истории

Кланы — реальность общероссийская, а не кавказская Что нужно сделать в Дагестане после спецоперации по смене власти: Carnegie.ru

Источник: Московский центр Карнеги

В 2018 году в Дагестане арестовали бывшего и. о. премьера республики, двоих его замов, бывшего министра образования, мэра Махачкалы и главного архитектора города. Глава Дагестана Владимир Васильев назначает на освободившиеся должности специалистов из других регионов. Старший научный сотрудник Института Гайдара, специалист по Северному Кавказу Константин Казенин в материале для сайта Московского центра Карнеги объясняет, как устроена клановая система в Дагестане и почему одной смены элит в регионе недостаточно. «Медуза» с разрешения редакции публикует текст Казенина целиком.

Описывая последние события в Дагестане, почти все федеральные СМИ исходили из двух постулатов. Во-первых, система управления в Дагестане до сих пор самым радикальным образом отличалась от системы управления в других российских регионах, потому что была основана на кланах (любимое слово большинства пишущих о Северном Кавказе). Во-вторых, стоит лишь ликвидировать эту самую клановую систему — и дальше регион как по маслу войдет в российское правовое поле. 

Сразу скажу, что нисколько не собираюсь умалять значение нынешних событий в Дагестане. Борьба с коррупцией — это то, на что действительно сегодня надеется огромная часть населения республики. Именно надежды на такую борьбу обеспечивали популярность экс-главе Дагестана Рамазану Абдулатипову в первые месяцы после его назначения в 2013 году — и стремительное снижение его популярности после того, как стало ясно, что сбыться этим надеждам не суждено.

Тем не менее не стоит думать, что само по себе удаление коррумпированных представителей местной элиты способно изменить в лучшую сторону жизнь региона. Для этого потребуется пройти еще долгий путь. И дело даже не в том, что многие проблемы Дагестана: экстремизм, внутриисламские конфликты, нарушения в работе силовиков, некоторые до сих пор оставшиеся узлы в межнациональных отношениях — если и связаны с проблемой кланов, то косвенно, и арестами членов правительства точно не решатся.

Важно другое: именно те задачи, которые федеральный центр провозглашает сегодня в Дагестане: «обеление» экономики, восстановление законности в сфере предпринимательства, — не могут быть решены одними репрессиями, пусть даже против очень влиятельных личностей. Если эти задачи ставить всерьез (а ставить их, уверен, надо), то впереди дальняя и непростая дорога.

Жизнь кланов

Вопреки распространенным представлениям, пресловутые кланы — это явление, так или иначе присутствующее практически во всех регионах России. Сплоченные неформальные группы региональных чиновников, усиленные лояльными предпринимателями и муниципалами, — это реальность общероссийская, а не только кавказская. В Дагестане такие группы, кроме закрепленного за ними названия «клан», отличаются от своих аналогов в других регионах России некоторыми особенностями. 

Первая особенность — их фактическая несменяемость с 1990-х годов. В период между распадом СССР и началом второй чеченской войны федеральная власть в Дагестане присутствовала весьма относительно. Из-за событий в Чечне регион выживал в условиях, близких к транспортной блокаде. В то время фактический контроль за происходящим в республике разделили между собой несколько семейств. Это были, с одной стороны, «династии» советских чиновников, представители которых удержались на высоких должностях в 1990-е, а с другой — «неформалы», поднявшиеся в годы хаоса благодаря влиянию в нарождавшейся бизнес-среде, включая хорошо известное по тем временам «силовое предпринимательство».  

Арестованный экс-премьер Дагестана Абдусамад Гамидов принадлежит как раз к семье, с нуля завоевавшей в регионе огромное влияние в 1990-е. Он родной брат Гамида Гамидова, успешного спортсмена, который в 1992 году основал один из первых коммерческих банков в Дагестане и вскоре после этого сделал стремительную карьеру в республиканской власти. Гамида убили в 1996 году, Абдусамад получил тогда от него по наследству пост министра финансов. Гамидовы образовали верхушку мекегинского клана, названного так по имени села Мекеги, откуда родом братья.

Мекегинские, левашинские, буртунайские и другие — эти сообщества родственников и односельчан, нередко распадаясь на противоборствующие группы, прошли через горнило девяностых и образуют с тех пор костяк дагестанской элиты. Не принадлежа к одной из подобных групп, ни чиновничью, ни предпринимательскую карьеру построить в республике на протяжении почти 30 лет было невозможно. Вернее, на каком-то этапе тебе мог сопутствовать успех, но чем выше ты поднимался без клановой поддержки, тем становился незащищеннее. 

При этом, несмотря на такую стену между элитой и остальным дагестанским обществом, клановым лидерам удавалось обеспечить лояльность себе больших групп населения. Схемы были достаточно простые. Например, лидер возглавлял дагестанский филиал какой-то крупной госкомпании и массово назначал соплеменников в те подразделения, работа в которых приносит наибольший доход (иногда незаконный). Ярким примером такого еще в 2000-е была охрана проходящих через регион трубопроводов. Или, став главой города, где бурно росли розничные рынки, глава клана формировал из односельчан службы, занимающиеся допуском продавцов в торговые ряды. За это полагалось оказывать патрону всемерную поддержку, в крайних случаях и силовую.

В 2010-е некоторые из этих схем перестали работать. Например, госкомпании, ГУПы и прочие стали тогда постепенно освобождаться от фигур из девяностых в руководстве своих дагестанских структур. Но лидеры не бросили свои армии поддержки на произвол судьбы. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на села, откуда родом представители региональной элиты. Многие из них выглядят заметно богаче соседних, причем речь именно о домах рядовых жителей.

Возможно, как раз представление о том, что за каждой клановой фигурой в дагестанской власти стоит значительная по численности группа местного населения, ранее тормозило многие попытки федерального центра всерьез вмешаться в ситуацию в республике. Однако страхи массовых протестов после посадок местных донов всякий раз оказывались преувеличенными. Это стало ясно еще в первой половине 2010-х, после ареста могущественного мэра Махачкалы Саида Амирова и возбуждения уголовного дела против главы республиканского отделения Пенсионного фонда РФ Сагида Муртазалиева (первый отбывает пожизненное, второй — в международном розыске). Землетрясения после этих событий не произошло. Клиентелла поверженных лидеров предпочла приспосабливаться к новой реальности, а не протестовать. 

Правда, городское хозяйство Махачкалы все послеамировское время продолжает лихорадить: разобраться в крайне запутанных отношениях между оставшимися в наследство от империи Амирова частными компаниями и городскими МУПами, занимавшимися коммунальными сетями, вывозом мусора и прочим, оказалось непросто. Но, в конце концов, способность развязывать подобные узлы — вопрос технических компетенций чиновников, и можно надеяться, что после смены руководства Дагестана чиновники с такими компетенциями там появятся.

Но значит ли это, что, срезав клановую верхушку, Дагестан легко можно будет превратить в «обычный» российских регион, с поправкой лишь на культурные особенности? Увы, думать так — значит видеть лишь часть правды о сформировавшейся в регионе системе.

Жизнь остальных

Из-за непроницаемости клановой системы для простого жителя за ее пределами в Дагестане сформировались целые пласты массового предпринимательства. Это не только торговля (хотя рынки приграничного с Чечней Хасавюрта, несмотря на кризис, продолжают быть основным хабом для оптовиков всего Северного Кавказа). Это также легкая промышленность — сотни мастерских и мелких цехов, поставляющих товар далеко за пределы юга России.

Об их «обелении» неоднократно начинали разговор руководители разных уровней, но дело с мертвой точки не сдвигалось. Трудно сказать, в чем была главная проблема: это предприниматели не хотели подставляться под произвол местных проверяющих органов, или самим чиновникам выгоднее удерживать работающий и напрямую от них не зависящий бизнес в тени, в уязвимом положении, в котором у предпринимателей точно не будет шанса повести с властью диалог на равных. Поэтому «нелегально» в Дагестане работают не отдельные люди, а целые отрасли.

Еще одно живое направление бизнеса — жилищное строительство. В Дагестане оно в основном не подмято крупными компаниями: вход на строительный рынок достаточно простой, работают в основном без банков, на деньги будущих собственников жилья. Такой способ объясняется еще и тем, что на строительном рынке много предпринимателей из религиозной среды, предпочитающих следовать в бизнесе исламским канонам (при дефиците финансов во время строительства, неизбежном в таких условиях, распространен бартер, включая оплату работы подрядчиков квадратными метрами).

Работать строители вынуждены в условиях крайне непрозрачного рынка земли, где почти обычное явление — наличие у одного и того же участка нескольких владельцев или даже чудесная принадлежность одного и того же участка к землям сразу нескольких категорий. То, что земля — основной источник ренты, клановые феодалы усвоили хорошо. А в условиях, когда ни один из них не был в республике полновластным хозяином, кланы конкурировали между собой в том числе и за землю, задним числом оформляя права на участки, контроль над которыми установили когда-то силовым образом. В земельных отношениях неизбежно возникал хаос, в котором вынуждены жить и рядовые предприниматели. В Дагестане можно оспорить практически каждую сделку с землей.

При этом жители Дагестана, связанные с реально работающим, хотя и юридически проблемным бизнесом, гораздо более многочисленны, чем те, чье благосостояние зависит от клановых лидеров. О том, какой процент жителей России в целом занят в неформальной экономике, специалисты, как известно, спорят. Но в Дагестане это абсолютное большинство тех трудоспособных жителей, которые не вписались в контролируемую кланами систему потребления бюджетных ресурсов и не включились в трудовую миграцию.  

Провозгласив совершенно необходимый курс на «возвращение Дагестана в Россию», федеральный центр должен найти способ открыть перед жителями региона новые перспективы, а не убить местную живую экономику нескончаемыми проверками после принудительного ускоренного обеления. 

Здесь важно учитывать еще одно обстоятельство, которое становится ясным из наблюдений над регионом в последние годы: победа над кланами никоим образом не ведет автоматически к уменьшению коррупции на том самом низовом уровне, на котором с ней сталкиваются обычные граждане, включая и экономически активных.

В качестве примера можно посмотреть на Южный Дагестан — древний город Дербент и его окрестности. Основные тяжеловесы, на протяжении десятилетий контролировавшие этот регион: экс-глава Дербентского района Сеид Курбанов и его наследники, экс-мэр Дербента, а ранее прокурор Дагестана Имам Яралиев, — потеряли там свои позиции еще при Абдулатипове, начавшем против них серьезную борьбу. Как изменилась после этого реальная система управления в этой части региона, не до конца ясно. Но что можно сказать с уверенностью, так это то, что избавления от привычной коррупции местные жители там пока не отмечают.

Поэтому, если вслед за удалением прежней элиты пойдет слепое ускоренное выполнение нормативов по обелению, местные жители вряд ли увидят что-то, кроме новых (или старых) персонажей, стригущих купоны теперь уже на этом деле. И вряд ли кому-то будет важно, что эти персонажи не носят громких клановых фамилий. Кампанейщина по наведению порядка без диалога с местным населением, без укрепления его доверия к власти, без повышения выгод от работы в белой зоне недалеко уведет Дагестан от его нынешнего печального положения. 

Насколько вероятно такое невеселое развитие событий? Если смотреть на опыт других стран и континентов, где в новейшее время пытались перевести неформальную экономику на более цивилизованные рельсы, то однозначного ответа дать невозможно. Там есть и истории успеха, и провалы. Очевидно лишь одно: не все необходимое для реального изменения ситуации в сегодняшнем Дагестане может быть решено в режиме спецоперации. Скорее наоборот, результат будет во многом зависеть от готовности из этого режима вовремя выйти. 

Читайте на Carnegie.ru: