истории

Почему дело Ивана Голунова стало таким важным и объединяющим Ольга Романова — о преследовании журналиста «Медузы»: Carnegie.ru

Источник: Meduza

В последние годы количество осужденных, которые сидят за преступления, связанные с наркотиками, составляет около 140 тысяч человек — это порядка 26-27% от общего числа отбывающих наказание. Во многих случаях у правозащитников даже нет возможности вступиться за людей, которые стали жертвами правоохранительных органов. Часто, чтобы помочь, нужны не юристы, а журналисты-расследователи — такие, как Иван Голунов. Журналистка, директор фонда «Русь сидящая» Ольга Романова в статье для Московского центра Карнеги рассказывает, как фабрикуют дела о наркопреступлениях и как этому противостоять. С разрешения Carnegie.ru «Медуза» публикует ее статью целиком.

Дело журналиста-расследователя Ивана Голунова со всей очевидностью удивило — и еще удивит — многих. Началось оно, конечно, не в день задержания Ивана 6 июня, а значительно раньше (думаю, в конце зимы). А вот чем закончится, пока непонятно. Но то, что оно уже вошло в современную историю в качестве примера солидарности и сопротивления, это очевидно. 

Во-первых, почему конец зимы. Здесь можно отталкиваться от «технической опечатки»: Ивану было предъявлено постановление о привлечении в качестве обвиняемого, датированное мартом 2019 года. Да, они это исправят, но договаривались про Ивана, скорее всего, примерно тогда. Лично мне представляется, что заказчик дела на Ивана отправил посредника договариваться с полицией 23 февраля — удобный повод поздравить защитников Отечества. Были переданы верительные грамоты в виде бутылок, они же были распиты, и договорились о следующей встрече уже всерьез. Как раз март. Тогда же и ударили по рукам. Договорились о том, какие будут по этому поводу сверхурочные и премиальные. Неспешно начали, к июню раскачались.

Почему я так себе это вижу? Потому что я все это наблюдаю вблизи уже 12 лет. Мой собственный обыск, в результате которого я уехала из страны, был 8 июня 2017 года. Я давно восстановила все в подробностях: кто, когда, с кем, кому. В конце зимы договорились, в марте дело потихоньку пошло. Можно ли побыстрее? Можно, но только в исключительных случаях, мы с Ваней не они, для исключений нужна большая политическая воля и заинтересованный админресурс. Нужно быть как минимум Навальным или Улюкаевым, чтобы побыстрее. Для всех остальных «просватанных» имеется лаг в три-четыре месяца, в течение которых вы ничего особенного не заметите. Да ничего и не будет происходить — так, довольно ленивая и глупая бумажная работа, которую нужно выполнить вполне ритуально. 

Во-вторых, и на самом деле это главное, — почему такая солидарность и сопротивление наблюдаются в деле Ивана Голунова. Конечно, есть цеховая солидарность и гораздо более мощное соображение, что Ивану мстят за профессиональную деятельность: ему угрожали и примерно вот это всё и обещали. Здесь гораздо важнее другое: получилось, как в простом физическом опыте про поверхностное натяжение жидкостей, когда одна лишняя капля воды меняет баланс.  

Это та самая капля: достали уже своими бесконечными посадками, заказными делами, от которых никто не застрахован, что полиции нужно бояться больше, чем толпы хулиганов в темном переулке, что следствие не расследует, что прокуратура погрязла в коммерции и что судам это все равно, они просто штампуют решения, которые не ими принимаются, исполняя фактически функцию секретаря-делопроизводителя. 

Достало, что любому из нас можно подкинуть наркотики, что тебя можно безнаказанно избивать и пытать, что главврач будет на стороне силы, а не пациента, и не постесняется сто раз сказать об этом в своем инстаграме, что про тебя покажут фантазийный сюжет в прайм-тайм на ведущем канале страны, а потом ты заявишь об этом в суде, что, например, твое признание было получено под пытками (впрочем, это не случай Ивана, но это типичный случай), будешь надеяться на судебное следствие, а его не будет, судье все равно, судья это все сто раз слышал. Нет, он не сомневается, что били и выбили, просто он ничего не может и не хочет с этим сделать.

Общая проблема с наркотическими статьями

В последние годы количество осужденных, отбывающих наказание в местах лишения свободы за преступления, связанные с наркотиками, составляет порядка 140 тысяч человек. Цифры немного колеблются, но сейчас это 26–27 процентов от общего числа отбывающих наказание. Людей, попавших под эту статью, несколько больше: порядка 3 процентов отправляют на принудительное лечение (в специализированные больницы, от тюрьмы неотличимые), кому-то по разным причинам везет, и они получают условный срок, кто-то «решает вопрос» (да, взятка), не доводя дело до суда и даже до возбуждения уголовного дела.

Иногда работает просто случайность. «На ментовской пьянке, если вас допустят, вы услышите, как „взяли“ с осмотра места происшествия в притоне гашиш, или какой отличный кокс „подняли“ на рейде, как доставляли цыганку, взятую с марихуаной, обкурились по дороге, забыли, кого это они везут, и отпустили. Будут смеяться», — свидетельствует бывший следователь, бывший помощник прокурора Алексей Федяров, ныне юрист в фонде «Русь сидящая». 

Было ли так всегда? Нет. В 2004 году в местах лишения свободы за преступления, связанные с оборотом наркотиков, было отправлено чуть больше 43 тысяч человек (на 100 тысяч меньше, чем сейчас, при общем снижении числа осужденных по всем остальным статьям больше чем на треть). 

Почему так? Стали лучше работать правоохранители и стали больше выявлять? Стало больше наркотиков? 

Нет. То есть мы не знаем. Точных данных нет и быть не может в ситуации тотальных фальсификаций. Как в сериале «Чернобыль»: что-то происходит, у нас металлический привкус во рту, и мы видим свечение и дым, но это гудрон горит на крыше, дозиметров-то нет. То есть один имеется, но в сейфе. Давайте как-нибудь его достанем, когда ключи найдем. Но торопиться некуда. Достали дозиметр. На нем написано «Ivan Golunov». 

Но в ЦК все равно еще не верят, да и не до этого им там. А в стране и вовсе внимание не обращают, и до кого-то до сих пор не дошло, где мы оказались. 

Фальсификации

О фальсификациях в делах о наркопреступлениях говорят много и давно, вот, например, ссылка на доклад Института проблем правоприменения и Европейского университета в Санкт-Петербурге — они делали такие исследования, пока могли: «Российские правоохранители поставлены в ситуацию, когда они вынуждены любыми способами выполнять навязанные руководством показатели по контролю над преступностью, даже если эти показатели оторваны от реальности. В случае с наркопреступлениями такие способы могут включать в себя провокации, подброс наркотиков, умышленную манипуляцию результатами экспертизы наркотиков или фальсификацию вносимой в статистические карточки информации о наркопреступлении».

Исследовав доступную статистику и уголовные дела, аналитики пришли к выводу, что «парадоксальным образом у наркопотребителей чаще всего изымаются именно такие массы марихуаны и гашиша (а также кокаина и героина. — О.Р.), которых как раз достаточно для квалификации правонарушения как уголовного преступления, и эти массы ненамного превышают „значительный размер“, необходимый для возбуждения уголовного дела. По мере удаления от значительного размера количество изъятий быстро падает.

Само по себе это не является доказательством искусственных манипуляций со стороны правоохранительных органов, но ставит вопрос, почему, по данным ведомственной криминальной статистики, наркопотребители чаще всего имеют ровно столько марихуаны и гашиша, сколько нужно, чтобы против них было возбуждено уголовное дело».

Именно это и подтверждает дело Ивана Голунова. Оно казалось правоприменителям настолько простым (то есть обычным), что они не прибегли ни к провокации (хотя в случае именно с Иваном, не употребляющим наркотиков, это было довольно сложно сделать), ни к подделке экспертизы (отказавшись ее изначально проводить, и это бы всех устроило, если бы не резонанс). 

