истории

Почему либералами и консерваторами на самом деле рождаются? Фрагмент книги «Максимальный репост. Как соцсети заставляют нас верить фейковым новостям»

Источник: Meduza

В августе в издательстве «Альпина Паблишер» выходит книга журналиста Борислава Козловского «Максимальный репост. Как соцсети заставляют нас верить фейковым новостям». Она рассказывает, как на жизнь современного человека влияют алгоритмы фейсбука, фейковые новости и сайты знакомств; а также как способность воспринимать и обрабатывать различную — в том числе ложную — информацию заложена в людях на генетическом уровне. В июне книга Козловского попала в лонг-лист премии «Просветитель». С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент главы «Политика в крови у новорожденного. Почему мы предвзяты от рождения».

Вас помещают в магнитно-резонансный томограф. Прокручивают перед глазами серию фотографий, абсолютно бессюжетную и без намеков на политику. Через десять минут ученые в соседней комнате уже в состоянии угадать с большой вероятностью, что вам ближе — «крымнаш» или Майдан. Как вы относитесь к геям, абортам и мигрантам.

Точнее, либерал вы или консерватор.

Этот фокус срабатывает, разумеется, не со всякими фотографиями. У тех, которые используются во время процедуры, есть особенность: они очень неприятные. И неприятные в неожиданной степени. Все они берутся из закрытой базы данных IAPS (Международная система аффективных изображений). Самые невинные примеры — язва между средним и указательным пальцами, собачьи фекалии на свежей траве, мухи на обгрызенной кукурузе.

Психологи берегут IAPS от попадания в руки непрофессионалов не менее тщательно, чем когда-то набор пятен Роршаха: все, что подопытный увидит на этих картинках в процессе лабораторных тестов, должно стать для него полной неожиданностью. Поэтому даже академические издательства входят в положение и позволяют ученым не выкладывать «аффективные изображения» в разделе про материалы и методы исследования.

Вообще-то в науке так не принято. Учите шимпанзе разбирать буквы — будьте добры предъявить все карточки, которые показывали обезьяне. Описали новую оптическую иллюзию — давайте видео. Но в случае IAPS важнее, чтобы не случилось утечки. Как у вирусологов, которые работают с опасными патогенами.

Отчет об эксперименте напечатал в октябре 2014 года журнал Current Biology. Девять из одиннадцати авторов — медики, биологи и эксперты по обработке томограмм. Имя Джона Хиббинга, профессора политологии из Университета Линкольна, штат Небраска, скромно значится в середине списка. Но именно ему принадлежит научная формулировка идеи, что наша политическая ориентация запрограммирована в мозгу не менее жестко, чем склонность писать правой или левой рукой.

Разница в том, что левши с правшами осознают: это — врожденное, биологическое, тут ничего не попишешь. А левизну или правизну во взглядах до сих пор принято объяснять сознательным выбором, жизненным опытом и правильным воспитанием. В крайнем случае — влиянием пропаганды.

По просьбе ученых 83 совершеннолетних американца ответили на вопросы длинной анкеты про политику. Как вы относитесь к смертной казни? К гей-бракам? К преподаванию эволюции в школе? Можно ли заниматься сексом до свадьбы? А пытать подозреваемых в терроризме? По результатам всех разделили на примерно равные группы — 28 либералов, 28 консерваторов и 27 человек умеренных взглядов. Потом каждого укладывали в томограф, и на встроенном экране аппарата появлялись те самые фотографии из базы IAPS.

