истории

«Вещами, свезенными после расстрелов, был заполнен ангар рижского Центрального рынка» Фрагмент книги Льва Симкина «Его повесили на площади Победы»

Источник: Meduza

В издательстве Corpus выходит книга юриста и публициста Льва Симкина «Его повесили на площади Победы» — об офицере СС Фридрихе Еккельне, ответственном за массовые убийства евреев в Бабьем Яру и Рижском гетто в годы Второй мировой войны. Это третья книга Симкина, посвященная Холокосту: первая — «Полтора часа возмездия» — была посвящена жертвам нацистов, вторая — «Коротким будет приговор» — коллаборационистам. С разрешения издательства «Медуза» публикует фрагмент книги, посвященный пособнику Еккельна Герберту Цукурсу — летчику, конструктору, журналисту, а в годы Второй мировой — члену карательной команды Виктора Арайса, которая расстреливала рижских евреев. Цукурс сумел сбежать в Латинскую Америку незадолго до окончания войны вместе со спасенной им еврейкой Мириам Кайцнер. В 1965 году в Уругвае его убили агенты израильских спецслужб.

А Цукурс у него шофер

Герберт Цукурс был одним из первых летчиков, осуществлявших дальние международные перелеты. В национального героя он превратился после перелета из Латвии в Гамбию. Место назначения было выбрано неслучайно — в те годы была распространена теория о связи Латвии с Гамбией, где некогда находилась колония Курляндского герцогства. Потом — перелеты на самостоятельно собранном самолете «Tри звезды» в Японию и Китай. Маленький самолет Цукурса был выставлен в рижском Военном музее, куда, только чтобы поглядеть на него, выстраивалась длинная очередь.

Его называли латвийским Линдбергом (кстати, Чарльз Линдберг был поклонником Гитлера). Не знаю, переименовали ли его в недолгий советский предвоенный период в латышского Чкалова, но ему сохранили все привилегии и даже пригласили как известного авиаконструктора для обмена опытом в Конструкторское бюро Яковлева.

Подобно автору «Маленького принца», он был еще и писателем: его корреспонденции пользовались читательским успехом, а в 1937 году на их основе возник роман «Между землей и солнцем». Правда, финансировавший его полеты крупный латвийский предприниматель был одновременно издателем публиковавшего Цукурса журнала, и, как говорили, короткие телеграммы «с борта самолета» преображали в художественный текст опытные журналисты.

С началом войны параллели его биографии и Сент-Экзюпери завершаются. Что же заставило сменить судьбу пилота-пионера на добровольную службу Третьему рейху? По версии историка Андриевса Эзергайлиса, то мог быть страх перед арестом за лояльность советской власти. Он пользовался у нее если не почетом, то по крайней мере уважением. Ходили слухи, что из Москвы Цукурс вернулся завербованным агентом, не зря же он так расхваливал советскую авиатехнику.

И, наконец, после прихода немцев Цукурсу надо было на что-то жить, кормить семью. Должность заведующего гаражом, предложенная ему Арайсом, — совсем не плохая, завгар в то время — совсем не то, что в наши дни. Возможно, его уговаривали.

«Виктора Арайса никто не знал в лицо, — говорил мне Маргер Вестерман. — Кем он был до войны, простым полицейским? А тут вышел из тени, а вместе с ним — летчик, герой Герберт Цукурс». Не просто вместе с ним — все должны обратить внимание, кто у него шофер.

Может, было в нем что-то такое, что толкнуло в команду погромщиков? Не мог же он не понимать, в какую компанию попал. О развлечениях новых сослуживцев Цукурса есть в воспоминаниях Фриды Михельсон: «Убеленных сединами бородатых старцев под дулами пистолетов заставляли облачаться в тфилин и талес, плясать и распевать советские песни. Девушек и молодых женщин заставляли раздеваться догола у всех на глазах… Евреев гоняли вверх-вниз по лестнице без остановок, осыпая ударами, пока пожилые и слабые не падали замертво».

Квартира Шапиро

Вернемся к Мириам. В доме на улице Вальдемара, называемом ею «отделом гестапо», ей поручили подметать прилегающую территорию. Во дворе Мириам встретила проходившего мимо г-на Цукурса, которого она знала не только по газетам, но и лично. Он жил по соседству, приходил выступать в ее гимназию. Увидев Мириам, Цукурс подошел и начал разговор, выразив беспокойство о ее судьбе. (С чего бы ему вдруг обеспокоиться ее судьбой? Скорее всего, девушка просто ему приглянулась. — Л.С.)

