«Не говори, что у нас ничего нет» Мадлен Тьен: роман о семье, пережившей революцию, войну и репрессии Образцовое осмысление китайской исторической травмы от канадской писательницы

В издательстве Corpus выходит «Не говори, что у нас ничего нет» — роман канадской писательницы Мадлен Тьен, история одной китайской семьи на фоне 40 лет войн, репрессий и преследований. Книга получила самую престижную канадскую литературную награду — премию Гиллера, — вошла в шорт-лист Букеровской премии и была переведена на 18 языков. Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает, как роман Тьен осмысляет китайскую историческую травму и чему в нем стоит поучиться современным российским писателям.

Мадлен Тьен. Не говори, что у нас ничего нет. М.: АСТ, CORPUS, 2019. Перевод М. Моррис

Роман канадской писательницы китайско-малайского происхождения Мадлен Тьен буквально напрашивается на сравнение с чем-то ориентальным: не то лаковая шкатулка, таящая в себе множество разных отделений, не то ажурный шар, вырезанный из цельного куска кости так искусно, что внутри него вращается еще несколько сфер поменьше, вложенных одна в другую. Вполне европейский в том, что касается стиля и характеров, «Не говори, что у нас ничего нет» в то же время демонстрирует удивительную — и отчетливо неевропейскую — гармонию целого и части, крошечной детали и сложной многосоставной композиции.

В первом — самом простом и грубом — приближении роман Тьен можно охарактеризовать как историю семьи на фоне сорока с лишним лет китайской истории — от революции и гражданской войны до трагедии на площади Тяньаньмэнь. Однако при таком варианте интерпретации за бортом остается слишком много значимых деталей: и повествовательная «рамка» — судьба главной героини, молодой женщины-математика, живущей в наши дни в Канаде и по крупицам восстанавливающей историю своей семьи; и структурирующая повествование история загадочной книги; и несколько сложно переплетенных любовных линий; и, главное, щедро льющаяся с каждой страницы музыка.

В 1989 году с десятилетней Лилин-Мари (родители-эмигранты дали ей при рождении сразу два имени — китайское и европейское) происходят события, разом ломающие всю ее жизнь на «до» и «после». Отец Лилин, в прошлом талантливый пианист Цзян Кай, оставляет жену и дочь, чтобы уехать в Гонконг и там — без всяких объяснений — покончить с собой, выбросившись из окна. А несколькими месяцами позже в их с матерью опустевшем доме появляется юная Ай-Мин — студентка-беженка, нелегально покинувшая Китай после событий на площади Тяньаньмэнь, и дочь композитора Воробушка — старшего друга покойного отца Лилин. Вместе девочки найдут в бумагах Цзян Кая переписанную от руки тетрадь — фрагмент большого романа, повествующего о приключениях отважных возлюбленных — юноши Да Вэя и девушки Четвертое мая — во время революционной смуты. Пропорции тетради недаром напоминают небольшую дверь: заключенный в ней текст, который у них в семье принято именовать «Книгой записей», вместе с устными рассказами Ай-Мин становится для Лилин порталом в прошлое — волнующее, незабываемое и вечно ускользающее.

Лилин узнает, что эта тетрадь — одна из многих, подаренных двоюродной бабушке Ай-Мин, красавице-певичке по имени Завиток, ее будущим мужем — молодым поэтом Вэнем Мечтателем. Ухаживая за Завитком, Вэнь каждую неделю посылал девушке одну из найденных им у букиниста и собственноручно переписанных тетрадей, и их любовь родилась из безупречных иероглифов на желтоватой бумаге. Однако семье Вэня и Завитка не было уготовано счастье: он — потомок помещиков, и в страшные годы культурной революции супругов отправляют в лагеря «трудового перевоспитания», а их дочь, маленькая Чжу Ли, оказывается в доме у своей тетки, сестры Завитка и родной бабки Ай-Мин.

Чжу Ли — способная скрипачка, и с детства дружба связывает ее со старшим двоюродным братом — молодым, но уже отчетливо гениальным композитором Воробушком, тем самым, которому в будущем суждено стать отцом Ай-Мин. А потом в их спаянном тандеме появляется третий — отчаянный и отчаявшийся юный ученик Воробушка, пианист Цзян Кай, талантливый парень из деревни, единственный в своей семье переживший страшный голод 1959 года и готовый на все, чтобы избежать участи родных — смиренных и бессловесных крестьян. Внутри этой троицы музыкантов — двух одаренных юношей и одной совсем еще юной дерзкой девушки — возникает сложная и хрупкая система взаимоотношений, которая — вместе со всей европейской музыкой в Китае — будет смыта очередной волной партийных репрессий.

Обрастая множеством красочных подробностей, раскручиваясь сразу в нескольких хронологических направлениях, вбирая в себя десятки вставных новелл (каждая — роман в миниатюре) и свободно расширяясь, чтобы дать место все новым и новым персонажам, повествование Мадлен Тьен, тем не менее, ни в какой момент не становится хаотичным. Организующим началом для него служит та самая «Книга записей», с которой начинается погружение героини в прошлое. Многократно переписываемая разными людьми в разных — по большей части трагических — обстоятельствах, для читателя она выполняет функцию сюжетного двигателя (кто же автор этой загадочной книги, и случайно ли герои постоянно встречают в ее тексте узнаваемые детали?), а для самих героев оборачивается системой кодов и тайных знаков, понятных лишь посвященным.

Так, вспоминая своих товарищей, сгинувших в трудовом лагере, Вэнь Мечтатель решает наполнить вымышленный мир романа их подлинными именами и деяниями, чтобы «они жили там и впредь, такие же опасные, как революционеры, и бестелесные, как призраки». Сквозная метафора книги как бесконечно длящегося прошлого, в которое каждый следующий читатель-переписчик привносит нечто новое, скрепляет текст романа лучше самого жесткого сюжетного каркаса, позволяя увидеть за порослью разрозненных историй одну большую — глобальную, полнокровную, драматичную и вместе с тем камерно-трогательную. Подобно классической миниатюре, роман Мадлен Тьен «работает» сразу на двух уровнях — микро- и макро-, одинаково хорошо смотрясь что при узкой фокусировке, что с птичьего полета.

Китайская культурная революция масштабом своей абсурдной жесткости сопоставима со сталинской эпохой в России (а по количеству жертв значительно ее превосходит) и точно так же нуждается в осмыслении и проговаривании. В этом смысле российский читатель, несомненно, увидит в романе Мадлен Тьен «Не говори, что у нас ничего нет» немало параллелей с новейшей отечественной литературой, энергично прорабатывающей нашу историческую травму. Однако предложенный Тьен подход радикально отличается от всего, что мы можем наблюдать в России.

Погружаясь во времена не просто темные, а непроглядно черные, она, тем не менее, словно ухитряется миновать фазы отрицания, торга и гнева, сразу переходя к принятию и оплакиванию. Как результат, роман Тьен не выглядит ни полемичным, ни разоблачительным, ни даже надрывно-трагическим. Пронизывающая повествование музыкальность (неслучайно большая часть героев так или иначе связаны с музыкой) гармонизирует и смягчает ужас описываемого, а нанесенные Китаю раны буквально на глазах у читателя — нет, не исчезают, но милосердно затягиваются пеленой понимания и прощения. Отказываясь от патетики, обличений и прямого эмоционального прессинга, Мадлен Тьен добивается парадоксального эффекта: китайская историческая травма сквозь ее оптику выглядит одновременно ошеломляюще ужасной и утешительно исцелимой.