истории

Как будто в чем-то меня подозревают Саша Сулим рассказывает историю Александра Горского. Его отца посадили за педофилию, травили в интернете и били в тюрьме

Источник: Meduza

В начале апреля 2019 года в московском кинотеатре «Октябрь» состоялась российская премьера фильма «По воле божьей» французского режиссера Франсуа Озона — о священнике-педофиле и его жертвах. После сеанса для зрителей была организована дискуссия. К концу обсуждения к микрофону подошел молодой человек. Он представился Александром и рассказал, что несколько лет назад его отца приговорили к 12 с половиной годам заключения по «педофильской статье». «Я всю жизнь работаю с детьми, я преподаватель шахмат, — говорил Александр. — После ареста отца работодатели и родители моих учеников стали смотреть на меня с недоверием — как будто в чем-то меня подозревают. Я долго молчал, но больше не могу держать это все в себе». 

Идейный человек

Отца Александра зовут Сергей Никологорский. Он родился в 1957 году в поселке Никологоры во Владимирской области в семье директора дома культуры Николая Галкина и воспитательницы детского сада Анастасии Горбуновой. Родители рано развелись — и мама воспитывала их с младшим братом Виктором одна.

Когда Сергею исполнилось 16 лет, он отказался от фамилии отца и стал Горбуновым — по маме. Никологорским (по названию родного поселка) Сергей сделался в начале 1990-х — уже после рождения первенца, Александра. Сергей объяснял, что из-за развода своих родителей не хотел носить ни фамилию отца, ни фамилию матери.

В младенчестве Сергея Никологорского крестили — родная тетка и крестная Татьяна Кудрявцева вместе с матерью воспитывала его в христианских традициях. В школе он часто спорил с учителем биологии о происхождении человека, читал Библию и произведения Александра Солженицына, слушал «Радио Свобода» и критиковал советскую власть.

В 1976 году Никологорский поступил на биологический факультет МГУ, но был отчислен со второго курса — по одной версии, за драку, по другой (из составленной им самим биографии) — за антисоветские и религиозные стихи, написанием которых он в то время увлекался. После отчисления переехал в Ленинград, где продолжил заниматься поэзией (писал под псевдонимами Океанский и Немов) и учился на психолога.

Из Ленинграда Сергей в 1983 году перебрался в Горький — его распределили в местный университет преподавать на кафедре педагогики и психологии. Там он познакомился со своей будущей женой Аллой Шепотатьевой, студенткой-химиком из Брянской области, которая слушала его лекции. Когда о связи 30-летнего преподавателя и 20-летней студентки узнало руководство вуза, Никологорского уволили, и он вместе с Аллой вернулся во Владимирскую область.

За несколько недель до рождения первенца, в августе 1988 года, пара обвенчалась, но официальный брак Сергей и Алла зарегистрировали только в 2004-м. По словам Александра, отец уговорил мать не оформлять их отношения: «Он сказал тогда: „Нам это не очень нужно. Могут быть проблемы с недвижимостью“». Спустя год после свадьбы Сергей взял фамилию Никологорский, переделал свидетельство о рождении сына, а супругу уговорил сменить не только фамилию, но и имя. «Отец говорил, что имя Алла ассоциировалось у него только с Пугачевой, которую он ненавидел, — рассказывает Александр „Медузе“. — И попросил маму стать Алесей. Она согласилась».

После увольнения из университета Никологорский стал зарабатывать психологическими консультациями (свое первое дело он назвал кооперативом «Счастье»), а потом занялся предпринимательством: торговал на Арбате значками, флагами и советской атрибутикой, которую покупал в Вязниковском районе неподалеку от Никологор.

В это же время, по словам Александра, его отец вместе с Владимиром Жириновским «основывал центристский блок ЛДПР»: «Но если Жириновский пошел дальше, то отец после того, как родился я и затем мой брат, решил вернуться на родину».

В 1991-м Сергей вернулся в село — к жене и уже двум сыновьям. Родственники помогли молодой семье купить дом — Никологорские въехали в бывшее жилище директора поселковой фабрики 1923 года постройки. У них родилось шестеро детей. Первые два появились на свет в роддоме, остальные — дома или в бане.

«Отец — очень идейный человек, — объясняет Александр. — Поэтому с государственными структурами он старался не связываться».

Граф на троне

В начале 1990-х Никологорский начал заниматься риелторским бизнесом. «Он покупал дома у местных и продавал их в два-три раза дороже москвичам», — рассказывает Александр. Кроме того, по словам сына, Никологорский помогал московским риелторам подыскивать недвижимость во Владимирской области, а также зарабатывал на прописках. «В поселке были дома, в которых было прописано по 30–40 человек, — говорит Александр. — Начальникам паспортных столов [отец] дарил конфеты, а сам получал с каждого прописанного 200 или 300 долларов».

Александр рассказывает, что в те годы их семья считалась едва ли не самой богатой в Никологорах — они первыми в селе купили себе иномарку (подержанную Volvo) и видеокамеру: «У нас есть запись 1993 года, на которой мы всей семьей идем к бабушке. До сих пор помню, как на нас все тогда смотрели: для жителей села это было тогда чем-то совершенно сверхъестественным».

Местные жители часто обращались к Никологорскому, если хотели продать какую-нибудь семейную ценность. Сергей в то время скупил много антиквариата — в доме хранилась целая коллекция самоваров и церковной утвари. «Большинство людей в поселке получали зарплату гречкой, а мы ходили в магазин, хорошо ели и одевались», — рассказывает Александр.

В селе Никологорского прозвали «графом»: по словам Александра, жители таким образом над отцом посмеивались, но он воспринимал это прозвище всерьез и даже гордился им. Он не просто чувствовал себя Львом Толстым — Никологорский пытался воспроизвести образ жизни великого русского писателя. По воспоминаниям односельчан, Никологорский даже купил себе титул графа, а также иногда появлялся в мундире и представлялся генерал-майором.

Сергей занимался поэзией, посещал и устраивал поэтические вечера, на вырученные от риелторства деньги издавал книги и газеты; молился, изучал историю и играл в шахматы. Работу на земле — несмотря на толстовство — Никологорский презирал и оставлял ее наемным работникам, которые чинили сарай, вспахивали землю, прокладывали дорожки. «Он ощущал себя графом, который сидит в своем поместье», — рассказывает Александр. По его словам, отец даже купил себе деревянный трон, который стоял обычно во главе обеденного стола.

К трону, по рассказу сына, «граф» тоже относился вполне всерьез. «Он считал себя достойным [трона], — говорит Александр. — Помню, как он нас сам причащал: брал серебряную церковную чашу, наливал туда кагор, хлеб ломал и говорил: „Я даю причастие“».

Дети в семье Никологорских учились дома: с одной стороны, подобно Толстому, Сергей сам хотел учить их литературе, истории, поэзии, православию и Закону Божьему, с другой — считал, что в школе «витает плохой дух». Когда Александру было семь лет, он уже проходил программу для третьеклассников. «Сначала отец занимался с нами сам, — вспоминает он. — Но у него не хватало терпения, и он нанял репетиторов».

Классный руководитель Александра, а ныне глава поселка Никологоры Юрий Судаков говорит «Медузе», что Сергей Никологорский перевел детей на домашнее образование, потому что считал, что школа далека от русских традиций, а сам он был «сторонником старого русского быта» и боялся, что в школе его дети подвергнутся дурному влиянию.

При этом, по словам Судакова, Никологорский регулярно посещал родительские собрания, а если прийти не мог — писал учителю витиеватые послания, которые начинались так: «Глубокоуважаемый Юрий Валентинович, благоволите принять мои нижайшие извинения». Сам классный руководитель несколько раз в год лично проверял успеваемость Александра — до восьмого класса она была блестящей: «Александр хорошо знал историю, литературу, но когда в старших классах увеличился объем точных предметов, ему пришлось вернуться в школу».

Сергей Никологорский всегда хвалил и поощрял своих детей. Александр вспоминает, что рассказы, которые он писал в детстве, отец называл верлибрами и издавал в местной газете. Дети в семье, по его словам, чувствовали себя «особенными».

Мальвины в панталонах

В 1993 году Никологорский открыл благотворительный духовный лицей для верующих детей, в который приглашал мальчиков и девочек со всего района. Объявления о наборе регулярно появлялись в местных газетах. Занятия начинались в середине марта и проходили несколько раз в неделю — в доме в Никологорах или в квартире Сергея в районном центре Вязники.

Лицеистами, по воспоминаниям Александра, обычно были ребята 11–14 лет — Никологорский читал им свои стихи и Закон Божий, учил с ними молитвы, ходил в лес, устраивал конкурсы самодеятельности. «Отец видел в этом свою миссию, он говорил, что мир лежит во зле, в грехе, а православие — это то, к чему надо стремиться», — рассказывает Александр. Каждый год лицей посещали 10–15 детей, некоторые из них приезжали из других городов, иногда вместе с родителями. Самым лучшим ученикам — тем, кто учил наизусть стихи и молитвы, — Никологорский платил стипендию. «Я себе таким образом на первый велосипед накопил», — рассказывает Александр, который вместе с братьями и сестрами посещал занятия в отцовском лицее, обучаясь там «на общих основаниях».

20 лет спустя, когда в отношении Никологорского завели уголовное дело о насильственных действиях сексуального характера, главный редактор газеты «Маяк» подтвердила следствию: на протяжении многих лет Сергей Никологорский давал в газету объявления не только о купле-продаже недвижимости, но и о том, что он приглашает «юных дев и фей» в свой лицей «для совместного времяпрепровождения». Все девочки приходили на занятия в лицей с разрешения родителей, с которыми предварительно встречался Никологорский и обещал им, что за посещение будет платить их дочерям стипендию — около 500 рублей в неделю.

Учитель Александра Юрий Судаков помнит объявления о наборе «юных дев и молодых людей с поэтическим талантом в дом поэта», но признается, что из его класса к Никологорским никогда никто не ходил: «Их родители не пускали, потому что воспринимали это все как-то не очень хорошо, возможно, уже тогда ходили какие-то слухи». Подтверждений, однако, слухи в то время не находили.

По словам Александра, у отца всегда было особенное отношение к внешнему виду окружающих. Сам он носил бороду и длинные волосы, ходил в шелковых брюках, шляпе и расшитых рубашках. Джинсы и другую простую одежду категорически отрицал, считая, что во внешнем виде должен быть православный дух. «Отец наряжал нас в русские длинные рубашки, как и он, мы носили длинные волосы, меня из-за этого часто называли девочкой, из-за чего я очень бесился», — вспоминает Александр.

Глава Никологор Юрий Судаков вспоминает такую сцену: «Представьте себе ситуацию: ранее утро, на центральной поселковой площади сидят бабульки, торгуют зеленью. И тут к ним выходит Сергей Николаевич, одетый как Лев Толстой — босиком, в полосатых штанах, в шляпе, в рубахе, веревкой подпоясанной, снимает шляпу, низко всем кланяется и говорит: „Здравствуйте, люди добрые“. Бабки в шоке, а он дальше пошел».

