истории

«Одесса» Валерия Тодоровского: фильм открытия «Кинотавра» о советской жизни, холере и любви

Источник: Meduza

9 июня в Сочи начался юбилейный, 30-й российский кинофестиваль «Кинотавр». Открыл программу фильм Валерия Тодоровского «Одесса» — о закрытом в 1970 году из-за эпидемии холеры городе, в котором застревает главный герой, журналист-расследователь из «Известий», и его восьмилетний сын. В фильме сыграли Евгений Цыганов, Леонид Ярмольник, Ирина Розанова, Ксения Раппопорт, Евгения Брик. Кинокритик «Медузы» Антон Долин рассказывает, чем картина похожа на продолжение «Оттепели» и почему главное в ней — атмосфера.

У Габриеля Гарсиа Маркеса есть роман «Любовь во время холеры» — эта формула идеально описывает сюжет «Одессы» Валерия Тодоровского. Впрочем, заимствования исключены. Каждый кадр, с расслабленной виртуозностью снятый голливудским резидентом Романом Васьяновым, каждый диалог, тщательно сконструированный сценаристом Максимом Белозором, кричит о том, что для родившегося в Одессе режиссера эта история — глубоко личная. Это ключевое свойство и важнейшее достоинство камерного эпоса — в нем есть и мальчик, приехавший из Москвы на жаркое черноморское побережье, неслучайно названный Валериком.

Одного из ключевых авторов российского кино за последние четверть века и двукратного лауреата Гран-при «Кинотавра» (за «Любовника» и «Моего сводного брата Франкенштейна») давно не называют Тодоровским-младшим. И все же в самых пронзительных и личных своих картинах он отдает долг отцу, символу предыдущей эпохи. Это подарило живой нерв «Оттепели», так сильно — невзирая на мастерскую ремесленную выделку — отличавшейся от декоративных «Стиляг». Из этого же персонального интимного прошлого вылеплена «Одесса», явно контрастирующая с искусственным и коммерчески успешным «Большим», предыдущим фильмом Тодоровского. Более того, в известной степени «Одесса» выглядит как прямое продолжение «Оттепели».

На дворе 1970 год. В Одессе приземляется самолет из столицы, с него сходит, держа за руку Валерика, герой фильма. На этот раз не оператор, а журналист-международник из «Известий», не Виктор, а Борис, но вновь отец: немногословный, красивый, молодой. Евгений Цыганов с привычной невозмутимостью и сдержанностью играет здесь первую скрипку, но камерный ансамбль слишком многоголос и разнообразен (кстати, как и в «Оттепели»), чтобы внимание концентрировалось на нем одном.

Глава семьи, тесть Бориса — ветеран войны Григорий Иосифович (Леонид Ярмольник в своей первой возрастной роли — и лучшей как минимум лет за десять) — рассудительный патриарх, за годы научившийся подавлять тревогу за близких. В фильме ему предстоит ненадолго превратиться и в шекспировского Лира (у него три дочери, одна из которых хочет предать отца, подав документы на эмиграцию в Израиль), и в биндюжника Менделя Крика из бабелевского «Заката». Матриарх — Рая (поначалу вовсе неузнаваемая Ирина Розанова), удачно прячущая темперамент за домовитостью. Старшая дочь Лора (Ксения Раппопорт — красавица даже в амплуа женщины, махнувшей на себя рукой) всем пожертвовала ради русского алкоголика, композитора-неудачника Володи. Ее сестра Мира (Евгения Брик, в кои-то веки в живой характерной роли) привычно препирается с мужем-шлимазлом, спекулянтом Аликом. Живут они все, разумеется, вместе — в одном маленьком, но необъятном дворике-лабиринте. Соседская дочка — рано созревший подросток Ира — окажется для заезжего супермена Бориса невыносимо сильным соблазном: он застрял в Одессе, а его жена Алла, еще одна дочь Григория Иосифовича, застряла в Москве. В Одессе холера, объявлен карантин, город закрыт на неопределенное время.

Фильм Тодоровского с его перфекционизмом и странным сновидческим флером (многие сцены происходят ночью, на закате или, наоборот, на рассвете; картина и начинается с того, как пробуждается семья) обречен на то, чтобы получать комплименты точности воссозданной обстановки и речи. И одновременно попреки по той же части: «так не одевались», «так не говорили», «такого не было». Снимался он в основном в павильоне, и уж точно не в Одессе — трагический парадокс наших дней состоит в том, что в ближайшее время эту картину на месте событий не покажут. Однако «Одесса» — расширенная карта памяти, документальность ей противопоказана. Иначе и оператора надо было брать другого, а не визионера Васьянова, рисующего на экране какой-то собственный воображаемый СССР. С другой стороны, Одесса всегда была особенным, отдельным городом: пограничным, многоязыким, распахнутым навстречу всему миру космополитическим портом. Из этого осознания создана вся ее легенда, мифология, фольклор. Этот вольный дух в фильме Тодоровского веет где хочет.     

Совсем другое дело — драматургия и жанр. Играя со зрительскими ожиданиями по этой части, автор выигрывает далеко не всегда. Тема эпидемии холеры требует какого-никакого саспенса — если не фильма-катастрофы, то хотя бы детектива, а не только картинной сцены чужих похорон под марш Шопена, звучание которого впервые в жизни наводит Валерика на мысль о конечности всего сущего. Из истории с эмиграцией могла бы вырасти мощная драма (в этом месте жалеешь, что «Одесса» — не сериал эпизодов на 10–12, героев и сюжетных линий бы хватило) о внутреннем антисемитизме: периодически срывающееся на идиш старшее поколение отказывается считать себя евреями, а желающих податься в Тель-Авив почитает за предателей родины. Но заявив об этом в двух-трех неподдельно сильных эпизодах, Тодоровский тут же сдает назад, в область безопасной любовной истории. Она разыграна превосходно, как по нотам, однако немного жаль, что из всех составляющих фильма эта — самая привычная и предсказуемая.

Тем не менее «Одесса» не преследует цели увлечь сюжетом. Она берет свое атмосферой, духом места, разом подлинного и воображаемого. Необычный город для очередного (и не сосчитать какого в новейшей истории отечественного кино) влюбленного погружения в советское прошлое. Воплощая в миниатюре все ограничения и условности, весь блеск и нищету рухнувшей империи, Одесса, как Венецианская республика, своим свободолюбием и юмором высмеивает и отрицает сам имперский проект. Как и холера, заражая воздух чувством вездесущей смертельной опасности, она обостряет желание жить и любить, совершать неосмотрительные и отважные поступки, перечеркивать привычные с детства правила и надеяться на то, что совсем скоро вековой уклад пошатнется и простым человеческим усилием удастся что-то изменить навсегда.