].

Я имею в виду: мы бы хотели побывать, например, в России, но не чувствуем себя там в безопасности. И это, конечно, касается многих стран.

А-М: При этом дети получают европейское образование, у них есть друзья в разных странах. Они слушают и говорят с ними об этом.

Х: Я снова возвращаюсь к тому, что нам повезло родиться в Нидерландах. Для нас наш брак — сплошная вечеринка, это не было страшно. Мы просто могли быть веселыми и счастливыми. 

И это одна из причин, по которым Анне-Мари стала одной из основательниц фонда Meer dan Gewenst.

А-М: 20 лет назад [когда появился фонд] все было немного иначе для ЛГБТ-семей и их детей. Фонд был нужен сразу по нескольким причинам. Во-первых, чтобы дети из ЛГБТ-семей могли найти друга друга и общаться. Во-вторых, чтобы сами ЛГБТ-пары имели всю необходимую информацию о том, как они могут завести ребенка — как сделать это легально, как забеременеть.

За это время мы многого достигли — и продолжаем бороться за права ЛГБТ-семей. Например, усыновление стало доступнее.

Но сейчас равные права не могут получить ЛГБТ-семьи, в которых больше двух родителей. Например, три или четыре: пара геев и пара лесбиянок или одинокий мужчина и пара лесбиянок, которые вместе заводят ребенка. Наше семейное законодательство просто не предусматривает таких случаев. Мы думаем, как это решить.

— Как думаете, почему именно Нидерланды дальше других продвинулись в вопросе принятия ЛГБТ-людей и первыми легализовали однополые браки?

Х: Мне кажется, потому что со времен основания страны мы всегда разделяли религиозную и юридическую части жизни. Чтобы зарегистрировать брак, вы идете в сити-холл, а чтобы провести религиозную церемонию или получить благословение — в церковь, мечеть или куда-то еще.

Поскольку все это уже было разделено, мы легче, чем в других странах, пришли к ЛГБТ-бракам. Нам не требовалось разрешения представителей религии.

Сыграло роль и то, что члены парламента индивидуально поддерживали изменения. Они высказывались на эту тему в публичном пространстве.

А-М: К тому же в основном законе [Конституции Нидерландов] была лазейка. Там говорилось, что брак заключается между двумя людьми, а не конкретно между мужчиной и женщиной. Этой лазейкой воспользовались, и в итоге ЛГБТ-браки действительно легализовали.

— Вы сейчас чувствуете себя частью мировой истории?

Х: Мы — как и другие пары, поженившиеся в тот день, — гордимся, что смогли поучаствовать в таком событии.

А-М: Но мы не считаем себя первопроходцами — людьми, которые всего достигли сами. Нам просто повезло оказаться в том месте в тот особенный момент. А были люди, которые сделали всю тяжелую работу.

Х: Да, чтобы это произошло, потребовалось 15 долгих лет [борьбы за принятие этого закона].

А-М: Мы просто сделали свой шаг в этой истории.

— Как бы вы сейчас ответили на вопрос, что дал вам брак?

Х: Стабильность, безопасность, полную опеку над детьми и экономические права [например, при наследовании].

А-М: И возможность защищать друг друга. Например, если я попаду в больницу и что-то случится, Хелен сможет обо всем позаботиться. Теоретически это могли бы сделать и мои родители — они любят и меня, и Хелен, — но мне хочется, чтобы моя любимая тоже могла сделать это.

Х: В общем, это дает возможность жить нормальной жизнью. А нормальная жизнь — это и есть то, чего мы хотим. 

Конечно, есть разница между нашими представлениями о нормальной жизни и представлениями противников ЛГБТ-людей. Они предлагают любить только людей иного пола — а мы не проводим тут границу. Они хотят за кого-то решать, с кем ему встречаться, а мы — нет. Потому что люди слишком сложно устроены.

— Как вы оцениваете эти 20 лет с точки зрения борьбы за права ЛГБТ-людей в мире?

Х: В большинстве стран многое уже изменилось или меняется прямо сейчас — в положительном смысле. Этому способствует строгое разделение церкви и государства. Таким образом, закрепленные в законодательстве равенство и свобода могут раскрываться, что не мешает уважительному отношению к религиозным взглядам. Это разделение относительно рано произошло в Нидерландах, а в некоторых странах его, к сожалению, пока нет. 

Заметность [ЛГБТ-сообщества] также играет важную роль в борьбе с гомофобией. Люди в основном боятся тех, кого не видят и не знают, и в результате их воображение сгущает краски, что приводит к заблуждениям. Получается парадокс: угнетение усиливает невидимость [ЛГБТ-людей в обществе], а эта невидимость, в свою очередь, способствует угнетению.

— Следите ли вы за ситуацией с правами ЛГБТ-людей в России?

Х: То, что мы слышим о правах ЛГБТ-людей в России, удручает и напрягает. Мы сочувствуем ЛГБТ-семьям, которым не хватает прав. И мы верим, что эта ситуация изменится в ближайшее время — правда, боюсь представить, что будет, пока это не случилось.

— Насколько вообще в Нидерландах обсуждается, например, преследование ЛГБТ-людей в Чечне?

Х: Могу сказать, что это реально привлекает общественное внимание в Нидерландах. Конкретно нас это страшно огорчает и злит. 

В свете таких вещей годовщина свадьбы сопровождается двояким чувством. Получается, за последние 20 лет в некоторых частях мира люди получили возможность жениться — и это прекрасно. А в других даже не пришли к пониманию того, что все люди равны и должны быть свободными. Это очень грустно.