Что бы они стали делать дальше

Очень просто. К Ивану пришел бы адвокат по назначению. Бесплатный. Обычно такие адвокаты работают в тесной связке со следствием. Адвокат убедительно объяснил бы Ивану, что надо сознаваться во всем, что предъявят. Ведь иначе они будут (продолжат) бить и издеваться, зачем это длить. А если все признать, они отстанут. И не будут злиться, можно даже попробовать условный срок получить. Ну и что, что не за что, так уж получилось. Или вот как еще скажет: ты сейчас все подпиши, а на суде изменишь показания, и ничего тебе не будет. И люди берут особый порядок. Явку с повинной. Дают показания, на кого скажут. 

Восемьдесят процентов дел по наркотикам рассматриваются в особом порядке, то есть без исследования доказательств. Ничего не исследуется. Сразу приговор. 

Особый порядок на срок не влияет, проверено и доказано судебной практикой. У юристов «Руси сидящей» бывали случаи (последний в Новосибирске оспаривали в прошлом году), когда сотрудничество со следствием приводило к еще более плачевным результатам, чем отказ от сотрудничества. Выглядело это так: взяли парня на закладке наркотиков, он стал искренне сотрудничать и изобличил всю мелкую организацию, какую знал, пять человек. Они ничего не подписали и дали показания на него. Итого 14 лет, остальным по 9–12. Верховный суд оставил приговор без изменения.

А вот еще типичные случаи, которые пока в научных докладах не изучены, мы отмечаем эту тенденцию в последний год. Агенты, маскирующиеся под хедхантеров, нанимают в сопредельной стране бригаду из 30–40 человек для некоей работы в России. В трех наших таких случаях (из трех) это были парни из сельских районов Украины. Их привозят в Россию, забирают документы, и после этого они выясняют, что их работа заключается в том, чтобы делать закладки с наркотиками. Через три-четыре месяца такой работы всю бригаду работодатель просто сдает оптом и нанимает следующих.

Здесь очевидна выгода с двух сторон: правоохранители получают разоблаченную группу наркодилеров, не трогая основной бизнес, а реальный дилер, оберегаемый правоохранителями, сохраняет свое дело. Конечно, здесь нет и быть не может адвокатов по соглашению: у сельских украинских парней нет денег для такого, и в России, конечно, им никто и не думал платить, для того и сдали оптом. Для правозащиты тут тоже нет никакой возможности вступиться: парни же реально занимались закладками. Чтобы помочь таким, как они, нужны не юристы, а журналисты-расследователи — такие, как Иван Голунов. 

Зачем они фальсифицируют

Именно на мелких закладках и наркопотребителях и делаются показатели раскрываемости преступлений. Трудно быть оперативником в уголовном розыске, это только в сериалах все выглядит захватывающе, а на самом деле это рутина, писанина, показатели и начальство. Оперативники после нескольких лет бесперспективной работы стараются уйти именно в наркоконтроль, там легко получать звания и не лишают премий. Конвейер легкий и отработанный. И, конечно, безнаказанность. 

В Уголовном кодексе РФ достаточно статей, карающих за фальсификацию доказательств. Более того, имеется статья, карающая судей за вынесение заведомо неправосудного приговора. Но это мертвые, нерабочие статьи. На моей памяти в «Руси сидящей», через которую проходят тысячи дел в год, было одно дело, которое закончилось осуждением нескольких следователей, но за превышение служебных полномочий и вымогательство, а не за организацию фальсификаций, к тому же организаторы схемы были выведены из-под расследования: один бывший капитан полиции оказался сыном губернатора, ушел работать в Олимпийский комитет, а потом в РЖД, а двое других вообще заместители генерального прокурора, чего ж вы хотите. 

Реальных приговоров судьям, которые выносили заведомо неправосудные приговоры, я не помню ни одного. А ведь любую фальсификацию в суде видно. Более того, при желании ее легко установить. 

Конечно, фальсифицируют не только дела по наркопреступлениям. Просто их фальсифицировать легче всего, отчего эта статья зовется «народной». В зонах так и говорят: «По какой статье?» — «По народной». 

Еще проще фальсифицировать дела по педофилии. Для этого достаточно заявления представителя потерпевшего. Обычно это бывшая, которая мстит ушедшему любовнику или мужу при разводе с дележом имущества. Достаточно заявить, что, когда ребенку было два-три года, муж трогал его за неположенные места. Сами понимаете, что покажет беседа с ребенком — все, что угодно.