На занятиях в духовном лицее тоже был строгий дресс-код: Никологорский просил всех девочек переодеваться в платье до колена с панталонами. «Ему очень нравился наряд одной из героинь картины „Всадница“ Карла Брюллова, — объясняет Александр. Репродукция висела у отца над кроватью. — Девочек в панталонах и платьях он называл Мальвинами».

Александр считает отца «эксцентричным православным» и сравнивает его с Германом Стерлиговым: по его воспоминаниям, Сергей часто увлекался какими-то религиозными движениями, но к классическому православию отношения имел мало. «Отец любил ездить в храмы и монастыри на праздники, ходил в церковь, но в жизни очень свободно трактовал многие вещи из Священного Писания, не придерживался догматов и часто спорил со священниками», — говорит Александр.

Конфликтные ситуации, по словам сына, случались у Никологорского довольно часто. Однажды он разбил колонки на школьной дискотеке, когда услышал, что там играет песня «Руки вверх!» «Забирай меня скорей, увози за сто морей»; в другой раз выстрелил из травматического пистолета в женщину, которая обошла его в очереди и была одета в джинсы, — пуля обожгла ей щеку. «Он обозвал ее гермафродиткой — так он называл всех, кто носит джинсы, — рассказывает Александр. — Она еще и пьяная была и курила».

Царь Соломон

В 1998 году Сергей Никологорский обвенчался с 18-летней Светланой Банниковой. За несколько лет до этого мать девушки Ольга — они тогда жили в Бишкеке — написала ему в письме, что мечтает отдать трех своих дочерей в его духовный лицей. Сергей пообещал помочь им с жильем и пригласил в Никологоры.

«Всех троих он называл фаворитками и уделял им много внимания, — вспоминает Александр. — А в Свету он влюбился, дождался, когда ей исполнится 18, и обвенчался с ней — при живой жене». По словам Александра, отец постоянно искал оправдание многоженству в Ветхом Завете — в качестве главного аргумента приводил пример царя Соломона, у которого было 300 жен и 800 наложниц.

Как вспоминает Александр, в те годы его мать из-за новой жены отца ненадолго уехала из Никологор к родным в Брянскую область, но потом вернулась и даже зачала с отцом четвертого ребенка. Потомства с новой супругой у Никологорского не было — он всегда говорил, что они со Светланой даже не имели интимной близости. «Отец искренне считал, что сексом надо заниматься только для того, чтобы зачать ребенка, и боролся против абортов — детей со Светланой они не хотели, поэтому у них, видимо, все ограничивалось взаимными ласками и поцелуями, и это его устраивало», — говорит Александр.

Зато Никологорский с молодой женой много путешествовал; несколько раз он ездил с ней в Москву сниматься в телепередачах — о многоженстве Никологорский рассказывал в эфире ток-шоу Дмитрия Нагиева и Лолиты Милявской, об их семье в конце 1990-х писала «Комсомольская правда».

Наличие двух жен не мешало Никологорскому увлекаться другими девушками — чаще всего из числа лицеисток. По воспоминаниям Александра, отец сажал учениц на колени, фотографировал, снимал на видео, вел себя с ними игриво, часто возил их во Владимир или Москву, проводил время в квартире в Вязниках. «Мне было 12–13 лет, когда я начал это замечать, я находил это странным, но не особо этим интересовался», — говорит Александр.

Фаворитками, по его словам, чаще всего становились девочки лет 13–14 — «возраст, когда они начинают влюбляться». «Некоторые из них влюблялись в него — из-за чего я страшно ревновал», — признается сын.

Ревность к другим фавориткам и отсутствие интимной близости стали, по словам Александра, причинами, из-за которых Светлана ушла от его отца. Вскоре она вышла замуж за водителя Никологорского и родила от него ребенка. Чтобы пережить расставание, Сергей с головой ушел в подготовку детей к шахматным турнирам.

В 2000 году в Никологорах как раз открылся шахматный клуб, в котором преподавал недавно приехавший в село кандидат в мастера спорта — Юрий Сучков. Сергей регулярно водил туда сыновей — они играли по пять-шесть часов ежедневно, занимался сам и проводил домашние турниры. Спустя несколько лет Никологорский с тремя сыновьями ездил уже не только на российские, но и на международные соревнования. Младший брат Александра Константин — он родился в 1995-м — в восемь лет стал чемпионом России, еще спустя несколько лет выиграл чемпионат Европы.

В разговоре с «Медузой» Юрий Сучков называет Никологорского «оригинальным и интересным мужиком»: «Ходил [одетым] „под священника“, гонял детей по церквям». Преподаватель шахмат не раз приходил к Никологорским в гости: «Дом был хороший — не крестьянский. Деньги в семье водились — он выжимал их из всего, из чего мог. Графом себя называл, но на самом деле он никакой не граф — его настоящая фамилия Галкин».

Однако, как вспоминает Сучков, никто из односельчан над поведением Никологорского не смеялся, по крайней мере открыто, — боялись: «Он серьезный мужик был и богатенький, не позволял, терпеть не мог, чтобы над ним смеялись». 

По словам Юрия Сучкова, Никологорский не жалел средств на воспитание и образование детей, и его сыновья были на голову выше, чем лучшие ученики сельской школы. «Он ездил с ними на всякие религиозные праздники, и на соревнования, и на концерты», — вспоминает Сучков. 

Юрий признался «Медузе», что не раз ругался с Никологорским из-за его «не очень хорошего отношения к юным девочкам», а однажды они так с ним из-за этого повздорили, что у Сучкова случился инфаркт, с тех пор они общение прекратили.

Гувернер с Рублевки

Под руководством Никологорского его сыновья стали кандидатами в мастера спорта по шахматам, но Александр вспоминает, что ездил на турниры реже всех: в 10-м классе он фактически впервые пошел в настоящую школу, чтобы получить аттестат и поступить в университет. «В какой-то степени все это время я был асоциализирован. Дискотеки, школьные праздники мы никогда не посещали — они считались грехом, — говорит Александр. — 10–11-й класс я был ботаником-пятерочником — сидел за отдельной партой, приходил, учился, уходил. Бывало, мне поджигали волосы, обзывались. Это были сложные годы».

В 15 лет Александр поступил на исторический факультет Православного университета — отец мечтал, чтобы он стал священником, — и уехал в Москву. Сын Никологорского рано приучился к самостоятельности: в столице он жил один (у его матери была комната в коммунальной квартире); как и отец — занимался недвижимостью и сам зарабатывал себе на жизнь.

Соблазна как-то «оторваться», по его словам, у Александра не было — невзирая на эту самостоятельность, в Москве он оказался в религиозной среде, где осуждались даже походы в клубы; интуитивно все это было ему противно. Однако и становиться священником по завету отца молодой человек не захотел: «Меня привлекала государственная служба, политика».

Однокурсник Александра Юрий Макарцев рассказал «Медузе», что тот сразу показался ему человеком амбициозным: «Он был младше всех нас — такой вундеркинд. Учился хорошо и при этом в качестве хобби занимался бизнесом, который приносил ему неплохие деньги».

Когда Александр учился на втором курсе, ему стала писать Тома из Никологор — когда-то она недолго ходила в духовный лицей, где они с ней и познакомились. Переписка переросла в романтические отношения, и вскоре Александр, несмотря на недовольство отца, сделал Тамаре предложение: «Он говорил, что я должен выбрать более образованную женщину, а Тома была девочкой из простой, рабочей семьи, но у нас была юношеская любовь, первая влюбленность, Тома — первая моя девушка, я у нее — первый парень». Когда Александру исполнилось 19, они поженились.

Юрий Макарцев рассказывает, что по-дружески завидовал Александру — тому, что тот так быстро нашел настоящую любовь. Молодой человек был на их свадьбе в Никологорах и познакомился с его семьей, которую назвал «традиционной». «Помню, что отец читал стихи, а вот мать Санькину я как-то совсем не запомнил. Саня вообще похож на отца — в плане романтизма, настроя душевного, он у них такой, парящий», — рассказал Макарцев.

В 2007 году Александр начал зарабатывать репетиторством: учил детей шахматам сначала в детском центре на «Тульской» (там среди его учеников был сын телеведущего Владимира Соловьева), потом — в школе Илзе Лиепы на Рублевке. «Она открыла балетную школу в Жуковке, при которой были уроки шахмат. Ко мне приходили дети Константина Меладзе, Анны Плетневой и других известных людей», — утверждает Александр. 

Поначалу на работу приходилось ездить на электричке с Белорусского вокзала, но уже через несколько месяцев молодой учитель купил себе машину (первым автомобилем тоже стала Volvo) — репетиторство на Рублевке приносило хороший доход. «Я почувствовал себя крутым парнем, — вспоминает Александр, — приехал в Москву фактически из деревни, из дома с печкой, и за несколько лет стал успешным молодым человеком».

В 2009 году Александр окончил университет и поступил в аспирантуру МГУ. Тема его научной работы — семейный вопрос в российской публицистике в конце XIX — начале XX века. В это же время его жена Тамара получила диплом парикмахера и какое-то время до рождения сына работала по специальности.

Александр продолжал давать уроки шахмат, но постепенно сфокусировался на индивидуальных занятиях. «Мне нравилось работать с детьми богатых людей, — признается он. — Это было интереснее, чем преподавать у детей бедного слоя. Я приезжал на Рублевку или в центр Москвы и за одно занятие мог получить сто долларов. Помню, отец моего однокурсника, программист, зарабатывал тогда в три раза меньше, чем я — аспирант».

Вскоре Александра пригласили давать уроки на дому детям одной из крупных российских чиновниц, чьи дети учились в школе Илзе Лиепы. Семья жила в большом доме на Рублевском шоссе, Александр называет его «дворцом в три тысячи квадратных метров». В этот дом, окруженный соснами, молодой человек ездил на протяжении двух лет, а потом ему предложили там постоянную работу — учителем-гувернером. Теперь молодой человек должен был учить детей чиновницы не только шахматам, но еще и истории и французскому языку, а с началом учебного года — отвозить их в школу и обратно.

В огромном доме на Рублевке ему дали отдельную комнату, где он иногда оставался ночевать. По словам Александра, к нему относились «уважительнее, чем к поварам или к горничным», но при этом всегда давали понять, что он не более чем наемный работник, — например, еду ему накрывали не в столовой, а на кухне для персонала.

Тем не менее новая работа ему нравилась: к тому моменту молодой человек устал и от шахмат, и от жизни в Москве, а на новом месте можно было наслаждаться соснами и близостью Николиной Горы (писательские места, по словам Александра, привлекали его романтическую натуру), а в свободное время заниматься диссертацией. К тому же летом 2011 года работодатель предложила Александру сопровождать детей на отдых на вилле в Провансе. «Мы жили в шикарнейшем доме с белыми колоннами, — вспоминает он. — Я вырос на французской литературе, поэтому для меня это было настоящей сказкой. В Москву мы вернулись на бизнес-джете».

Александр вспоминает, что почувствовал себя тогда приближенным к власти, своим среди жителей Рублевки, «выше остальных». 

Славянский гарем

В начале 2013 года Сергей Никологорский зарегистрировался во «ВКонтакте» и начал публиковать там свои объявления — подобно тем, что когда-то печатал в вязниковских газетах о наборе учеников в духовный лицей. В одном из них он писал: «Русский православный поэт приглашает прекрасных юных фей, любящих Бога, поэта, красивые платья и длинные волосы, в славянский гарем для великой любви и продолжения гениального рода — зарплата достойная и ежедневная». Помимо объявлений Никологорский вывешивал стихи о своей любви к девочкам и выкладывал неоднозначные фотографии со своими воспитанницами; о том, что это может вылиться в уголовное дело, он даже не задумывался.

Вскоре Сергеем начали интересоваться блогеры и активисты. Некоторые из них заводили с ним переписку через поддельный аккаунт 15-летней Вареньки Красовской — распечатку этих бесед блогер Иван Достоверкин затем отправил в прокуратуру. Никологорский, в частности, писал девочке: «Я обожаю одновременно устами целовать, правой рукой нежно-нежно ласкать твои волосы, а левой нежно-нежно ласкать… между ножек твоих».

В это же время Никологорского добавила в друзья во «ВКонтакте» копирайтер из Казани Маргарита Графова. «Представляете, он поэт и граф — а я поэтесса Графова», — смеется Маргарита и говорит, что фамилия, под которой она зарегистрирована в соцсетях, связана все же не с Никологорским, а с песней одной из ее любимых групп «Король и Шут» — «Девушка и граф». Прежде чем написать, Графова подробно ознакомилась с его поэтическим творчеством — некоторые стихи Никологорского во время разговора с «Медузой» она цитировала по памяти.

Никологорский уверял Маргариту, что, если бы встретил ее 10 лет назад — сейчас Графовой 34 года, — сделал бы «самой любимой феей». Но, когда узнал, что почитательница его таланта ведет двойную игру, обозвал ее «порочной ведьмой казанской».

Фрагменты своей переписки с Никологорским Маргарита выкладывала на другой странице в соцсети — чтобы обсудить и посмеяться над ним со своими друзьями. Девушка заявляет, что «находить всяких фриков и троллить их» — ее хобби: «Кто-то крестиком вышивает, а я люблю таких персонажей вилкой потыкать».

«Интернет-сообщество тут же придумало ему кличку — педодед, — рассказывает Графова. — Но я долго была уверена, что он просто стихи свои пишет и максимум — обнимает этих девочек».

По словам Графовой, она не раз общалась с Никологорским по телефону и даже хотела съездить в Никологоры, чтобы познакомиться с ним лично, но не успела. Летом 2013 года в дом Сергея в Никологорах приехала группа оперативников и изъяла все имеющиеся у него видеокассеты и фотографии. В сентябре его арестовали и посадили в СИЗО по обвинению в развратных действиях.

Во время следствия — оно шло два года — нашли трех девушек, которые рассказали, что Никологорский несколько раз трогал их за грудь и гениталии. Ему предъявили обвинение по статье 132 Уголовного кодекса — насильственные действия сексуального характера в отношении лиц, не достигших 14 лет (всем троим девочкам на момент совершения преступления в 2011 году было от 11 до 13).

В приговоре (есть в распоряжении «Медузы») подробно описаны все 10 эпизодов, которые вменяются Никологорскому. По словам подростков, каждый раз перед началом занятий Сергей просил их переодеться в платья и панталоны. В этих одеждах девочки играли в мяч и в шахматы, читали стихи. Никологорский наблюдал за ними или снимал их на фото- или видеокамеру, а потом просил сесть к нему на колени. Как описано в приговоре, называя девочек феями и восточными красавицами, он просил их поднять подол платья и гладил под одеждой: запускал руку и трогал грудь, живот, ягодицы, бедра и гениталии.

Все допрошенные девушки рассказали, что Никологорский никогда не применял к ним насилие (предложения сесть к нему на колени всегда высказывались в доброжелательной манере), но за отказ подчиниться грозил, что не заплатит стипендию. Суд счел это «действиями сексуального характера с использованием беспомощного состояния потерпевших» с целью удовлетворения сексуальных потребностей. 

Сексолого-психолого-психиатрическая экспертиза установила, что у Никологорского смешанное расстройство личности и множественные расстройства сексуального предпочтения, включая педофилию с элементами фетишизма, — и признала его вменяемым. В феврале 2015-го Сергея Никологорского приговорили к 12 с половиной годам колонии строгого режима.

Сергей Никологорский свою вину не признал, а на суде заявил, что свидетельницы могли оговорить его из-за своей «склонности ко лжи» или из-за его отказа выплачивать им повышенное вознаграждение. «Отец говорит: максимум, что он мог сделать, — это потрогать через одежду бедро, мог обнять или хаотически ласкать — по-отечески», — рассказывает Александр и добавляет, что и сам понимает, что какое-то влечение к девушкам у отца все же было, но «насильственными» его действия назвать нельзя.

«Я так понимаю, что отцу всегда было сложно налаживать отношения со взрослыми женщинами, он не терпел личность рядом с собой. Ему нужен человек, который будет ему полностью подчиняться. У мамы такой характер в результате сложился после стольких лет жизни», — говорит Александр. По его словам, его мать тоже не верит в обвинения Никологорского и говорит, что «это его не интересовало»: «Не мог он лезть руками туда, куда не надо».

«Сейчас мы где-то раз в месяц с ним переписываемся, — рассказывает Маргарита Графова. — Я так начинаю свои письма: „Приветствую вас, Сергий, абсолютно лучший поэт и граф. Нет ни дня, чтобы ведьма казанская не вспоминала о своем поэте“». В ответ Никологорский цитирует Библию, говорит о Богородице, пишет, что он посланник Бога и что страдает сейчас, как Иисус: «Зачем травили вы Христа, зачем вы травите поэта?» 

 Сын врага народа

Летом 2013 года — за несколько месяцев до ареста Сергея Никологорского — Александр и Тамара узнали, что у них будет второй ребенок. Семья переехала в квартиру в Красногорске, купленную в ипотеку, — Александр потратил на нее все свои сбережения. В 2014-м он ушел от чиновницы, в чьем доме проработал почти три года: сидеть во дворце ему надоело, к тому же начальница снизила ему зарплату.

С 2015 по 2018 год Александр учил шахматам детей одного из депутатов Госдумы, тратя весь заработок на содержание семьи и выплату долгов по квартире. «Репетиторством мне удавалось набрать необходимую для жизни сумму, но мне уже не хотелось им заниматься, — говорит Александр. — Найти другую высокооплачиваемую работу у меня не получалось, а за 40–50 тысяч в месяц я никуда идти не хотел».

Безрезультатные поиски работы, не связанной с частными уроками, постепенно погружали Александра в депрессию — она усилилась после приговора отца на фоне травли Никологорского в интернете: в пабликах во «ВКонтакте» и в «Живом журнале» блогеры выкладывали тексты постов Никологорского с его страницы и фрагменты переписки с несовершеннолетними девочками. 

Александр боялся, что клиенты начнут и его подозревать в педофилии, — и с трудом концентрировался на работе. «Я решил, что сам расскажу депутату, по какой статье сидит мой отец, — рассказывает он. — Новость они восприняли немного нервно, но потом мне перезвонили и сказали: „Александр, не переживайте, мы вам доверяем. Но у нас в квартире стоят камеры, и убирать их мы пока не будем, это наша подстраховка, извините“».

В 2015 году Александр устроился тренером по шахматам в Ломоносовскую школу, однако спустя три месяца, по его словам, директор внезапно потребовала написать заявление об уходе по собственному желанию, угрожая увольнением по статье. В Павловскую гимназию, где он также проходил собеседование, Александра не пустила служба безопасности. История с такими отказами повторилась еще не раз. «Я чувствовал себя как сын врага народа в советское время», — вспоминает Александр.

В январе 2017-го Александра вновь позвали работать в дом чиновницы с Рублевки — преподавать ее младшим детям. Сотрудничество продлилось около полугода и завершилось по инициативе работодателя; причин увольнения Александру не назвали.

Незадолго до этого младший сын Александра тяжело заболел. Мужчина вспоминает, что над ним тогда «нависли три дамокловых меча»: «С одной стороны, было непонятно, что происходит в колонии с отцом; с другой — проблемы со здоровьем у ребенка; с третьей — долги по квартире. Я тогда находился в каком-то тумане — у меня у самого начались проблемы со здоровьем».

Примерно в это же время — в 2016 году — Александр получил странный звонок из колонии от Сергея Никологорского: «Он позвонил мне и совершенно не своим голосом — абсолютно подавленным, которого я никогда не слышал, — попросил перевести на какую-то карту 50 тысяч рублей. Потом мне стали звонить из тюрьмы другие заключенные и говорить, что отец им должен. После этого я даже в больницу попал — я не знал, что делать».

После того как из СИЗО Никологорского перевели в колонию города Коврова, его связь с близкими на время прервалась. Когда жена Алеся наконец смогла добиться свидания с ним, родные узнали, что из-за долгов его перевели в разряд «угловых» — заключенных, которые выполняют самую тяжелую работу в отряде и не обладают никакими правами.

Письма руководству ФСИН и обращения в приемную по правам человека, которые Александр начал активно рассылать, сделали только хуже. «Он сказал потом маме на свидании, что его предупредили: „Начнешь ябедничать — тебе конец“», — рассказывает Александр.

Несколько раз из-за серьезных побоев Сергей Никологорский попадал в больницу. Все, чего удалось добиться семье, — это перевести его в другой отряд. В новом коллективе ему удалось дорасти до начальника «угловых». «Он был доволен, что ему дали командовать, но этой весной мама съездила к нему на свидание и узнала, что за отказ избивать новеньких отца снова понизили и продолжают заставлять работать с утра до вечера», — рассказывает Александр.

В июле 2019 года Александр впервые за долгое время съездил в колонию на свидание к отцу — до этого свое общение с ним он сознательно сокращал: оно его «сильно изматывает». «Он говорил об ужасах, которые с ним происходят в тюрьме: летом заставляют ходить в зимних ботинках, бьют палками по пяткам и ягодицам, — рассказывает Александр. — Он требует, чтобы мы за него боролись, говорит, что невиновен, осуждает нас, что мы слишком мало делаем для его освобождения, зарабатываем деньги, а ему пересылаем мало».

По словам Горского, отец даже из тюрьмы продолжает учить его жить: «Он страдает из-за того, что привык чувствовать себя выше других — независимым и особенным. А в тюрьме ему показывают, что он — такой же, как и все, а за попытки возвышения наказывают».

Отцовская модель

Арест отца, болезнь ребенка и денежные трудности сильно повлияли на отношения Александра с женой Тамарой. В месяцы, когда он был не в силах бороться с депрессией, семья жила на пенсию младшего сына по инвалидности; потом Александр стал требовать, чтобы жена вышла на работу в парикмахерскую. 

С тех пор, по его словам, Тамара сильно изменилась: «Если раньше она подстраивалась под меня, то сейчас сказала, что не хочет думать ни о чем, кроме работы в парикмахерской на окраине Красногорска, телевизора и детей, а интеллектуальные интересы, которые меня волнуют, ей до лампочки».

Впервые за десять лет брака Александр задумался о разводе. «Мы совсем разного духа, — считает он. — У нее нет образования, она постоянно общается с друзьями через интернет. В какой-то момент я понял, что нам не о чем с ней говорить. Я был в браке, но чувствовал себя абсолютно одиноким человеком». 

Постепенно Александр осознал, что модель своего первого брака он позаимствовал у отца — «сознательно выбрал слабую женщину», о которой нужно было заботиться, «держать под своим крылом». «Сейчас мне хочется видеть рядом женщину равную себе», — говорит он.

Весной 2018 года Александр влюбился. В библиотеке он познакомился с девушкой — «образованная, знает французский, интересная». Он «сделал вид», что разводится с женой и не против завести отношения с новой знакомой. Спустя некоторое время девушка из его жизни исчезла, и Александр уходить от жены передумал — но Тамара настояла на расставании. «Она сказала, что такой мужчина ей не нужен, и несмотря на мои возражения, нас развели», — говорит он.

С «Медузой» бывшая супруга Александра общаться отказалась (ее имя в тексте было изменено), а когда узнала, что ее бывший муж все-таки планирует подробно рассказать журналисту историю своей семьи, пригрозила ему судом — в том случае, если он раскроет некоторые данные из ее личной жизни.

Друг Александра Юрий Макарцев назвал Тамару «светлым человеком» и посетовал, что ей очень больно говорить об их разводе. «У Томы, как у любой женщины с двумя детьми, нет каких-то амбиций, ей хочется семейного тепла и уюта, а у него были планы заложить квартиру, начать бизнес, — рассказывает Макарцев. — Ну и стихи, которые он писал той девушке, не остались незамеченными, конечно».

Принудительное взросление

В начале 2018 года Александр решил сменить фамилию — он и его сыновья стали Горскими. «Во-первых, она выдуманная, во-вторых, мне хотелось дистанцироваться от отца, и я надеялся, что так у меня будет больше шансов найти работу», — объясняет он, добавляя, что его отец тоже сменил фамилию, когда ему было 30 лет.

Однако смена фамилии мало что изменила в жизни Александра. В трудовой книжке ее просто зачеркнули и поверх написали новую, во всех дипломах он так и остался Никологорским — зато при заполнении анкеты на вопрос «Меняли ли вы фамилию?» приходится отвечать положительно; в итоге теперь при трудоустройстве на его фамилию стали обращать даже больше внимания, чем раньше. 

Сам Александр говорит, что к новой фамилии до сих пор не привык. «Я всегда гордился [прежней фамилией], я диссертацию в МГУ защитил с фамилией Никологорский, — объясняет он. — Да и новую жизнь начать не удалось, все равно вся эта история всплывает. Я только надеюсь, что детям будет спокойнее расти с новой фамилией, без памяти, что Сергей Никологорский — глава их рода». 

Помимо Александра и его сыновей никто из Никологорских фамилию больше не менял. Александр объясняет это тем, что никто из его близких никогда не искал работу, вместо этого они «сидели на шахматах»: у одного брата своя шахматная школа, другой дает частные уроки, третий — еще студент; старшая из двух сестер Александра взяла фамилию мужа и занимается детьми, младшая еще учится в школе и живет с матерью в Никологорах. Братья и сестры Александра общаться с «Медузой» отказались, 20-летний Иоанн Никологорский уточнил в переписке во «ВКонтакте»: «Если публикация не прославит Иисуса Христа — значит, труд бесполезен».

Мать Александра продолжает верить в невиновность Сергея и уверяет, что сексуальные контакты с подопечными его не интересовали. По словам Горского, она надеется, что когда Сергей выйдет из тюрьмы, Европейский суд по правам человека присудит им «хорошую компенсацию» — за то, что Сергея били в тюрьме. После ареста все имущество Никологорского, кроме дома в поселке, пришлось продать, чтобы расплатиться с его долгами; сейчас Алеся живет на зарплату воспитательницы детского сада.

Александр говорит, что на него арест отца произвел большее впечатление, чем на остальных членов семьи. «Может быть, я душевный человек, я с юности пишу стихи, — рассуждает он. — Они не принимают эту ситуацию так близко к сердцу. Возможно, это ошибка, но я постоянно повторял себе: „Ты первенец, ты старший сын, ты должен бороться“».

В последние три года, считает Александр Горский, с ним произошло «не очень добровольное взросление». С одной стороны, он перестал чувствовать над собой вечно довлеющий авторитет отца, с другой — погрузился в молодежную среду, от которой был оторван, работая исключительно с детьми. «Я вдруг понял, что до этого жил в одиночестве: у меня было мало друзей — я общался только со своими студенческими приятелями, — рассказывает Александр. — А потом я вдруг открыл для себя современный мир, записался на уроки бачаты и в библиотеку иностранной литературы — стал приобщаться к московской жизни». 

Раньше Александр регулярно ходил в храм причащаться, но в последние годы сильно отдалился от религии. Александр говорит, что теперь не испытывает потребности ходить в церковь. «Я стал сравнивать себя с Христом — ведь он тоже в какой-то момент стал осознавать, что его биологический отец не такой уж хороший человек, и поэтому стал называть своим отцом Бога».

По мнению друга Александра Юрия Макарцева, «слом» в жизни Александра произошел в тот момент, когда у него пропала вера в Бога — именно тогда пропал весь смысл: «От отца он пытался дистанцироваться, вся эта история ударила и по его репутации [тоже], но сломал его, как мне кажется, все-таки разрыв с супругой».

Экскурсовод

В январе 2019 года, по словам Горского, его приняли на испытательный срок в музей «Садовое кольцо» на проспекте Мира на должность младшего научного сотрудника. Он говорит, что отдал директору музея Ольге Ивановой-Голициной свою трудовую книжку, написал заявление о приеме на работу. Как утверждает Александр, за несколько недель, с 10 до 30 января, он успел провести несколько экскурсий и приступил к научной работе по изучению истории Сухаревской башни и Мещанского района. Однако в конце месяца Иванова-Голицина вернула Горскому трудовую книжку и не выплатила ему заработную плату за отработанные в музее недели, объяснив это тем, что он не прошел испытательный срок.

«Она заявила, что я плохо провел экскурсию, на которой она присутствовала, — придралась к каким-то мелочам: Временное правительство я назвал дореволюционным», — возмущается Александр. Директор музея написала несколько писем на имя начальника управления музейно-выставочной работы департамента культуры города Москвы Антона Горянова (есть в распоряжении «Медузы»), в которых объяснила, что музей не вступал в трудовые отношения с Горским и не подписывал с ним трудовой договор; кроме того, коллектив музея «отмечал странности в его поведении» — Александр якобы сидел на корточках в залах, пел песни и производил впечатление «малообщительного, закрытого человека».

В письмах директор также упоминает, что Александр недавно сменил фамилию, называет статью Уголовного кодекса, по которой был осужден его отец, и указывает, что в должностные обязанности научного сотрудника входит в том числе работа с несовершеннолетними детьми. Горский написал в департамент культуры Москвы, в прокуратуру Мещанского района, в Мосгордуму и Трудовую инспекцию, а также подал иски об установлении трудовых отношений, взыскании заработной платы и компенсации морального вреда в Мещанский суд. 

В разговоре с «Медузой» Ольга Иванова-Голицина назвала это разбирательство «обычным трудовым спором, которых полно», и заявила, что Горский никогда не проходил у них испытательный срок. «Вход в музей — свободный и бесплатный, к нам может прийти любой человек, сколько приходил Горский, мы не фиксировали», — говорит она. По ее словам, Александр никогда не проводил никаких экскурсий.

Сколько раз директор музея встречалась и беседовала с Александром Горским и когда именно решила не заключать с ним трудовой договор, Иванова-Голицина не помнит и говорит, что не стала брать его на работу, потому что его «профессиональные навыки и служебные компетенции, представленные с прошлой работы, не соответствовали заявленным требованиям». То, что Горский — человек «необычный», директор осознала как раз после того, как отказала ему в найме, — по его бурной реакции с угрозами и хлопаньем дверью. «После этой реакции я решила почитать о нем в интернете. Так я узнала, что человек он проблемный, нигде толком не работал и, по-моему, до сих пор не работает».

Иванова-Голицина говорит, что статья, по которой отбывает наказание отец Александра, никак на ее решение о его найме не повлияла, зато прочитанное в интернете помогло ей понять, «из какой этот человек семьи и почему он так себя ведет». 

«Он неуравновешенный, ранимый, он много пережил, ему непросто жить в этом мире, видимо, отсюда эта не совсем адекватная реакция, мне его жалко, но я приняла решение вне зависимости от его жизненных обстоятельств, — объясняет директор музея. — С ним, наверное, надо было по-другому общаться, раз он такой ранимый человек. Делать за счет маленького московского музея себе имя на такой ситуации — это неприлично».

Эпилог

Александр до сих пор не нашел постоянную работу, несмотря на то что за последние два года отправил, по его словам, тысячи резюме и прошел более ста собеседований. До недавнего времени три дня в неделю он вел уроки в школе шахмат в Митино, но в июне уволился — по словам Горского, дирекция школы до сих пор не выплатила ему зарплату за май. Сейчас Александр иногда водит экскурсии на французском языке в Кремль и продолжает мечтать о государственной службе, он признается, что часто представляет себя сотрудником важной госструктуры на солидной должности.

Юрий Макарцев говорит, что сейчас Александр стал еще более амбициозным, чем раньше: «У него слишком высокие требования к оплате труда — он хочет сразу получать директорскую зарплату. Он то за одно берется, то за другое, у него куча проектов, и везде он хочет быть лидером». 

А сам Александр недоумевает: «Один мой однокурсник в МИДе сидит, другой — директор одного из ресторанов Деллоса, третий — тоже неплохую должность имеет в Москве. Я учился лучше их, а второй год без места. Странно и обидно».

— Какие чувства вы испытываете сегодня к вашему отцу?

— Чтобы разобраться в себе, я обратился к психологу, и она процитировала мне совет, который ее коллега однажды дал сыну офицера СС: «Если для тебя он был хорошим отцом, помни его таким». У меня был хороший отец.

— Думаете, он сожалеет о том, что сделал?

— В письмах он периодически кается, а маме пишет: «Ты моя единственная». Она говорит, что раньше он ее никогда единственной не называл. Пишет, что он больше никогда не будет увлекаться девочками, что это была большая ошибка.

— Думаете, он понимает, что с ним что-то не так?

— Подозреваю, что нет, у него очень развито чувство собственного величия. Даже тюрьма на него не повлияла — в какой-то степени я чувствую себя более сломленным, чем он.

После развода Александру пришлось съехать в комнату в коммунальной квартире — ту самую, в которой он жил еще студентом. С сыновьями он видится по выходным и иногда в будни — раньше они приходили к нему на занятия по шахматам. По словам Горского, шахматистов из них он делать не намерен.