истории

Гражданка, а что же вы мне льва не показали? Кристина Сафонова рассказывает историю Веры Чаплиной — писательницы, державшей диких зверей в коммуналке, и знаменитости, о которой почти все забыли

Источник: Meduza

27-летняя Вера Чаплина прославилась в 1935-м, когда ее начали замечать на улицах Москвы гуляющей вместе со львенком по кличке Кинули. Когда львице был почти год, в коммуналку, где она жила вместе с Верой, залез вор. Со шкафа он решился слезть только после приезда милиции. Диких зверей нельзя держать в квартире, но для Кинули это был единственный шанс выжить: в зоопарке, откуда ее забрала Чаплина, она бы просто умерла. Вера Чаплина с детства подбирала и выхаживала самых разных зверей, и именно она в 1933-м создала в Московском зоопарке знаменитую «площадку молодняка», где вместе резвились медвежата, щенки собаки динго, поросята, львята и козлята. Позже зоопарк назвал площадку вредной идеей и порождением «сталинской концепции воспитания потомства», но в те годы маленьких зверей просто было некуда девать. Спецкор «Медузы» Кристина Сафонова рассказывает, как Вера Чаплина жила, помогала животным и писала о них популярные книги, а потом оказалась забыта — и кто теперь восстанавливает память о ней.

Эта статья — часть нашей программы поддержки благотворителей MeduzaCare. В феврале 2021 года она была посвящена зоозащите. Все материалы можно прочитать на специальном экране.

«Лев идет! Лев!»

В апреле 1935 года пассажиры одного из московских трамваев услышали «протяжный, хриплый звук, похожий на скрип двери». Люди с удивлением посмотрели на молодую женщину, которая что-то держала за пазухой. Самый любопытный негромко поинтересовался у нее, что так странно кричало. А затем — так же тихо — рассказал об увиденном остальным. Один за другим к женщине подошел весь вагон. Когда она выходила, кондуктор крикнул ей вслед: «Гражданка, а что же вы мне льва-то не показали?»

В октябре того же года львенка вновь заметили в центре Москвы. Одним из первых его встретил шофер такси, ожидавший во дворе дома № 16 по улице Большая Дмитровка. Увидев львенка в сопровождении женщины, мужчины и собаки, шофер вскрикнул и быстро захлопнул дверцу машины. Но мужчина, который шел со львенком, тут же открыл другую дверцу и усадил своих спутников. Шоферу ничего не оставалось, как поехать по указанному адресу. 

В тот же день львенка заметили на Петровке. При его появлении остановились трамваи, автобусы, машины. Люди залезали на капоты автомобилей, выходили на балконы и высовывались из окон. «Лев идет! Лев!» — кричали забравшиеся на водосточные трубы дети. 

А в марте 1936 года о львенке — точнее, уже почти годовалой львице — написала газета «Известия». В коммунальную квартиру по тому самому адресу Большая Дмитровка, 16, проник вор. Хозяев дома не оказалось, вор спокойно осматривал комнату за комнатой, как вдруг оторопел: перед ним «с грозным рыком» стояла львица. Вор попятился к выходу, но зверь преградил ему путь. Он залез на стол, львица — за ним. Тогда вор забрался на высокий шкаф. Львица осталась рядом, сторожить. Спуститься вниз вор решился только после приезда милиции. Львица ни его, ни сотрудников не тронула. 

В коммуналке львица поселилась на третий день своей жизни, хотя родилась она в Московском зоопарке. Ее мать, львица Манька, отказалась кормить ее и еще трех детенышей — причем так она поступила уже в четвертый раз. «Свинья Манька, а не львица», — характеризовала ее в своем дневнике сотрудница зоопарка Вера Чаплина. Пожалев умирающих от голода львят, она решила спасти хотя бы одного. Домой они поехали на том самом трамвае, пассажиров которого зверь удивил своим младенческим рыком. Львицу Вера назвала Кинули — потому что ее «кинула мать».

Вера Чаплина вырастила не только Кинули. В Московском зоопарке она работала больше 20 лет и была одним из новаторов, выступавших за гуманное и бережное отношение к животным в неволе. Ее рассказы — «Малыши с зеленой площадки», «Мои воспитанники», «Четвероногие друзья» и другие — читали в Советском Союзе и за границей. Но уже при жизни Чаплиной ее имя начали вымарывать из официальной истории зоопарка. А потом о ней практически забыли.

Осторожный человек

Первое, что замечаешь в этой комнате, — висящее на стене чучело птицы средних размеров. Перья у птицы темные, а хохолок оранжево-коричневый. На этой же стене — оленьи рога: подарок хозяйке квартиры. Вокруг — поблекшие пейзажи в старых рамах, дореволюционная мебель из темной резной древесины, вазы разных размеров и форм, фигурки животных, книги в застекленном шкафу. И черно-белые фотографии, на одной из которых — Вера Чаплина с детенышем леопарда. В доме кооператива «Советский писатель» у метро «Аэропорт» она жила с начала 1960-х. 

Когда в конце 1994 года Чаплина умерла, ее внучка Марина Агафонова и муж Марины Максим Тавьев надеялись, что кто-нибудь напишет о ней книгу. «Так ведь всегда происходит, когда умирает кто-нибудь известный», — объясняет Максим. Но время шло, а за биографию так никто и не взялся. «Вера Васильевна умерла 19 декабря, на Николу. Где-то уже в начале следующего года, зимой, я потихоньку стал разбираться в ее бумагах», — рассказывает Максим. Потому что «так надо», объясняет он: «Умер писатель. У писателя есть архив, и его наследники должны представлять, что это такое». 