Авторы эксперимента сначала честно пробовали надавить на разные эмоции. Вот образы удовольствий: вечер в Альпах, играющие в саду дети. А вот угроза: пистолет у человека во рту, нож у горла, бойцовая собака без поводка. Как только дело доходит до отвратительного, разница между подопытными проявляется особенно остро. Особенно если показывают изуродованных животных. «Когда пилой режут горло собаке, не морщься» — это Бродский предлагает читателям пойти против своей интеллигентской (либеральной, на автомате додумываем мы) природы. Но, видимо, не тем предлагает. Потому что морщатся, судя по результатам эксперимента, именно консерваторы. На томограмме у них ярко вспыхивает амигдала, подкорковый центр эмоций, и вслед за ней в работу включается целый оркестр зон мозга. Дополнительная моторная кора начинает готовить организм к бегству, а дорсолатеральная префронтальная кора, ответственная за рациональное мышление, вынуждена изо всех сил подавлять панику: ты в томографе, это просто фотография, бежать и отворачиваться не надо.

У либералов вместо всего этого многообразия загораются два еле заметных участка в районе островка Рейля, и нейрофизиологи не приписывают этой активности особого смысла. Разумеется, весь остальной мозг за вычетом названных зон не спит, просто занимается — у тех и у других — одинаковой рутинной работой: зрительная кора обрабатывает изображение, лобная доля находит на нем знакомые предметы. И так далее.

Чуткость и ранимость консерваторов, утверждает Хиббинг, — следствие «негативной установки сознания». Уродливое, стоит ему замаячить на горизонте, получает у консервативного мозга наивысший приоритет, потому что любое отклонение от нормы — сигнал о проблеме, которую нужно устранить. Этот механизм мышления, похоже, эволюция закрепляла долгие 2,5 миллиона лет плейстоцена, когда поддержание старого порядка вещей, круговая оборона и постоянная бдительность давали больше преимуществ в борьбе за выживание, чем, например, изобретательность.

Плейстоцен закончился всего 12 тысяч лет назад. Примерно тогда же люди одомашнили собаку — живую сигнализацию — и избавились от необходимости вскидываться на каждый шорох. Но гены, ответственные за это умение, никуда из популяции не исчезли. Мозг к тому моменту был, как говорят палеонтологи, «анатомически современным», то есть уже не отличался от нашего.

Один из побочных эффектов доисторического механизма бдительности у консерваторов — то, что можно назвать «парадоксом оскорбленных чувств верующих». Те, кто легко оскорбляется, готовы уделить раздражителю больше времени и внимания. Хотя, казалось бы, не нравится — не ешь.

В лабораторном опыте, устроенном в 2012 году командой Хиббинга, это выглядело так. На экране компьютера четыре фотографии одновременно, стык в стык. Одна нейтральная или даже привлекательная — ну, например, играющие дети. И три отталкивающие (допустим, все те же язва-фекалии-мухи).

Специальный прибор, айтрекер, следит за движениями глазных яблок у подопытных. Счет идет на миллисекунды: нам кажется, что мозг впитывает картинку мгновенно, в один присест. Сознание и вправду не успевает перехватить контроль. Но техника раскладывает этот бессознательный присест на фазы. Как замедленная съемка — попадание пули в воздушный шарик.

Либералы медленно изучают все поле зрения, потом останавливаются на какой-нибудь случайной картинке из четырех и фокусируются на ней. И если она неприятная, стремительно переключаются на следующую — пока не дойдут до нейтральной. А консерваторы находят какую- нибудь отталкивающую картинку быстро — и надолго прилипают к ней взглядом.

Cледует ли из этого, что консерватор обречен на ранимость, раздражительность, постоянную бдительность и искусственно суженную картину мира? Скорее наоборот: кто родился ранимым, бдительным и раздражительным — тот вырастет консерватором. Политическая ориентация, заявляют Хиггинс с коллегами, — следствие врожденных качеств и, следовательно, тоже вещь врожденная.

Словом, дело совсем не в том, что для каждой «Партии любителей пива» или «Партии пенсионеров» можно, если хорошенько постараться, отыскать свой ген, который делает ее сторонником (хотя и склонность к алкоголизму, и старение — это, конечно, генетически обусловленные вещи). Просто само существование двух полюсов политической жизни, консервативного и либерального — результат того, что в мире живут два типа людей, отличающихся биологическим устройством мозга.

Кроме обостренного отвращения, нейробиологи пытаются найти и другие физиологические реакции, которые отвечают политическим взглядам на двух полюсах спектра. Взять, например, потливость: это реакция симпатической нервной системы, такая же непроизвольная, как учащенное или замедленное сердцебиение. В ней нет ничего рассудочного, связанного с политической философией. И все-таки именно консерваторы активней потеют при резких звуках и пугающих картинках.

Это снова идет вразрез со стереотипом о «пугливых либералах», которые «пороху не нюхали» — в противоположность консерваторам, среди которых спецназовцев, полицейских и служащих МЧС хоть отбавляй. Тут работает, скорее, обратная логика: те, для кого страх — острое и глубокое переживание, охотнее идут в каскадеры или десантники. Трудно быть «адреналиновым наркоманом», если опасность оставляет вас равнодушным. Неудивительно, что в конце концов такие люди овладевают искусством управлять своим страхом действительно лучше штатских.

Национализм и вообще ксенофобию у консерваторов — то есть неприязнь к чужакам, от иммигрантов-азиатов до парней «с соседнего района», которые имеют наглость топтать асфальт рядом с вашими гаражами, — исследователи тоже выводят из чувства страха. Правда, весьма специального: это страх заболеть. Во времена доисторических эпидемий сторониться незнакомых людей, которые пришли из других мест, — единственная эффективная стратегия избегания болезней, когда ни вакцин, ни антибиотиков еще не изобретено и от простых инфекционных заболеваний вымирают целыми деревнями. Таким образом достаточно долго из человеческой популяции вымывались гены тех, кто чужаков не боялся.

•••

Если у одних мозг лучше приспособлен отрабатывать старую и надежную оборонительную программу времен плейстоцена, у других — искать новое, то из чего состоит эта «программа»?

Трое ученых из Университета Вирджинии — Джесс Грэм, Джонатан Хайдт и Брайан Нозек (он не имеет никакого отношения к Роберту Нозику, философу и теоретику либертарианства) — в 2009 году опубликовали громкое исследование под заголовком «Либералы и консерваторы опираются на разный моральный фундамент». С тех пор эту работу успели процитировать почти в тысяче других научных статей: для исследования по социальной психологии это редкая удача.

Эту работу можно назвать чем-то вроде попытки устроить перепись «либеральных» и «консервативных» ценностей. Вывод авторов: либералы и консерваторы чаще всего расходятся во мнениях потому, что оценивают события и поступки по разной шкале. И шкалы эти связаны с довольно абстрактными категориями, а вовсе не со злободневными темами.

Для одних особенно важны категории «вред» и «польза», «справедливость» и «взаимность». Другие уделяют больше внимания вопросам «чистоты» и «сакральности», «авторитета» и «уважения». Легко догадаться, кто здесь либералы, а кто консерваторы.

Но может ли вообще быть так, что люди рождаются с готовыми моральными категориями в голове?

•••

Когда нужно отделить «врожденное» от «приобретенного», на сцену выходят близнецы. У однояйцевых совпадает весь геном, у разнояйцевых — только 50% генов. Вне зависимости от этого оба ребенка, если только их не отдали в разные приемные семьи, получают одинаковое воспитание: живут в одном доме, ходят в одну и ту же школу и слушают одну и ту же сказку на ночь.

И если у разнояйцевых близнецов политические взгляды различаются чаще, чем у однояйцевых, — значит, дело все-таки в генах. В 2005 году в этом убедилась команда Хиббинга на основе статистики, случайно собранной врачами за двадцать лет до того. В конце 1980-х врачи разослали почтой 5670 парам близнецов и их ближайшим родственникам анкеты с вопросами на все случаи жизни — про здоровье, биографию и, в частности, про политические взгляды. (Эта последняя серия вопросов в точности совпадала с теми, которые задавали 83 добровольцам в 2014 году перед сеансом томографии, — в основу обоих исследований лег один и тот же опросник Уилсона—Паттерсона.) Близнецы ответили, ученые сели анализировать — и выяснили, что вклад генов в ответы на разные пункты опросника неодинаковый. Сильнее всего наследственность проявляет себя в оценке школьной молитвы, а слабее всего — в отношении к современному искусству и раздаче квартир бедным за счет государства.

Так или иначе, стало ясно: ДНК, которая с рождения не меняется, заметно ограничивает свободу политической воли.

Хотя и не сводит ее к нулю. Если бы гены раз и навсегда предопределяли, как человек проголосует, политикам не имело бы смысла склонять на свою сторону избирателей из другого лагеря.

Либералы, которые со временем превратились в консерваторов, — известное явление. Есть даже популярная цитата, приписываемая Черчиллю: «Кто в 25 не либерал, у того нет сердца. Кто к 35 не стал консерватором — у того нет ума». Хотя сама цитата и фейк (международное общество Черчилля утверждает, что британский премьер никогда такого не говорил и не писал), возраст действительно играет роль в политических предпочтениях. Например, в Великобритании у партии, которая так и называется — консервативная, поддержка среди 30-летних почти вдвое меньше, чем среди 70-летних. У социологов есть много способов это объяснить: например, у разных поколений по-разному обстоят дела с образованием, и среди сегодняшних пенсионеров меньше людей с университетским дипломом, чем среди тех, кому 30.

Но есть и более глубокие причины. Если биологическая подоплека консервативных взглядов — высокая чувствительность мозга к страшному и отвратительному, то консерватором можно сделать любого. Просто кого-то придется сильнее испугать. Порог реакции выше, а результат тот же.

В эксперименте, который поставили в 2017 году в Йельском университете, решили поступить наоборот: не пугать, а успокаивать. Трем сотням добровольцев предлагали вообразить, что у них волшебным образом появилась суперспособность. У одной группы это было умение летать, у другой — физическая неуязвимость, когда бомбы террористов, бактерии, вирусы, голод и холод больше не могут навредить. Это мысленное упражнение предлагали незадолго перед тем, как предложить анкету со стандартными вопросами про аборты, геев и иммигрантов. Ответы тех, кому задали представить себя птицей, распределились без сюрпризов — так, как они обычно распределяются между республиканцами и демократами. Зато консерваторы, которые на короткое время вообразили себя неуязвимыми, после этого отвечали на вопросы анкеты намного мягче. Если внешние обстоятельства искусственно приглушают страх и отвращение, градус консерватизма на время понижается — даже если человек от рождения склонен всего бояться.

•••

Значит ли это, что у нас есть специальный ген либерализма и ген консерватизма? Вряд ли.

Год назад ясность решил внести Джеймс Фаулер, классик новой социологии (его научно-популярная книга «Связанные одной сетью», написанная в соавторстве с Николасом Кристакисом, переведена на 19 языков, включая хорватский и тайский). Команда Фаулера собрала в Швеции 1000 пар близнецов-мужчин в возрасте от 52 до 67 лет и расспросила их про экономическую политику. А еще добыла из армейских архивов результаты IQ-тестов, которые те проходили несколько десятилетий назад во время срочной службы (Швеция отказалась от призыва только недавно, в 2009-м).

IQ, как аккуратно выражаются генетики, имеет сильную наследственную компоненту. Политические пристрастия — тоже. Фаулер с коллегами предположили, что одно — просто следствие другого. Те, чей IQ выше, выступали против высоких налогов и перераспределения богатства. Соответственно, высказывались как типичные американские правые. То есть вроде бы консерваторы. Это было довольно неожиданно.

Фаулер уточняет: Швеция — не Америка, а государство с гипертрофированной социальной политикой. Высокие налоги, субсидии бедным и прочие ценности левых — это текущее положение вещей. Поэтому «отнимать и делить как раньше» — самый что ни на есть консервативный лозунг. А правые в этом контексте — либералы, партия перемен. Чем выше IQ, тем сильнее и желание что-то менять.