Через некоторое время г-н Цукурс приказал Мириам выйти за ворота и идти вперед, не оглядываясь по сторонам. Сам он пошел за нею и, когда они немного отошли, потребовал, чтобы та направилась в дом, где он проживал, по адресу улица Заубес, 4. «Приказал», «потребовал» — такими словами Мириам описывала эту прогулку в 1950 году. Чем она завершилась, в протоколе умалчивается.

От Цукурса она узнала, что квартира досталась ему от прежних жителей — семьи Шапиро, у которой он ее реквизировал. В ответ на вопрос комиссии, имелись ли у Цукурса полномочия реквизировать чужое имущество, Мириам ответила, что, по всей видимости, да, имелись. (Каков вопрос — таков ответ. — Л.С.) Еще Цукурс рассказал Мириам, что Шапиро уже не было в живых, а его супруга была арестована. Оставшегося же в живых одного из сыновей Шапиро он держал при себе в качестве прислуги. Мириам довелось видеть этого парня, который приносил для Цукурса вещи и еду. Его звали Абрам Шапиро.

Это имя мне было знакомо. В музее «Евреи Латвии» сохранилось свидетельство Абрама Шапиро, в 1941 году 16-летнего юноши: «Герберт Цукурс пришел в нашу квартиру, приказал нам убираться и ютиться этажом ниже у соседей. Ему понравилась наша квартира, и он хотел в ней обустроить себе апартаменты. Так он и поступил через несколько дней, оставив себе всю нашу мебель и абсолютно все ценное. Нам было разрешено взять с собой только несколько вещей; только „необходимое“. Нам было сказано, что надо оставаться внизу у соседей до дальнейших указаний». Потом отец был арестован и расстрелян, и не помогло «удостоверение участника борьбы за свободу», а его самого Цукурс по доброте душевной взял на работу в гараж «команды Арайса» по известному читателю адресу Вальдемара, 19. И еще: «Цукурс знал, что я играю на пианино, и в один вечер приказал прийти в квартиру, где мне надо было играть всю ночь». В те дни в их бывшей квартире поселилась некая еврейская девушка.

Вернемся к протоколу. Попав в этот дом, Мириам была помещена в комнату для прислуги. Цукурс поручил ей заниматься уборкой и приготовлением пищи. С приготовленной ею едой он отправлялся на службу. Вполне вероятно, этим дело не ограничивалось. Во всяком случае, домработница, да еще на нелегальном положении, могла обращаться к хозяину с личными просьбами.

Однажды Мириам попросила воспользоваться его связями, чтобы вернуть чемодан с ее вещами, оставшийся в доме семьи Левиных, откуда ее забрали в дом на улице Вальдемара. Они вдвоем отправились туда, Цукурс потребовал у охраны (видно, никаких Левиных там больше не было) открыть ему дверь и выдать чемодан. Ему подчинились, никто никаких вопросов не задавал.

Спустя какое-то время г-н Цукурс сообщил ей, что она не может больше проживать с ним под одной крышей и что ей необходимо переехать в гетто. Это, по-видимому, случилось в последних числах октября, к тому моменту все 30 тысяч рижских евреев с взятым из дому минимальным скарбом переселились в выделенные для них 12 кварталов Московского форштадта. 25 октября забор вокруг гетто был достроен, и ворота окончательно захлопнулись. Внешняя охрана была поручена латышской вспомогательной полиции.

Цукурс не просто сдал ее в гетто, а лично перевез «в дом еврейской семьи, с которой поддерживал дружественные отношения». Это была семья Макса Блуменау, который как уважаемый человек, ветеран борьбы за независимость Латвии стал членом юденрата. Вероятно, благодаря его положению Мириам не отправили трудиться за пределы гетто, где, по ее словам, «девушки вынуждены были заниматься грязной работой и нередко подвергались унижениям».

Цукурс выставил девушку, конечно же, из страха перед возможным доносом. Но и долго жить без нее не смог и, узнав о предстоящем уничтожении гетто, решил спасти от неминуемой гибели, назначенной на 30 ноября. За несколько часов до запланированной «большой акции» в комнате, где жила семья Блуменау, появился «одетый в кожаную куртку с нашивками СС Цукурс в сопровождении других гестаповцев». Он незаметно дал знак обитателям не подавать виду, что те с ним знакомы. Гости велели им явиться в полицию, где их предупредили, что скоро будут отправлены в неизвестное место и каждый может взять с собой по 20 килограммов багажа. Мириам провела в полиции ночь. Наутро очень рано пришел Цукурс и вывел ее оттуда, указав место, где остановится «Кадиллак» светло-зеленого цвета с большим багажным отделением, в котором Мириам было велено спрятаться. Цукурс отвез ее на улицу Заубес, где она провела ночь. Как и с кем, в протоколе не уточняется, да в этом и нет необходимости.

Румбула

Когда уже в Рио ей стало известно об обвинениях, выдвигаемых в адрес Цукурса, Мириам, как сказано в протоколе, была «шокирована». О каких обвинениях шла речь? Вероятно, о тех, что содержались в книге Макса Кауфмана «Die Vernichtung der Juden Lettads» («Уничтожение евреев в Латвии»), изданной в Мюнхене в 1947 году. В протоколе сказано, что Мириам читала эту книгу, но только в фрагментах, которые выделил Цукурс. Я читал эту книгу полностью и думаю, вряд ли он показал ей то место, где говорилось о нем самом: «Одетый в кожаное пальто с большим наганом на боку с машины слез латышский палач Цукурс».

Макс Кауфман, узник гетто и нескольких концлагерей, переживший смерть жены и сына, убитого комендантом гетто Рошманом, собрал в своей книге свидетельства выживших. После ее издания он организовал в Вене общественный комитет расследования нацистских преступлений в балтийских странах. Этот комитет упомянут в протоколе, вероятно, Мириам и опрашивали по его просьбе.

Пару лет назад латвийское правительство обратилось по дипломатическим каналам в Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне с просьбой подтвердить, действительно ли Цукурс лично совершал военные преступления. Из музея ответили, что располагают сведениями лишь о его службе в «команде Арайса». Будучи в Вашингтоне, я поискал имя Цукурса в архивных материалах музея и нашел показания его сослуживцев, допрошенных советскими органами госбезопасности в 1945–1946 годах. Все члены «команды Арайса», согласно показаниям из архива КГБ Латвии, подтверждали, что Цукурс служил в ней, но — ничего конкретного.

Но, повторю, есть воспоминания выживших узников (из числа переведенных в Малое гетто трудоспособных мужчин) об участии Цукурса в издевательствах и расправах. Они довольно-таки путаные, некоторые и вовсе недостоверны, например, будто Цукурс отдал приказ сжечь синагогу, а его тогда и в Риге-то не было. Объясняется просто — он был единственным узнаваемым всеми лицом среди полицейских, его фамилия была единственной, которую могли назвать обитатели гетто. Поэтому я и не останавливаюсь на душераздирающих подробностях, приводимых его обличителями.

Но он был в Румбуле во время расстрела. Мог застрелить кого-то по пути туда. Бесспорно его участие в мародерстве. «Как сегодня, я помню один из дней между 30 ноября и 8 декабря, — вспоминал один из выживших узников Александр Бергман. — Меня и десяток других „отрезанных“ повели в северную, уже пустую часть гетто, где нас ожидала одетая в тулупы группа латышских полицейских. Было очень холодно, это была самая суровая зима в моей жизни. Мороз в эти дни достигал минус 30 и ниже. Нам разъяснили, что нам следует пойти по квартирам указанных домов, обыскать их и найденные ценности — золото, серебро, меховые вещи — принести ожидающим нас полицейским, которые вернутся через несколько часов. На столе стояли тарелки с недоеденной едой, постели были не застланы, одежда разбросана».

Вещами, свезенными после расстрелов 30 ноября и 8 декабря, был заполнен целиком весь второй ангар рижского Центрального рынка. Эти ангары для дирижаблей, построенные еще в Первую мировую войну, все еще стоят на берегу Даугавы. Бумажные деньги и банковские векселя рассортировывались по пакетам и отправлялись в Немецкий коммерческий банк в Риге, какие-то вещи отправляли в Германию по линии «Зимней помощи». Потом торговали тем, что осталось. Возможность первыми приобрести «жидовские вещи» предоставили «команде Арайса». Но кто-то из них уже успел поживиться сразу после расстрелов. Арайсовцы рыскали по опустевшим квартирам Большого гетто в поисках оставленных евреями сколько-нибудь ценных вещей.

Продолжаю рассказ Бергмана: «Вечером пришла группа полицейских. Выяснилось, что все же улов их был не так уж мал. Не стесняясь нас, они расстегивали негнущиеся тулупы и наматывали под шинели вокруг тела лисьи меха… Командовал полицейскими человек среднего роста в офицерской шинели». Это был Цукурс, Герберт Цукурс.

Не многовато ли для завгара — командовать, ногой открывать дверь в охраняемый дом, откровенно нарушать оккупационные законы? Тут одно из двух: либо ему было многое дозволено, что вряд ли, для немцев он не был никаким героем, либо, что скорее всего, он сам себя таким ощущал, изображая сверхчеловека. «Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. И потому он ищет женщину, как самую опасную игрушку». Так говорил Заратустра.