Максим берет с массивного стола толстую тетрадь в темной обложке, быстро листает исписанные аккуратным почерком страницы. В тетради — сведения о жизни Чаплиной, которые ему удалось понять из разрозненных дневниковых записей, документов и фотографий. 

О себе Вера Чаплина всегда рассказывала неохотно. «Она многих вещей вообще не говорила, и мы устанавливали это по каким-то крошечным крупицам, — вспоминает Максим. — По большому счету в те годы, когда Вера Васильевна была жива, мы особо об этом не задумывались. Пока человек жив, ты не понимаешь, что он из себя представляет на самом деле. Когда человек умирает, он становится более понятным. Но уже постфактум». 

Архив Чаплиной сохранился не полностью: писательница сожгла часть бумаг. Максим предполагает, что она поступила так, посмотрев на одинокую пожилую родственницу, которая не хотела, чтобы после смерти ее вещи оказались на помойке. «Каждый имеет право распоряжаться своими бумагами. Вера Васильевна до самых последних лет была достаточно твердым человеком, то есть что она для себя решала, то и делала. Да, что-то пошло в огонь, но далеко не все», — говорит Максим. И после паузы добавляет: «Она была осторожным человеком». 

«Чаплина? Эта точно кончит каторгой»

Москва, 1924 год. Вере Чаплиной — по основному документу она Кутырина, но предпочитала девичью фамилию матери — 16 лет. Она не любит школьные занятия и часами гуляет по зоосаду — так Московский зоопарк назывался до присоединения к нему Морозовского парка и открытия там в 1926 году Новой территории. Подолгу стоит у клеток, особенно с волками — одного из них пыталась приручить. 

Во время очередной попытки приручения ее застал высокий мужчина с окладистой бородой. «Любишь животных?» — спросил он. Животных Вера действительно любила. Только эта любовь, напишет она позже, помогла ей пережить «большое горе», обрушившееся на нее в детстве.

В 1918 году, во время Гражданской войны, московская дворянская семья —десятилетняя Вера вместе с матерью Лидией Владимировной, братом и сестрой — оказалась в Ташкенте. Родители Веры — по словам Максима Тавьева, оба были людьми «легкими и веселыми» — расстались двумя годами ранее, и на новом месте Лидия Владимировна взяла в семью «казака, изувеченного войной». Почему — Максим не знает: причины были то ли «благотворительными», то ли «женскими», говорит он. Однажды, когда мать Веры находилась в отъезде, казак избил девочку нагайкой. Она сбежала и вскоре попала в детский дом.

«Война, голод, раздетые, без обуви шлепали по снегу, а корка хлеба — счастье. Жуешь ее до боли в челюсти, а проглотить боишься, так хоть вкус хлеба во рту», — вспоминала тот период Вера. Несмотря на голод, она делилась едой со своими многочисленными питомцами: «Под подушкой, одеялом, под кроватью воспитывались разные птенцы, щенята, котята и даже мышата». Работники детдома пытались с этим бороться: ругали и наказывали девочку, но безрезультатно. Защищая животных, невысокая и худая Вера дралась даже с самыми крупными и сильными мальчиками. Те в ответ называли ее «бешеной». А воспитатели и вовсе говорили: «Чаплина? Эта точно кончит каторгой!»

Сколько Вера провела в детском доме, неизвестно. Когда мать нашла ее, девочка отказалась возвращаться домой — пока там остается избивший ее казак. Семья воссоединилась уже на Украине, куда Вера попала вместе с другими детдомовцами. «То ли голод наступил, то ли что-то еще, и Вера Васильевна вместе с детским домом уехала из Ташкента, — рассказывает Тавьев. — На каком-то этапе поезд оказался практически весь тифозным, пачками помирали дети. Вера Васильевна тоже переболела. Она рассказывала нам, что на станциях все шарахались от тифозного поезда. И только на Украине местные женщины забрали всех оставшихся в живых детей». 

В 1923 году Вера с мамой, братом и сестрой вернулась в Москву, в семейную квартиру на Большой Дмитровке, ставшую к тому времени коммунальной. Там у нее появились новые питомцы: две белки, потом фокстерьер Тобик и лисенок Трильби. А главное — возможность ходить в зоосад и наблюдать за его обитателями. 

Но стоя у клетки с волками, Вера не стала рассказывать все это незнакомцу и вместо ответа смущенно кивнула: «Да, животных люблю». «А хочешь изучать их? — спросил мужчина. — Приходи к нам». И протянул Вере записку в кружок юных биологов зоосада.

Диковинные создания для развлечения публики

Открывшийся в 1864 году зоологический сад на Пресненских прудах Москвы — идея Императорского русского общества акклиматизации животных и растений. Организовали будущий зоопарк на пожертвования — и не только денежные. Император Александр II подарил индийского слона, великий князь Константин — носорога, египетский хедив Исмаил-паша — зебру. К открытию сада набралось 153 представителя диких зверей и птиц, преимущественно из российской фауны: медведи, волки, лисицы, зайцы, журавли, цапли, утки. Домашних — немного меньше, 134. 

Зоосад замышлялся как образовательная и научная площадка. Там учились начинающие фермеры, которые раньше были крепостными. Там же проходили выставки-продажи и велись работы по адаптации привозных животных — таким образом планировалось улучшить отечественные породы. Из-за финансовых трудностей, которые зоосад начал испытывать уже в первые годы существования, большое внимание уделяли привлечению публики и ее развлечению. Поэтому посетителям разрешали кормить и трогать животных, а также устраивали «катания на коньках и оленях». 

За обитателями зоосада тогда ухаживали плохо: их «не умели ни кормить, ни лечить», говорится в журнале «Юный натуралист» (апрель 1934 года). «Воняет, животные дохнут с голода, дирекция отдает своих волков за деньги на волчьи садки, — описал зоосад Антон Чехов в фельетоне „Фокусники“. — Зимою холодно, а летом по ночам гремит музыка, трещат ракеты, шумят пьяные и мешают спать зверям, которые еще не околели с голода».

После революции положение животных стало еще хуже. Корма практически не было — и для растительноядных обитателей на газонах стали выращивать овощи и траву. Для хищников подбирали на улицах трупы лошадей. О павших лошадях зоосаду по просьбе его работников сообщала милиция — на место тут же выезжала «экспедиция» на двугорбом верблюде, запряженном в розвальни.

Заболевших животных изолировать было негде, и болезни распространялись очень быстро. В результате количество обитателей сада сократилось вдвое, почти полностью исчезли водоплавающие птицы, замерзли все рыбы. Московский зоосад даже думали передать какому-нибудь другому городу.

Но с 1921 года ситуация стала меняться: зоосад получил государственное финансирование и бесплатные корма, смог отремонтировать свои постройки и увеличить численность животных. И отказался от «зрелищных мероприятий» прежнего времени. «Ценой невыразимых жертв мне удалось изгнать из просветительского учреждения „торговцев“ зрелищами, кегельбаном, водкой и цыганами», — писал об этом доктор биологических наук и директор зоосада в начале 1920-х годов Александр Котс. 

Вскоре на этом посту Котса сменил ученый-биолог Михаил Завадовский. При нем зоосад получил свое современное название, присоединив новую территорию — там часть зверей содержалась не в тесных клетках, а в условиях, приближенных к естественным, без решеток и сеток. 

Отношение к обитателям зоопарка тоже изменилось: «На содержащихся в вольерах животных стали смотреть как на объекты научного исследования, а не как на диковинные создания для развлечения публики». Изучать животных, по решению нового директора, должны были не только сотрудники, но и школьники. Для этого в 1924 году организовали кружок юных биологов (КЮБЗ).

«Жизнь началась с того дня, как я поступила в зоопарк», — считала Чаплина. 

Дядя Петя

Новый кружок возглавил мужчина с бородой, повстречавший Веру Чаплину у клетки с волками, — 42-летний зоолог-натуралист Петр Мантейфель, или просто дядя Петя, как называли его кюбзовцы. 

Дядя Петя и другие сотрудники зоопарка проводили для участников кружка занятия и экскурсии, но это было далеко не все. Дети, считал Мантейфель, должны стать неотъемлемой частью зоопарка и, несмотря на возраст, участвовать в исследованиях и наблюдениях за животными, а также в уходе за ними: кормить и чистить вольеры, проводить экскурсии, получать и даже отлавливать для зоопарка зверей (что было не всегда безопасно). 

Помогали участники кружка и в реконструкции фауны СССР, создавая условия для размножения в неволе животных, считающихся ценными, — например, соболя, которого в Московском зоопарке впервые начали разводить в 1929 году. Для этого кюбзовцы наравне с научными сотрудниками изучали зверей и вели дневники их поведения. Такие записи делала и школьница Вера Чаплина: 

Однажды Вера попросила у дяди Пети «на воспитание какого-нибудь зверька». Он не отказал, но, зная о ее плохой успеваемости в школе, сначала потребовал принести тетради по русскому языку. «Он только перелистнул их, укоризненно поглядел на меня и сказал: „Тебе надо воспитывать терпение. Без этого работать с животными нельзя. А тетради надо переписать“», — позже вспоминала Чаплина. 

«В зоопарке на тот момент была совершенно уникальная среда, — рассказывает Тавьев. — Так бывает, что сходятся звезды, обстоятельства, прежде всего — люди. Там был не только Мантейфель, душа сообщества, но и много замечательных людей. И довольно много, как я понимаю, сложных ребят. Мантейфель давал им возможность как-то устаканиться в этой профессиональной среде».

Тетради Вера переписала, и ей разрешили ухаживать за волчонком. Он был «с рыжеватой шерстью», «круглолобый» — и в ответ на приближение Веры «щелкнул зубами и отскочил». Она назвала его Арго. 

Приручить волчонка оказалось непросто. «Многих трудов и терпения стоило мне добиться, чтобы он позволил себя гладить. Да и то в такие моменты он становился как каменный: прятал между лапками мордочку, лежал не шевелясь, а словно застывшие глаза смотрели в одну точку», — пишет Чаплина. Она продолжила приходить в клетку к зверю каждый день, предлагая ему косточки и мясо. И вскоре смогла расположить его к себе. 

Волк Арго и Чаплина вместе снялись в нескольких научно-популярных и художественных фильмах. А в 1937 году Вера написала о нем рассказ. Чаплина считала, утверждает Максим Тавьев, что волк может стать «настоящим другом человека». Арго, проживший в зоопарке до старости, действительно был предан ей и при случае всегда защищал от других волков. 

Четыре поросенка, четыре козленка, два львенка, слоненок и антилопа гну

Качели, канаты, гимнастические лестницы, мячи, турники, бочки, кубики разных размеров, горки и — в самом центре — большой бассейн. Ровно в пять часов на «площадку молодняка» запускают детенышей енотов. За ними — медвежат, которые тут же принимаются катать бочки, толкая их передними лапами. Следом бегут лисята, толстые барсучата, щенки динго и волчата. 

«У… у… гу… ууу!» — гудит среди зверей Вера Чаплина, завернувшись в красный ковер. Медвежата разбегаются, щенки динго, напротив, бросаются на ковер, стягивают его с Чаплиной и пытаются порвать. Но сделать это им не удается, Чаплина (не без труда) отнимает ковер и кладет его на горку. Первыми с нее — все на том же ковре — скатываются щенки. Вскоре к ним присоединяются медвежата и сама Чаплина. 

Потом она придумывает для зверят новое развлечение: бросает любимую бочку медвежат в бассейн. Те спешат в воду, плавают, ныряют и кувыркаются. А выбравшись на берег, снова пугаются — на этот раз большого плюшевого медвежонка, которого принесла Чаплина. Динго, как и прежде, на возникшую угрозу отвечают нападением. 

Через полтора часа звучит звонок, зверята возвращаются в свои вольеры — там они тоже живут группами. Львята — со львятами, козлята — с козлятами, ежата — с ежатами. Без соседей только слоненок Володя. Других слонят в зоопарке нет, а Володе уже три года, и у него растут бивни. 

«Площадку молодняка» Вера Чаплина создала в 1933 году. Ей было 25 лет, и, как многие кюбзовцы, после занятий в кружке она осталась работать в зоопарке. Площадка была ее первым экспериментом; в нем ее поддержал дядя Петя. 

Работал своеобразный детский сад сезонно: с мая по октябрь. В основном в него принимали зверят, которых отказалась кормить мать и для которых нахождение со взрослыми было небезопасно — бывало, что самки съедали своих детенышей или затаскивали их до смерти. Также на площадку поступали зверьки, которых в зоопарк приносили охотники, летчики-полярники и посетители. 

Как в настоящем детском саду, обитатели «площадки молодняка» жили по строгому расписанию. В десять утра — кормление. С 11 и до двух — совместная прогулка всех зверенышей. В три — обед. Затем — двухчасовой «мертвый час». Его, согласно статье в курской газете «Пионер» (октябрь 1936 года), животные выполняли «особенно хорошо». А проснувшись, снова шли на совместную прогулку, ужинали и укладывались спать. Иногда зверята баловались и даже ссорились. Судя по письмам одной из сотрудниц площадки Вере Чаплиной, самыми шкодливыми были медвежата. В октябре 1936-го они несколько раз сбегали из своего загона, организовывали побеги щенков динго, а однажды вступили в схватку со львятами. Однако их быстро разняли: агрессию на площадке не одобряли. 

За малышами под руководством Чаплиной ухаживали как служащие зоопарка, так и кюбзовцы. Зверят «усиленно кормили» и стремились создать для них условия, в которых они бы «меньше всего чувствовали себя в неволе». В те годы дикие животные — особенно редкие — размножались в зоопарке неохотно, а смертность среди молодняка была очень высокой. Потому вырастить детенышей «здоровыми и крепкими» считалось особенно важным.  

Идею воспитывать представителей разных видов вместе Чаплина объясняла экономией сил и времени немногочисленных сотрудников зоопарка: «Звериные малыши находились в самых разных концах зоопарка. Надо было тратить много времени на беготню от одной клетки к другой». Сказывалась и нехватка места. «В Москве, как вы знаете, мы все вынуждены жить вместе, потому что квартир пока не хватает. Такая ситуация была и в зоопарке в 1933 году, когда я начала свой эксперимент», — говорила Чаплина журналистам The Christian Science Monitor в своей коммунальной квартире в декабре 1935-го.

Отдельные игровые площадки для зверят разных видов тогда не могли сделать не только в Московском зоопарке, но и в других зоопарках СССР. Чаплина же была против содержания животных в тесных клетках, потому решила проверить, смогут ли малыши поладить друг с другом. 

Начала она с того, что поместила на одну территорию трех-четырех зверенышей. В 1936 году, согласно ее рабочим записям, у «площадки молодняка» за сезон было почти 120 воспитанников. Среди них — 14 кроликов, девять хомяков, восемь уссурийских енотов, шесть грызунов сони, столько же белок, медвежат, лисят, «полувзрослых» ежат и сусликов, по пять волчат, щенков динго и хорьков, четыре поросенка и четыре козленка, два львенка, лосенка и ягненка, один слоненок и одна антилопа гну. А еще кошка с тремя крысятами. 

Считалось, что большинство воспитанников площадки будут «совсем ручные» — многих из них впоследствии отправили в другие зоопарки (там тоже организовали «площадки молодняка»), цирки и детские уголки. Эти животные действительно отличались от своих сородичей. Некоторые из них, даже став взрослыми, продолжили дружить. Вот что писали об одной такой компании в 1939 году:

Живая лотерея

У «площадки молодняка» всегда толпились люди, долгие годы она оставалась своеобразным символом Московского зоопарка. Но в 1937-м Чаплину перевели на должность заведующей секцией хищников. В те же годы в зоопарке прошли «кадровые чистки». 

Репрессии против членов КЮБЗа начались раньше — в 1934-м, через год после открытия площадки. Всего, согласно архивам ФСБ и МВД, репрессировали 20 человек — как участников кружка, так и близких к нему сотрудников зоопарка. Почти всем предъявили обвинение по 10-му или 11-му пунктам статьи 58: «антисоветская агитация» и «участие в контрреволюционной организации». Большинство приговорили к нескольким годам заключения в исправительно-трудовом лагере.

В зоопарке устроили проверку, в ходе которой выявили, например, такие недостатки: «Ограниченная пропускная способность», «У слона очередь в 1000 человек, стоят и ждут по часу», «В попугайник совсем нельзя пролезть». И назвали их причины: «Нет настоящего политруководства», «Фабзавместкомы допускают самотек, а не организованное посещение зоопарка», «Отсутствуют боевые темпы в развитии научных работ». 

В январе 1936 года в зоопарке появился новый директор — Лев Островский, которые ранее был уполномоченным Главлита и Облреперткома, а также директором отдела музыки, эстрады и цирка. Уже через полтора года — в сентябре 1937-го — сотрудники обвинили его в том, что он превращает зоопарк «в балаган и свою вотчину».

В их письме, опубликованном в газете «Известия», говорится, что Островский «с методической настойчивостью сворачивает и сводит на нет все массовые и научные мероприятия», интересуется только слонами, бегемотами и прочими «тропическими монстрами», а потому ухудшились условия содержания многих других животных. «В зоопарке играет шумная музыка, от которой звери шарахаются и нередко калечат себя», — приводят примеры авторы письма. 

Они пишут, что в целях экономии Островский распорядился зарезать овец и редких гибридов индийского быка бантенга с коровой, а также «медведей из знаменитого семейства Борца и Плаксы». «Тщетно доказывали директору, что все животные растительноядные и потребляют дешевые корма. И гибриды овец, и гибриды бантенга, и медведи были зарезаны, а мясо их по дешевке роздано части сотрудников зоопарка», — утверждали авторы письма. 

Островский использовал и другие неоднозначные методы управления. В декабре 1936 года он организовал серию так называемых живых лотерей. Газета «Пионерская правда» описывала их так: «Каждый юный посетитель зоопарка в эти дни получит в кассе вместе с входным билетом (он стоит 25 копеек) бесплатный талон, который дает право участвовать в лотерее. Дед Мороз будет вращать колесо урны, и каждый обладатель этого талона сможет вытаскивать из урны свое „новогоднее счастье“. Тот, кто вытащит „счастливый номер“, получит „живой подарок“».

Далее перечисляются призы: «медвежонок, родившийся в 1936 году, лисята, маленькие динго (дикие австралийские собаки), козочки, крольчата, гусята, утята, щеглы, чижи, снегири, реполовы, волнистые попугайчики, рыбки и другие». «Когда эта тысяча подарков будет полностью разыграна, начнется розыгрыш второй тысячи», — заканчивается статья. 

В ту зиму многие дети — не только из Москвы — поучаствовали в «живой лотерее» и получили призы. Одни, выиграв лисенка или медвежонка, отказывались от них сразу; другие пытались устроить их в квартирах, а потерпев неудачу, возвращали в зоопарк; третьи передавали зверей в живые уголки своих школ. Зоопарку «лотерея» помогла достичь рекордного количества посещений — 70 тысяч человек за день.

Несмотря на публичные обвинения, Островский остался директором зоопарка до весны 1941-го. Сотрудников, выступивших против него, уволили или арестовали. Уйти из зоопарка осенью 1937-го пришлось и дяде Пете Мантейфелю. 

На вопрос, как Чаплиной с ее происхождением из дворянской семьи удалось избежать репрессий, Максим Тавьев высказывает несколько версий. Во-первых, рассуждает он, Вера прошла через детский дом и «упала на социальное дно, что и требовалось для хорошего советского человека». Во-вторых, повторяет Максим, Чаплина была «очень осторожной». 

«Понимая, что происходит вокруг, Вера Васильевна занималась только животными, — объясняет он. — Старалась не входить ни в какие группировки (а в зоопарке существовала определенная борьба за власть), уходила от разговоров, в которых люди выплескивали свои эмоции. У нее был здравый смысл человека, который через многое прошел. Она понимала, что ей надо сохранить себя для своей семьи и своей работы». 

«Она шла по пути компромисса. Она вступила в партию [весной 1939 года]», — рассказывает Максим. При этом Чаплина хранила память о своих репрессированных друзьях и коллегах, добавляет он: «В первые книги она вставляла персонажей, которые уже сидели. Немного меняла их фамилии или давала прозвища, — говорит Максим. — Но это были друзья, о которых она не забывала». 

Судьба Кинули

Эту запись Чаплина сделала 21 апреля 1935 года. 22-го состояние двух выживших львят ухудшилось: они почти ничего не ели и лежали в коробке «вялые». Ветеринар зоопарка посоветовал дать зверенышам касторку с молоком. «Не знаю, но я думаю, что это слишком грубое средство, я бы ребенку не дала», — поделилась сомнениями с дневником Вера. Касторку дали одному львенку, и его же снова положили к матери — львице Маньке. К утру она его съела. 

«[Я] позвонила и сказала: „Ждите меня завтра со львенком“. Мама в ответ только ахнула, а соседка, которая взяла трубку, как узнала, что я хочу привезти домой льва, такой подняла крик, что сбежалась вся квартира. Потом все наперебой кричали, что меня выселят, что заявят в милицию…» — вспоминала Чаплина реакцию трех десятков своих соседей по коммуналке. 

Но из квартиры ее не выгнали. Львица поселилась сначала в чемодане, затем — в выдвижном ящике шкафа. Чтобы она не мерзла, туда клали мех от шубы и бутылки с горячей водой. Свою воспитанницу Чаплина кормила каждый час, за день она выпивала литр сливок, смешанных с водой, — такой напиток по составу больше всего походил на львиное молоко. Вскоре Чаплина взяла себе помощницу из зоопарка — шотландскую овчарку по кличке Пери. «Когда я положила к ней львенка, — пишет она, — собака зарычала, старалась удрать. Пришлось держать ее силой. Но постепенно Пери привыкла к своему необычному питомцу, стала его вылизывать, а это означало, что Кинули усыновлена». 

В домашней обстановке Чаплина выходила и других диких зверей: лисенка, щенка динго, леопарденка Заботку и рысенка Таску. Но именно эксперимент с Кинули принес Чаплиной известность. Новость о живущей в квартире львице распространилась быстро — посмотреть на Кинули приходили толпы незнакомцев. О львице много писали советские и иностранные газеты; ее фотографировали, снимали о ней диафильмы (1, 2) и фильмы. О жизни Кинули рассказывала и сама Чаплина — одноименная повесть вышла в 1937 году в сборнике «Мои воспитанники».

«Московский зоопарк, Кинули Чаплиной», — часто писали люди на конвертах, не зная адреса сотрудницы зоопарка. Но письма до нее доходили — их было так много, что они не помещались в почтовом ящике. «Мне не верится, что с такой львицей, хотя Вы ее и лично воспитали, можно жить вместе», — говорится в письме, пришедшем из Бобруйска в марте 1936 года. «Мне очень пондравились расказы. Особена Кинули. Вы бы написали бы нам книгу как вы воспитывали зверей. И еще кто из зверей лучше, как они себя ведут. напишите в книге кусают ли они вас», — просил Чаплину школьник Коля Угрюмов (орфография оригинала сохранена). 

Вопреки опасениям многих скептиков, Кинули в семье Чаплиной вела себя как домашняя кошка: была ласковой и игривой. Компанию ей часто составляли брат Веры Василий (среди их любимых развлечений: «Лев, играющий в футбол», «Борьба, катание на кресле» и «Голова в пасти льва») и сын Толя с друзьями. «Бывало, придут к ней ребята, станут у дверей и шепчут в замочную скважину: „Кинули! Иди сюда, Кинули!“ А Кинули словно понимает: вскочит — и к двери. <…> А в коридоре уже никого нет: попрятались ребята. Ходит Кинули, ищет их, —описывает игру Чаплина. — Найдет и сама прячется. Самое ее любимое место было за шкафом. Место узкое, тесное, Кинули в нем едва умещалась. Знают ребята, где спрятался львенок, да найти сразу нельзя, обидится: уйдет и больше играть не будет».

Дружелюбно Кинули относилась и ко многим соседям по коммуналке — ходила к ним в гости, ласкалась, а у 76-летней Ксении Степановой любила сидеть на коленях. Были и те, к кому львица симпатии не испытывала — и в ответ на их приближение шипела. Особенно отношения у нее не сложились с пожилой женщиной по имени Антонина Васильевна. Та неоднократно писала на львицу жалобы с требованием ее выселить. Череду визитов санитарной инспекции и милиции смогли остановить только жильцы коммуналки, вместе вступившись за Кинули. 

Но в мае 1936 года Кинули все же пришлось вернуться в зоопарк. «Милиция больше не разрешала держать львицу в квартире — все-таки большая, народу много, вдруг кого-нибудь укусит!» — объясняла Чаплина. К новому месту Кинули привыкла не сразу: первые десять дней сильно тосковала и даже отказывалась от еды. Семья Чаплиной навещала ее каждый день — отношение к ним львица не изменила. Она продолжила дружить и с собакой Пери, которая тоже переехала в зоопарк и поселилась с ней в одной клетке. 

Как-то Пери, будучи уже старой, заболела ревматизмом и перестала вставать на ноги. Кинули, сообщали газеты, за ней ухаживала: вылизывала ее, почти все время лежала рядом и делилась с ней своей пятикилограммовой порцией мяса. С большим трудом врачу удалось забрать собаку в ветеринарный пункт — львица не хотела отдавать друга, рычала, ревела и металась по клетке. Встретились они только через два месяца. «Кинули бросилась к Пери, мяукала и так терлась головой, что мы думали, она раздавит собаку. А собака, забыв о своих больных ногах и о своей старости, прыгала, как щенок, вокруг львицы», — описала их встречу Чаплина. 

В ночь на 23 июля 1941 года, через месяц после начала войны, Московский зоопарк подвергся первой бомбардировке. Большую часть ценных животных решили эвакуировать в другие зоопарки. Чаплиной поручили сопровождать группу, направляющуюся в Свердловск (сейчас — Екатеринбург). Львицу Кинули, как «самую ручную» и безопасную для людей, оставили в Москве. «В каждом письме из Москвы мне сообщали о Кинули, писали, что Кинули чувствует себя хорошо и что, хотя посетителей в Зоопарке почти не стало, около ее клетки всегда кто-нибудь стоит. Потом написали, что болеет Пери, потом сообщили, что ее не стало и Кинули теперь одна», — вспоминала Чаплина. 

В Москву ей позволили вернуться весной 1943 года. Когда она подошла к клетке Кинули, та лежала в углу и ела мясо. Чаплина шепотом ее окликнула. Львица насторожилась, долго смотрела на Веру, а потом резко бросилась к ней. «Она с такой силой ударилась о решетку, что из носа и губ у нее пошла кровь, — пишет Чаплина. — Но она не обращала внимания на боль, все ласкалась и ласкалась ко мне».

В 1945 году Кинули умерла. «Вера Васильевна прошла через столько смертей животных, это была естественная ситуация ее работы. Но были отдельные, настолько близкие ей существа, смерть которых она переживала как потерю людей», — говорит Максим Тавьев.

После возвращения из Свердловска Чаплину перевели на административную должность директора производственного предприятия Московского зоопарка. «Ей приходилось ездить в командировки. Ее не было несколько дней, и что-то произошло, — рассказывает Максим. — Как мы догадываемся с Мариной, была некая халатность. Абсолютно не злонамеренная, но Кинули погибла в один или два дня».

Причину смерти львицы узнать ему так и не удалось. «Мы даже точно не знаем, когда это произошло, — признается Максим. — Ориентировочно между весной 1945-го и 1 января 1946-го, когда Вера Васильевна ушла из зоопарка». 

Забвение

Уход из зоопарка Вера Чаплина объясняла тем, что наконец могла обеспечивать семью за счет литературной деятельности: ее книги о животных издавались не только в СССР, но и во Франции, США, Японии и других странах. «Она чувствовала в себе большой писательский потенциал, и ей хотелось именно этой работой заниматься», — говорит Максим Тавьев.

В то же время он предполагает, что на увольнение Чаплиной могли повлиять и смерть Кинули, и понимание, что для нее «зоопарковская жизнь исчерпана». «Ей не дано было работать в том виде, в каком она хотела, — объясняет Максим. — Она вышла в административную верхушечную обойму, и спуск обратно к практической работе с животными был абсолютным нонсенсом. Все эти должности были заняты. Да и странно, когда человек из первых руководителей зоопарка идет простым служителем. Это демонстрация чего-то?»

По словам Тавьева, отношение к Чаплиной в зоопарке стало меняться после того, как в 1951 году его директором стал Игорь Сосновский, который до войны руководил террариумом и, как и Чаплина, был выпускником КЮБЗа. При Сосновском имя Чаплиной в зоопарке оказалось под запретом. Его не только не упоминали в разговорах с начальством, но и избегали в путеводителях и научно-популярных брошюрах.

Например, о Чаплиной нет ни слова в статье о выкормленном ею тигренке Сиротке, которая вошла в Сборник трудов Московского зоопарка 1956 года. Текст иллюстрирует фотография Сиротки, от которой новый директор отрезал лицо Чаплиной. «С одной стороны, ее это, наверное, в глубине души возмущало, но у нее было дворянское чувство собственного достоинства. Она совершенно не зацикливалась на этом — нет так нет», — говорит Максим. 

Ситуация немного изменилась при Владимире Спицине, занявшем пост директора зоопарка в 1977 году. Он присылал Чаплиной «какие-то грамоты и поздравительные открытки». «Формально было некое потепление, — считает Максим. — Но о Вере Васильевне по большому счету уже все забыли, хотя ее книги продолжали выходить и выходят сейчас. В зоопарковой нише она вообще не имеет конкурентов, просто так сложилось». 

Питомцы зоопарка не исчезли из рассказов Чаплиной — о них она писала, например, для издательства «Малыш». Но с 1965 года — незадолго до этого Вера стала общественным инспектором охраны природы — главными героями ее произведений были животные, живущие среди людей.

Этот переход писательница объясняет в предисловии к сборнику «Случайные встречи», вышедшему в 1976 году: «В некоторых письмах ребята просили меня прислать маленького тигра, льва или написать, где их можно достать. Писали это главным образом те ребята, которые совсем не знают животных. В своей жизни они никого не вырастили, не воспитали и даже не замечали тех птиц и зверюшек, которые живут рядом. <…> А как много интересного вы можете узнать из жизни зверька или птицы и сколько хорошего и доброго для них сделать!»

«Она интересовалась зоопарком, но это был уже отрезанный ломоть, — говорит Максим Тавьев. — Зоопарк производил на нее удручающее впечатление. Он, с одной стороны, состарился, с другой — прибавилось новое, что ее совершенно удручало». 

Сейчас Московский зоопарк действительно сильно отличается от того, в котором работала Вера Чаплина. Здесь невозможно представить «живые лотереи» Льва Островского или тесные клетки с толстыми прутьями. Хотя кое-что сохранилось: по-прежнему существует кружок юных биологов. Продолжается и работа по воспроизводству редких видов животных, но на качественно другом уровне — теперь этим занимается специальный центр вблизи подмосковного Волоколамска.  

«Площадка молодняка», придуманная Чаплиной, просуществовала до 1976 года, когда администрация зоопарка ее ликвидировала. «Она [„площадка молодняка“] фактически умерла своей смертью. Все зависит от человека. Если нет человека, которому это интересно, все само по себе сходит на нет и умирает», — считает Максим.

Официальная позиция зоопарка сильно расходится с его словами: со временем зоопарк начал считать саму затею вредной. «Эти животные в дальнейшем были неспособны к размножению, в общем, не могли нормально жить», — в 2013 году объясняла закрытие площадки в эфире «Радио Маяк» ведущий методист, пресс-секретарь зоопарка Наталья Истратова. «„Площадка молодняка“ — это ведь отъем детенышей у матерей, это такая сталинская концепция воспитания потомства», — добавила тогда пресс-секретарь.

Теперь сотрудники зоопарка стремятся оставлять детенышей с матерью. Если же она по какой-то причине не способна воспитать потомство, зверят забирают и выращивают отдельно. Делают это, говорится на сайте зоопарка, «в строгом соответствии с указаниями науки о поведении животных — этологии, стараясь сохранить все их природные инстинкты». 

«Медуза» еще в начале марта задала вопросы зоопарку о «площадке молодняка» и наследии Чаплиной, но до публикации этого материала ответы на них так и не пришли.

Хранитель памяти

В 2006-м, за два года до столетнего юбилея Веры Чаплиной, ее внучка Марина Агафонова и Максим Тавьев предложили передать зоопарку архив писательницы, а также сделать выставку к памятной дате. Сотрудники этой идеей заинтересовались, и супруги отсканировали для них все документы. «Когда мы начали выходить на начальство, эти люди рассеялись, — рассказывает Максим. — Более того, у нас была идея выпустить книжку Веры Васильевны, очередное переиздание, но с предисловием того же Спицина или что-то еще. И сделать это под эгидой Московского зоопарка. На нас посмотрели как на идиотов». 

В тот момент, говорит Максим, они с женой поняли: никто, кроме них, не будет заниматься «восстановлением памяти» Веры Чаплиной.

Вскоре Максим написал о ней статью — ее опубликовали в «Литературной газете» и журнале «Огонек». А в 2012-м вместе с женой начал вести блог в «Живом журнале», где рассказывал о жизни Чаплиной, а также о людях и зверях, которые ее окружали. По словам Максима, они занимались этим неторопливо, от случая к случаю. Но все изменилось, когда в том же году врачи диагностировали у Марины онкологическое заболевание.

Чтобы ухаживать за женой, Максим оставил работу в музее-заповеднике Коломенское, где был начальником научно-фондового отдела. Архив стал их главным делом: Марина хотела «закончить дела», Максим — отвлечь ее от болезни. «Марина очень серьезно в этом участвовала, — рассказывает он. — Она талантливый, прирожденный редактор, хотя и не работала им. И первой это оценила еще Вера Васильевна. Марина очень помогала бабушке с текстами для маленьких в поздние годы. Все свои искусствоведческие статьи я писал с ее редактурой. Это был потрясающий тандем. Она научила меня писать для читателя». 

Марина отредактировала и книгу, которую написал Максим о ее бабушке, — «Вера Чаплина и ее четвероногие друзья», она вышла в 2015-м всего в 100 экземплярах. Заинтересованных издательств тогда не нашлось, супруги выпустили ее за свой счет и передали в библиотеки нескольких российских городов. Через год книгу — под названием «Вера Чаплина. Жизнь и творчество» — переиздал петербургский ИД «Петрополис». И она начала продаваться в книжных магазинах. 

В 2013 году состояние Марины улучшилось — лечение помогло. Но через год у нее снова выявили рак. «На этот раз уже такой, который вроде бы вялотекущий, но практически не излечивается, — вспоминает Максим. — После второй химии она вообще перестала ходить к врачам. Никаких врачей, никаких анализов. Она сказала: „Сколько мне суждено, столько я и проживу“». 

В следующем году Максим и Марина передали архив Чаплиной в РГАЛИ — там появился фонд ее имени. Еще часть материалов с 2015 по 2020 год отдали в Дарвиновский музей и детскую библиотеку в Омске, которая получила имя писательницы. С этим городом Чаплина не была связана, но, по словам Максима, для библиотеки «это было большое событие». «В Москве ни одна библиотека вообще близко не хотела этим заниматься. Они все забиты, — объясняет Максим. — Вот здесь [рядом с кооперативом „Советский писатель“] библиотеки очень много получили от всех писателей, которые здесь жили». 

Марина умерла 28 сентября 2020 года, через два дня после 33-летней годовщины свадьбы. Говоря об этом, Максим старается не показывать эмоции. «Ей было 62 года. Хотя, несмотря на все химии, она выглядела… — произносит он. — Вот эта фотография — это Валенсия в 2019 году. Сколько лет ей можно дать? Может быть, 30, может быть, 40 лет девушке». На снимке — красивая женщина, похожая на Веру Чаплину: тонкие черты лица, волнистые темные волосы. «Это 2017 год, ей 59 лет», — продолжает Максим. Он называет снимок «сложным», потому что в нем уже заметно проявление болезни.

Потом показывает два снимка с животными. На первом Марина вместе с шотландской овчаркой по кличке Далька. «Кроме белочки и попугаев, у меня не было серьезных домашних животных, но мне очень хотелось. Здесь, в семье Веры Васильевны, я получил первую собаку», — рассказывает Максим о Дальке. На другом фото Марина играет с пушистой дворнягой Трулькой — ее Максим предложил взять из приюта, когда жена заболела. Три недели назад собака «совершенно внезапно» умерла, и Максим остался один. 

На безымянном пальце правой руки у Максима золотое кольцо. В коридоре висит женская куртка, в ванной — две зубные щетки. О смерти Марины он долго не решался написать в их совместном блоге. Сделал это только в марте 2021 года, после интервью «Медузе». «Я хотел… Это глупости, конечно, личностные. Я хотел продлить ее жизнь в пространстве этого журнала, существование», — объясняет Максим. 

«Вы знаете, я чувствую, что что-то зарубцовывается, — эмоционально говорит он. — Нет, конечно, память о ней не умрет. Но все, что связано с ней настоящей, что составляет ее дух, — это я ее хранитель. Если во мне это начинает умирать… Я не знаю. Хочется во что-то верить, но я и Марина, не были людьми религиозными, так что опереться нам можно было только на свой разум или какое-то дело». 

Максим кивает на толстую книгу, лежащую на невысокой тумбе. «Честно скажу, я завидую Надежде Мандельштам. У нее была жуткая жизнь, но у нее было совершенно спасительное дело — она спасала то, что могла спасти только она. Наследие». Со смертью жены жизнь потеряла смысл, продолжает Максим: «Я нахожусь в полном тупике. Все, что связано с Верой Васильевной и с нашим общим делом, — это единственное, абсолютно понятное, значимое и осмысленное дело, которое я готов делать». 

За окном начинается снегопад, по лицу Максима пробегают тени. После долгой паузы он спокойно и медленно говорит: «Моя задача — дождаться осени, когда можно будет поправить памятник. Она просила, чтобы я ее похоронил в могиле матери и на том же памятнике — просто фотография и подпись. Я должен все это обязательно доделать до конца».