истории

«Да, мы — художники» Арт-группа Obvious c помощью нейросетей создает картины, которые продаются за сотни тысяч долларов. Мы поговорили с ними о будущем искусства

Источник: Meduza

С 3 по 5 июля пройдет международный фестиваль современного искусства Everart Weekend (выставки будут доступны только в онлайне). Одним из участников фестиваля стала французская арт-группа Obvious: трое друзей — Хьюго Кассель-Дюпре, Пьер Фотрель, Готье Вернье, — которые прославились после того, как их картину «Портрет Эдмона Белами», созданную с помощью искусственного интеллекта, продали на аукционе Christieʼs за 432 тысячи долларов. На выставке Everart Weekend они покажут часть своего нового проекта «Лики искусственного интеллекта» — четыре африканские маски, форму и орнамент которых создали нейросети, а в жизнь воплотил художник из Ганы Абдул Азиз Мухамад. «Медуза» поговорила с двумя участниками арт-группы, Хьюго Касселем-Дюпре и Пьером Фотрелем, о том, почему они считают себя художниками, несмотря на то, что их работы придумывает компьютер.

— Расскажите немного о себе, откуда вы родом, где учились, связаны ли с классическим искусством?

Хьюго Кассель-Дюпре: Мы родом из предместья Парижа, это совсем рядом со столицей. Пьер с Готье знакомы с рождения, их родители дружат. А мы с ними познакомились уже в выпускных классах школы и вот дружим уже десять лет. После выпуска из школы мы поступили в разные университеты: ребята пошли изучать бизнес, а я — на инженерный факультет, заниматься искусственным интеллектом. Еще когда я учился и постоянно узнавал какие-то потрясающие штуки про ИИ, в том числе изучал его способность создавать изобразительное искусство, то постоянно обсуждал это с ними. И вот четыре года назад мы занялись этим серьезно — и создали арт-группу Obvious.

Пьер Фотрель: У нас нет специального художественного образования, мы не учились рисовать, не учились искусству, не изучали его историю. Но нам очень повезло с родителями, они серьезно прививали нам любовь к искусству. Мы с ними всегда много путешествовали, и они постоянно таскали нас по музеям. Так что мы много видели, но вот практических навыков у нас не было.

Хьюго: Вообще-то я немного рисовал в детстве, но, в общем, да, мы стали пробовать создавать картины, не имея понятия, как это делается. Вроде бы у нас получилось. Мы придумали новый подход к искусству, новый способ его создавать — вот что самое главное и интересное в нашей работе.

— Расскажите подробнее о том, как появилась арт-группа Obvious.

Пьер: Я попал в аварию и сломал ногу. Это такая уникальная ситуация — все твои дела отложены, ты лежишь в больнице, у тебя очень много свободного времени, заняться нечем. Ребята очень часто приходил ко мне вдвоем, мы много болтали, и наконец нам хватило времени, чтобы придумать общий проект, о котором мы долго мечтали. Когда меня выписали, мы начали осваивать уникальный математический алгоритм — он называется GAN и может генерировать изображения. Неделями мы спорили, возможно ли такое искусство, что вообще это такое, как может ИИ создавать картины. Потом решили — ладно, давайте попробуем и посмотрим, может быть, людям будет это интересно.

Тогда мы создали первую серию картин — она называлась «Портреты семьи де Белами». Для этого искусственный интеллект изучил 15 тысяч классических портретов разных художников с XIV по XX век. Эта серия быстро стала известной, разошлась по интернету. Мы решили взяться именно за классическое искусство, потому что для простого обывателя само слово «искусство» — это прежде всего именно классические картины. Нам было важно показать, что создать такое классическое искусство можно с помощью ИИ. Для многих это, конечно, поначалу выглядело каким-то извращением.

Мы хотели заинтересовать, привлечь внимание, вот почему стилизовали классические портреты. Мы назвались Obvious, потому что мы делаем явные, понятные вещи. 

— Когда вы почувствовали себя художниками?

Пьер: Думаю, почти сразу, когда сделали эту первую классическую серию. Мы вдруг увидели явный интерес, журналисты стали нам звонить и спрашивать о нашей работе, кто-то даже спрашивал, как ее купить. Одним из первых, кто приобрел наши картины, стал Николя Лагро-Лассер — очень известный французский коллекционер, теперь он наш друг. Когда мы увидели, что люди из арт-мира заметили нас, то поняли, что все делаем правильно. 