У нас был случай, когда барышня 22 лет заявила, что отец изнасиловал ее в семилетнем возрасте. Они с матерью молчали, потому что боялись. А теперь они разводятся и делят однокомнатную квартиру и уже не боятся. Мужик получил 14 лет и уже ничего не делит. Бывают еще сумасшедшие бабушки, которым показалось, что окулист, подсаживая ребенка на стульчик, как-то не так потрогал его за попку. А вы попробуйте его подсадить, не трогая попку. А детские спортивные тренеры и обиженные мамаши. А воспитатели в детских садах. 

Понятно, что педофилы и наркобароны существуют. Но пока все заняты фальсификациями и борьбой за показатели, они живут спокойно. Ведь их дела надо расследовать, настоящие — они умные и осторожные. 

То же самое — с экономикой. Типичный случай — банковский. Владельцы банка забирают всё и уезжают, но есть заявления потерпевших. Берут тех, кто остался, включая операторов в колл-центре. 

Убийство? Запросто. Мы только что занимались делом некоего простого парня Шевченко, ранее судимого, который был обвинен в убийстве, имея алиби. После пыток в одном из отделений полиции Москвы он подписал показания, но догадался попросить суд присяжных. Присяжные оправдали его, но их решение было отменено. Добились повторного суда присяжных — снова оправдание. Но это пока. Никто не знает, будет ли второе решение отменено, мы знаем случаи, когда отменяли и дважды, и трижды.

И это повезло, потому что снова ввели присяжных. Когда их нет, и шансов нет. А есть ли у нас шанс наказать следователей за фальсификацию доказательств? Увы, будем реалистами — судя по тому, что было до сих пор, шансов нет. А ведь участвовало в этом не меньше десяти человек. Зачем им это было нужно, ведь с этого дела ни денег, ни славы? Просто так привыкли. Кого нашли, того и заставили подписать признание. Почему нельзя привлечь следователей? Потому что наше слово против их слова. И наши слова ничего не значат. Они просто немного ошиблись, их за это поругают. 

Ничего, они сделают показатели на ком-то еще. 

Что делать

Конечно, трудно сейчас сказать, чем все это закончится для Ивана Голунова и для нас с вами. Потому что каждый может оказаться на его месте, а кто-то уже и оказывался. Что делать?

И самое главное, если вдруг позвонили вам и попросили о помощи. Да, этим надо заниматься. Даже один отбитый у системы может стать началом конца для нее. Как это может случиться сейчас с кейсом Ивана Голунова, если мы дожмем. 

Не надо иллюзий, что мы сможем изменить систему, на то нужна политическая воля, а политически система устраивает российскую власть. Суды подконтрольны и послушны, силовики эффектно и эффективно подгребают под себя экономику и общественную жизнь; и когда мы говорим «народ», мы имеем в виду себя, а это не так. Силовиков всех мастей, судей, приставов и конвойных, администраторов и обслугу, завязанных на них бюджетников, пропагандистов и предпринимателей с госконтрактами, помноженных на членов их семей, гораздо больше, чем независимо мыслящей публики.

Другое дело, что отсутствие права в стране бьет и по ним тоже, и они это понимают и чувствуют. Поэтому кейс Ивана Голунова стал таким важным и объединяющим. Все кожей чувствуют, что надо попробовать противостоять хотя бы на одном примере. Довести это дело до конца — к снятию всех обвинений с Ивана и с публичным привлечением к ответственности виновных. Надо попробовать сделать это один раз, да, коллективными усилиями. Потому что до сих пор этого еще никому не удавалось. 

При довольно хорошо описанной базе по фальсификациям, при отличной аналитике, при существующем устойчивом общественном мнении о работе правоохранителей и судов это еще не удавалось никому. Теперь есть шанс.

«Медуза» освещает дело Ивана Голунова в телеграм-канале «Голунов» и на специальном экране. Там можно написать письмо Ивану и найти все его статьи. 

Читайте также на Carnegie.ru: