Два романа о войне во Вьетнаме: новый и классический. Оба — впервые на русском

Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает о двух американских романах про войну во Вьетнаме. Первый — «Сочувствующий» Вьет Тхань Нгуена — написан и переведен совсем недавно, и рассказывает о конфликте с точки зрения вьетнамского офицера-перебежчика. Второй — отчасти автобиографический «Что они несли с собой» Тима ОʼБрайена — был написан еще в 1990 году, а на русском вышел только в 2018-м; в нем война показана глазами юных американских солдат-новобранцев.

Вьет Тхань Нгуен. Сочувствующий. М.: АСТ, Corpus, 2018. Перевод В. Бабкова

Роман американца вьетнамского происхождения Вьет Тхань Нгуена «Сочувствующий» в 2016 году получил Пулитцеровскую премию и стал самой обсуждаемой книгой в Америке, вернув тему войны во Вьетнаме в пространство общественной дискуссии — после долгого перерыва и в принципиально новой трактовке. Впрочем, для российского читателя, которому вьетнамская война по большей части представляется чем-то бесконечно чуждым и далеким, это обстоятельство едва ли послужит достаточной мотивацией к чтению. Поэтому, пожалуй, в наших реалиях о романе Вьет Тхань Нгуена уместнее будет говорить и думать в контексте вечного интеллигентского проклятия — привычки смотреть на вещи сразу с нескольких сторон, и тех последствий, которые подобный взгляд за собой влечет.

Безымянный главный герой «Сочувствующего» — вьетнамский интеллектуал и двойной агент. Днем он не за страх, а за совесть служит в тайной полиции проамериканской Южновьетнамской республики, а по ночам передает секретные сведения своему названному брату и связному Вьетконга Ману. Беда героя в том, что будучи полукровкой, или, как говорят его земляки, ублюдком (его отец — католический священник, соблазнивший тринадцатилетнюю девочку-прислугу), он уже и сам не вполне понимает, кто он на самом деле и кому служит. Он, вроде бы, верит в идеалы коммунизма, но в то же время не может не сочувствовать людям, которых предает. Он слишком сложно устроен, чтобы с чистой совестью принять одну сторону, и этим он разительно отличается от обоих своих побратимов: истинного коммуниста Мана и убежденного антикоммуниста Бона. Его душа, таким образом, становится сценой трагедии в гегелевском понимании этого термина — где не ложь противостоит правде, но одна правда сражается с другой.

Война катится к закату, остатки разбитой южновьетнамской армии поспешно эвакуируются в Америку, и герой отправляется с ними. По замыслу его коммунистических кураторов он должен следить за реваншистским подпольем и докладывать о настроениях среди вьетнамских эмигрантов, однако на практике все оказывается куда сложнее — и хуже.

Дорога двойного предательства и сложных душевных метаний сначала толкает героя на преступление, а после в качестве своеобразного искупления он вместе с Боном оказывается в отряде эмигрантов-диверсантов, пытающихся проникнуть на территорию Вьетнама в надежде устроить там государственный переворот. И единственной относительно светлой (а заодно гомерически смешной) интерлюдией на этом темном пути становится участие героя в съемках фильма о вьетнамской войне, очевидным образом пародирующего «Цельнометаллическую оболочку» Стэнли Кубрика.

Роман Вьет Тхань Нгуена выстроен таким образом, что, начав с безоговорочного сочувствия герою, читатель понемногу начинает проникаться к нему стойким недоверием и даже отвращением, причем нащупать швы, где одно сменяется другим, не удается ни с первого прочтения, ни даже со второго. Однако в заключительных драматических сценах, отчетливо отсылающих к известному рассказу Кафки «В исправительной колонии», отвращение вновь сменяется сочувствием, но уже на каком-то ином, едва ли не трансцендентом уровне. Сострадание конкретному — несовершенному и слабому — человеку сменяется состраданием буквально всему сущему, заставляя нас в строгом соответствии с античной традицией пережить в финале оглушительной силы катарсис.

Вообще, слово «сочувствие» неслучайно вынесено в заглавие — оно, бесспорно, служит смысловым ключом ко всему роману. Мы привыкли воспринимать это слово (а заодно и стоящую за ним эмоцию) сугубо положительно, но Тхань Нгуен показывает нам, если можно так выразиться, темную сторону сочувствия. Способность к эмпатии, умение ощутить чужую боль как свою становится для его героя не способом улучшить мир, но оправданием, в лучшем случае собственного бездействия, а в худшем — откровенных злодеяний. Тонкое восприятие мира оказывается не благом, но бедой и напастью. Отказ выбрать сторону оборачивается худшим из предательств. И этот неожиданный ракурс, диковинный разворот всем известной темы делает «Сочувствующего» важным событием не только американской, но и мировой культуры. 

Тим ОʼБрайен. Что они несли с собой. М.: АСТ, 2018. Перевод А. Комаринец

Книга Тима ОʼБрайена — один из важнейших, наряду со «Стариками» Густава Хэсфорда, американских текстов о войне во Вьетнаме и золотая классика ХХ века — может восприниматься как своего рода оборотная сторона «Сочувствующего». Те самые американские военные, которые у Вьет Тхань Нгуена смутными тенями мелькают на заднем плане, выполняя роль скорее декораций, чем активных участников событий, на сей раз выходят на авансцену. Собранная из отдельных главок-рассказов — иногда довольно длинных, иногда совсем коротких, на полстранички, — книга ОʼБрайена представляет собой относительно цельную (и в значительной степени автобиографичную) историю одного пехотного взвода: двух десятков напуганных мальчишек, бредущих по охваченному огнем Вьетнаму с некой неясной целью — или, вернее, без всякой цели.

Безнадежно и навечно влюбленный в девушку-лесбиянку лейтенант Джимми Кросс. Индеец и истовый баптист Кайова (в рюкзаке он несет иллюстрированную библию и дедов томагавк). Здоровяк Генри Доббинс, повязывающий себе на шею колготки любимой девушки в качестве магического оберега. Напуганный сильнее других и потому вечно обдолбанный Тед Лейвендер (он умрет первым, отойдя отлить и схлопотав пулю в висок). Сам автор — пацифист и противник войны, отказавшийся бежать в Канаду из стыда прослыть трусом. Все они и еще десяток парней в одних рассказах выступают в роли протагонистов, в других появляются в эпизоде или не появляются вовсе, образуя безликую массовку, условное авторское «мы».

Они травят друг другу военные байки (главное свойство которых, по ОʼБрайену, — отсутствие вывода), умирают разными — преимущественно довольно мучительными — способами, от страха, горя или просто по мальчишеской дури убивают и мучают людей и животных, оплакивают друзей и вообще изо всех сил зарабатывают посттравматический синдром в наиболее тяжелой и неизлечимой форме. Голос автора выводит одну партию в хоре других голосов, а его персональная история вплетается одной из нитей в накрывающий повествование плотный купол из безумия, гротеска, отчаяния и обреченности. Мирная жизнь не существует и в принципе невозможна, этические нормы и обязательства упразднены, и все, что остается героям, — это медленно или, напротив, почти мгновенно сходить с ума в жарком, влажном, бескрайнем аду.

Семнадцатилетняя белокурая красотка, приехавшая навестить своего парня в прифронтовой госпиталь, внезапно оборачивается сначала воинственной валькирией, наводящей ужас на окружающих, а после и вовсе сливается с джунглями, превращаясь в темного и беззаконного духа вьетнамских лесов. Целый взвод солдат, осатаневших от безмолвного сидения в окутанных туманом горах, вдруг начинает слышать призрачную музыку и голоса — и вызывает вертолеты с напалмом, чтобы стереть с лица земли обиталище духов. Рядового Генри Доббинса бросает его девушка — та самая, чьи колготки служат ему надежной защитой. Индеец Кайова тонет в болоте. Весельчак Курт Лимон незадолго до того, как подорваться на мине-ловушке, преодолевает мучительный страх перед стоматологом, и, чтобы доказать миру величие собственного духа, лишается совершенно здорового зуба.

Ритмизованная, балансирующая где-то на тонкой грани, отделяющей поэзию от прозы, а прозу — от откровенного галлюциноза (тут невозможно не отметить работу переводчика Анны Комаринец, сумевшей сохранить певучий и в то же время рваный ритм текста) книга Тима ОʼБрайена — не столько традиционный «военный роман», сколько поразительный пример того, как из боли, грязи, неизжитого и принципиально неизживаемого страдания прорастает поразительной силы художественное высказывание. Ну, и конечно, большое счастье, что эта без преувеличения великая книга, хоть и с едва ли не полувековой задержкой, но появилась, наконец, на русском языке.