Хьюго: Следующим шагом к успеху был, конечно, аукцион Christieʼs. Они предложили нам выставить на аукцион одну из наших работ — «Портрет Эдмона Белами». Так маленький успех перерос в большой — эта новость быстро разлетелась по интернету, о нас узнали во многих странах. А когда портрет продали почти за полмиллиона долларов и об этом писали все газеты, мы поняли — да, теперь мы художники. Через несколько месяцев после этого наши работы впервые попали на выставку. И вы знаете какую? В Эрмитаже, в Санкт-Петербурге. Один из самых больших мировых музеев — рядом с залами, где висят портреты великих мастеров. Это был огромный шаг, которым мы до сих пор гордимся.

— У вас когда-нибудь были сомнения, что ваши работы — это настоящее искусство?

Пьер: Думаю, да. Когда мы начали работать с ИИ, сталкивались с абсолютно разными мнениями по поводу нашей работы. Одни люди восхищались, удивлялись, покупали наши картины, но многие другие просто ненавидели, ругали нас и возмущались. Мы сомневались, у нас не было уверенности — мы были простыми парнями, которые делали какие-то необычные штуки. Очень трудно понять, что ты на верном пути. У нас ведь не было какого-то значительного бэкграунда или опыта в искусстве. 

Но потом мы решили — раз люди спорят о том, что мы делаем, может, это и есть самое важное в мире искусства. Мы всего лишь задаем вопросы, у нас нет ответов. Важно, что появляется вопрос — что такое искусство? Где проходят границы того искусства, которым мы занимаемся? Конечно, следом возникает и другой вопрос — художник ли я? Это логично. Но мы ответили для себя на него: да, мы художники. 

— А какой вопрос обычно задают люди, когда впервые видят ваше творчество?

Пьер: Они всегда спрашивают: «Кто этот художник? Неужели это действительно могла создать машина?» Для людей, которые знакомы с работой ИИ не очень хорошо, сама идея, что картину можно создать с помощью алгоритмов, не совсем понятна. Люди видели фантастические фильмы, читали книги про искусственный интеллект — там он изображается как какой-то суперробот, такой же, как человек, способный самостоятельно мыслить, только искусственно созданный. Но эта картинка очень отличается от реальности. Тот искусственный интеллект, с которым мы работаем, — это не научная фантастика. Это математические алгоритмы. Конечно, они не могут делать те вещи, которые делают люди, они не способны мыслить и творить. 

Для своей матери я — повелитель роботов. Но это не так. В реальности ИИ — это просто мощный инструмент, программное обеспечение в твоем компьютере, которое может сделать много разных штук. В нашем случае вопрос, кто создал картину — художник или машина, не совсем верный. Потому что ИИ сам ничего не создает, это просто помощник, который дает нам стать художниками, творцами.

Вообще, мы контролируем многое, что делает машина, но не все. Некоторые этапы работы происходят как бы без нашего участия — вот что принципиально нового, необычного в наших работах. И мы говорим — да, мы художники, но наши инструменты сильно отличаются от классических художественных методов и инструментов. 

Хьюго: Это новый подход к искусству. Как была в свое время фотография. Фотографов же тоже долгое время не считали художниками, аргументы у людей были такими же: «Они сами не создают изображение, за них это делает фотоаппарат». И только намного позже общество признало, что фотография может быть искусством, а фотоаппарат — это мощный инструмент фотохудожника.

— Если человек не имеет понятия об алгоритмах и способах его создания, будет ли для него ваше искусство иметь какую-то ценность?

Пьер: Возьмем, например, «Портрет Эдмона Белами». В этой картине человек всегда распознает классический портрет. Но классический портрет какой-то странный — размытый, страшноватый, неидеальный. Это именно тот эффект, которого мы хотели добиться. Мы искали новый тип визуализации. Чтобы, увидев эту странную картину, или не совсем привычную африканскую маску, зритель обязательно спросил: почему она такая? Как она сделана? Поэтому мне кажется, наша работа интересна, даже если зритель понятия не имеет об ИИ.

Хьюго: Мы добавили в классическое изобразительное искусство математические алгоритмы. Мы сделали это с единственной целью — заставить людей задуматься, начать задавать вопросы. 

Сейчас мы сами создаем теоретическую базу для искусства, сделанного с помощью искусственного интеллекта, учимся его объяснять, чтобы, когда в будущем появится уже мощное направление такого искусства, людям было бы просто его воспринимать. Сейчас фотографию никому не нужно объяснять. А совсем недавно точно так же приходилось доказывать, объяснять, приучать людей к фотовыставкам. 

— Что было после Christieʼs? Как он повлиял на ваше признание в арт-сообществе?

Пьер: После этого ты становишься частью институции, попадаешь на арт-рынок. Мы прошли весь путь: начали с аукциона, потом попали в музеи и галереи, потом наши работы стали продаваться. Это было так странно. Когда наши работы начали покупать, мы поняли, что, наоборот, предпочли бы, чтобы их увидели люди. Ведь когда коллекционер покупает твою работу, он не заинтересован в том, чтобы ее увидела широкая публика. Наши картины просто висят в домах этих ребят, поэтому другие люди не имеют шансов когда-либо на них посмотреть. Поэтому мы стали сотрудничать с музеями по всему миру — в Японии, Китае, Канаде. 

Хьюго: Сейчас у нас новый проект — африканские маски, настоящее дерево раскрашенное вручную. С помощью наших алгоритмов мы создаем рисунки, а африканские художники и ремесленники делают все остальное. Самое важное в этом проекте — обмен креативными идеями, коллаборация с художниками из другой части мира, обмен творческими энергиями — это удивительно.

И мы не хотим ограничиваться сферой изобразительного искусства, мы хотим работать в разных областях — в моде, дизайне. У нас есть коллаборация с Nike, мы создали дизайн кроссовок.

Мы бы ужасно не хотели, чтобы наше искусство было слишком дорогим, чтобы наши картины были только в личных коллекциях. Для нас важно, чтобы каждый мог купить то, что мы создаем, и получить от этого удовольствие.

— Искусство, созданное с помощью ИИ, востребовано на арт-рынке? Есть ли еще художники, которые занимаются арт-теком и тоже успешны? Или ваша история скорее исключение?

Пьер: Мы, конечно, не первые художники, которые работают с искусственным интеллектом, просто на нас обратили внимание. Существует большое сообщество художников, использующих в своей работе компьютерные алгоритмы и ИИ. У каждого какой-то свой подход, стиль работы, типы визуализации. Институции вполне в них заинтересованы, есть куча выставок во всем мире. 

Хьюго: Это растущее поле, перспективный рынок.

— Перед интервью вы обещали рассказать о каком-то совершенно новом, загадочном проекте.

Пьер: Да. Наш проект называется «Лики искусственного интеллекта» (Faces of Artificial general intelligence (AGI), африканские маски, о которых мы уже говорили, — это часть этого проекта. AGI — это суперробот, мистический искусственный интеллект.

Существует две концепции ИИ: сильный и слабый искусственные интеллекты. Слабый ИИ — это алгоритм, который может делать много, но в заданных рамках. Наш AGI — это сильный ИИ, что-то наподобие человеческого интеллекта или даже превосходящий его, — компьютер, который может мыслить и осознавать себя как отдельную личность. Как в той самой научной фантастике, о которой мы говорили.

— То есть этого AGI не существует?

Пьер: Пока не существует, но наши африканские маски — это прогнозирование такого будущего, где AGI вполне реален. Это фантазия о том, каким он будет. Люди представляют его всемогущим божеством, мистическим персонажем, это похоже на культ. Есть определенная параллель между сильными ИИ и таинственными африканскими верованиями. Маски в Африке использовали в тайных обрядах, чтобы получить некую таинственную силу, сверхчеловеческие способности. И вот что мы сделали — наделили каждую маску своей силой, которая должна быть присуща и будущему искусственному сверхразуму. Одна маска у нас олицетворяет логичность, другая — экзистенциальность, третья — всезнание, и так далее. 

Хьюго: Что бы мы ни создавали — классические портреты, японские гравюры или африканские маски, — людей больше всего волнует ИИ. Сама мысль о нем захватывает, дает волю фантазии, позволяет рисовать себе самые разные картины будущего. Кто-то настроен пессимистично и не ждет от электронного разума ничего хорошего для человечества. Кто-то, наоборот, считает, что он поможет нам, сделает нашу жизнь лучше. Кто-то не верит, что робота, который бы во всем превосходил человека, возможно создать, они считают, что это бред. 

— А вы сами хотите, чтобы появился этот сверхразум?

Пьер: Такого вопроса мы перед собой не ставим. Мы просто хотим порассуждать на эту тему — неважно, появится ли на самом деле когда-нибудь на свете этот самый фантастический искусственный интеллект. 

Хьюго: Это все равно что спросить — вы верите в бога? Мы ничего не знаем о боге, не имеем понятия, какой он, как выглядит. Мы можем даже не верить в бога, но говорить о нем, спорить о нем — это всегда интересно, этим и занимаются мировые религии.