«Попросить убежище? Но от чего?» Как живут россияне, которые уехали в США по туристической или студенческой визе — и решили остаться

В 2016 году 3 529 россиян получили иммиграционные визы в США. Неиммиграционных виз — туристических, студенческих, рабочих — было выдано в 38 раз больше: их получили 136 665 россиян. Каждый год некоторые из получателей таких виз, отправившись в США, решают не возвращаться. «Медуза» нашла и расспросила нескольких человек о том, как им живется и о том, как они легализуют свой статус и обустраиваются.

Александр Смирнов

продавец

Моя жизнь в России меня устраивала — до того момента, как я совершил каминг-аут. Мне стали угрожать в соцсетях и по телефону, расписывали мой подъезд. Я мог прийти домой и увидеть надпись у своей квартиры: «Здесь живет пидор». Меня попросили уволиться из пресс-службы заместителя мэра Москвы по градостроительной политике и строительству. Начальница надавила на мое чувство ответственности: сказала, что если ее босс узнает о моей ориентации и публичном ее раскрытии, уволиться придется всем. Я думаю, этого бы не случилось, но тогда написал заявление об уходе по собственному желанию. Конечно, мне было некомфортно, но когда живешь так ежедневно, воспринимаешь это как часть реальности.

А потом умерла моя бабушка в Благовещенске и оставила мне маленькую двушку-хрущевку. Когда мама рассказала мне об этом, я в течение суток принял решение, что я ее продам и уеду в США — там уже жили мои друзья. Для меня, 40-летнего человека, не знавшего ни одного языка, кроме русского, важны были люди, которые помогут на первых порах с адаптацией, и деньги — без них переезд бы стал авантюрой, на которую я бы в этом возрасте не решился.

Туристические визы мы делали вместе с мамой — я уже понимал, что никогда не вернусь, поэтому мне было важно, чтобы она могла прилетать ко мне. На интервью в консульстве у меня не спрашивали об иммиграционных намерениях, но я знал, что буду просить убежище. Так делают многие беженцы — въезжают в страну как туристы, и в течение следующего года пытаются изменить статус.

Я снял студию в русскоязычной части Бруклина, стал учить язык и изучать город: мы с мамой ходили на бродвейские мюзиклы, отметили мой и ее дни рождения, просто гуляли. Меня поразило, что нам постоянно попадались вежливые люди. Я не видел на улицах пьяных — не возле баров, а просто идущих по тротуару. В Благовещенске таких было в избытке. Да, в метро было грязнее, чем в Москве, но положительных моментов было больше — мне нравился Нью-Йорк, и я с большим удовольствием его изучал. 

Когда мама вернулась в Россию, я легко нашел бесплатных адвокатов: в США юридические компании берут на себя обязательства по помощи людям, у которых нет средств оплатить услуги юриста. Мне помогли подготовить и перевести пакет документов — доказательства того, что моей жизни на родине действительно угрожала опасность. Такие бумаги помогают убедить иммиграционного офицера предоставить убежище, и они у меня были — справка о задержании из полицейского участка, куда я попал после акции протеста по отстаиванию прав геев в России, заметки и интервью в СМИ. С представителями этой фирмы я встречался около 10 раз, за это время мы успели обсудить все: от моих детских лет до последних дней пребывания в России. Адвокаты не любят делать прогнозы, но сказали, что шансы получить убежище, а затем и грин-карту у меня высокие. Дело было готово спустя год, мы подали документы в 2015 году, и с тех пор я жду интервью. Это нормально — здесь очень большая очередь тех, кто хочет получить политическое убежище. По прогнозам, к иммиграционному офицеру я попаду в декабре 2017 или январе 2018 года.

Разрешение на работу мне дали через девять месяцев после подачи заявления. Деньги у меня к этому моменту уже заканчивались, и я устроился работать в магазин — сортировал орехи. Мне платили девять долларов в час, если я работал 40 часов в неделю. Если работал сверхурочно — за каждый «лишний» час платили в полтора раза больше. Это очень небольшие для Нью-Йорка деньги, но моя зарплата сортировщика орехов все равно была выше зарплаты работника пресс-службы в Москве.

На следующей работе я продавал рыбу: принимал товар, чистил карпов и окуней. На нынешней — продаю салаты. Магазин, в котором я работаю, находится недалеко от Манхэттен-бич, большинство покупателей — русскоговорящие, но 15-20% — американцы. С ними я общаюсь по-английски, на это моего языка хватает, но не более. Сейчас я жалею, что, приехав в США, не занялся обучением плотнее, но объясняю это тем, что мне нужно было время, чтобы восстановиться эмоционально. В январе собираюсь вернуться на языковые курсы, пока что на это не хватает времени — работаю по 55-57 часов в неделю. Физически я устаю, конечно, зато морально — отдыхаю. Это лучший коллектив за всю мою богатую трудовую биографию. У нас работают ребята из Украины, Таджикистана, Узбекистана, мы все говорим по-русски, нам нравится общаться друг с другом. Еще один важный для меня момент: я больше не вру. Я не рассказываю всем подряд о своей ориентации, но и не скрываю ее. Если меня спрашивают, честно отвечаю, что гей, а не выдумываю нелепые истории про любимую девушку, развод или несчастную любовь.

Я мечтаю хорошо выучить язык, получить грин-карту и пойти в колледж. Мне кажется, я смогу заниматься социальной работой. А сейчас рад делать то, что делаю: в этом году ко мне на четыре месяца приезжала погостить мама, и я смог оплатить ей билеты и показать лучшие Бродвейские постановки. Когда сидишь в первом ряду, и видишь, как главный герой смотрит маме прямо в глаза — ты гордишься. Потому что ты всего лишь какой-то продавец в каком-то магазине, но ты можешь, не жертвуя ничем, просто жить и радовать маму.

Яна Петрова

операционный директор в строительной компании

Имя героини изменено по ее просьбе

Я работала в крупном издательском доме в Петербурге, была директором по распространению. Я даже не думала что-то менять, в Нью-Йорке оказалась случайно — в гостях у одноклассницы. А там на вечеринке познакомилась с Эваном. Следующие два года мы встречались в Нью-Йорке, где он знакомил меня с родителями, я была у него дома в Колорадо. Эван и Америка нравились мне все больше: я видела, как живут здесь люди, видела, что для тех, кто хорошо работает, покупка своего дома, например, не является заоблачной мечтой — можно взять ипотечный кредит под 3% годовых. А я всегда хотела дом. Поэтому когда Эван предложил переехать к нему, я сразу согласилась. К тому же, я — дочь военного, в детстве мы много переезжали.

Уже в Колорадо мы поженились и собрали необходимый пакет документов для превращения меня из туристки в жену: телефонные разговоры, показания общих друзей и родителей, подтверждающие наши отношения. Пока я ждала разрешения на работу — его в США дают чуть раньше, чем грин-карту, чтобы кандидат мог платить налоги — отношения с мужем стали портиться. Я сходила с ума от безделья — бесконечно наводила чистоту в доме, готовила, даже посадила помидоры и картошку в огороде с видом на Скалистые горы. Мужа раздражала моя активность: у американцев другая ментальность, они более расслабленные — например, на то, чтобы сделать две стирки, закупить продукты на неделю и убрать дом, муж отводил себе три дня, а я справлялась за день. Ему было неловко за то, что он лежит на диване, пока я занимаюсь хозяйством, а так как я еще плохо знала язык, детально обсудить все разногласия мы не могли. Потом он ввязался в финансовую авантюру, потерял работу и деньги. На почве финансовых проблем у Эвана случился нервный срыв — в один из дней он сказал, что расправится со всеми, кто лишил его работы и денег, а потом застрелится сам.

Я сбежала из Колорадо в Нью-Йорк — было страшно проверять, осуществит муж задуманное или нет. Английский я знала уже хорошо, грин-карту мне к тому моменту уже дали, в Нью-Йорке приютили друзья, и я стала рассылать резюме: от Conde Nast до маленьких магазинов. Мне было все равно, где работать управляющим: нужно было снимать квартиру и оплачивать счета. В итоге меня взяли на должность заместителя администратора в коворкинг WeWork — я отвечала за то, чтобы все 540 человек, арендующие у нас места и офисы, были довольны. Через полгода стала управляющим, а еще через месяц — ушла в строительную компанию, которая занимается производством и установкой воздуховодов в небоскребы. У меня не было инженерного образования, зато я закончила физико-математическую школу, поэтому в чертежах разобралась легко.

Через два с половиной года я из ассистента доросла до операционного директора. Я управляю производством: занимаюсь согласованием чертежей, закупками, логистикой и коммуникацией с рабочими на объекте. Под моим началом работает 20 человек, а мой начальник в переговорах с новыми клиентами использует меня как вау-фактор — в строительстве до сих пор работает мало женщин. Однажды мы закупили запчасти для нашего оборудования, и, когда нам его привезли, на огромной обернутой в пленку палете был розовый стикер: название фирмы и слоган — «Компания, управляемая женщинами». Я пока не знаю, как к этому относиться: с одной стороны, мы действительно молодцы, с другой — если я успешно управляюсь с бизнесом, зачем дополнительно анонсировать то, что я женщина?

Я так же, как и мужчины, встаю в 5:30, а в 7:00 — уже работаю. Соотношение зарплат у нас разное: там, где женщина получает 92 цента, мужчина получает сто, но мой уровень жизни сейчас меня устраивает — он гораздо выше, чем тот, который был у меня в России. Мне 42 года, я эмигрант, у меня акцент, а еще я не замужем и у меня нет детей — но за шесть лет в Нью-Йорке никто не заставил меня почувствовать себя неловко по этому поводу. Отчасти дело в самом городе — здесь все откуда-то приехали.

А вот мой папа-военный все эти годы считал, что мне нужно вернуться в Россию. Он звонил и стучал кулаком по столу, считая, что, раз личная жизнь не задалась, делать мне в Америке нечего. Поверил в то, что я, кажется, не бедствую, только после того, как я прислала ему фотографию 70-этажного жилого дома у Бруклинского моста. Написала: «Видишь? Это здание строит твоя дочь». Я знаю, он гордится мной — хотя время от времени и ворчит на тему, чего мне в Петербурге не сиделось.

Алена Шарандак

визажистка

Все толстые, едят гамбургеры, запивают их кока-колой и плохо шутят — примерно так я представляла себе Америку лет до двадцати. А потом уехала учиться в Китай и там узнала о программе Work and travel. Подумала — почему бы и нет? Я толком нигде не была, почему бы не съездить еще в одну страну. Так я попала в Оушен-сити, штат Мэриленд. Маленький городок с пляжем и длинной улицей с барами меня не впечатлил: делать было совершенно нечего. Я проработала там поваром три месяца, скопила немного денег и перед возвращением в Россию подарила себе неделю в Нью-Йорке. Он меня потряс! По дороге в [аэропорт] JFK я решила, что обязательно сюда вернусь, и в России взялась за дело: в августе 2011 выбрала школу по изучению английского и подала документы на студенческую визу, а в октябре — уже переехала. Поначалу было страшно: я никого не знала. Потом подружилась с двумя девушками, мы вместе сняли квартиру в конце Брайтон-бич, на Шипшед Бэй — адаптироваться стало легче.

Деньги заканчивались, поэтому я перевелась в более дешевую школу английского — такую, в которой можно было появляться пару раз в неделю для галочки — и устроилась хостес в ресторан на Манхэттене. Это было не совсем законно — если ты студент, должен учиться, а работать не имеешь права. Но я схитрила — использовала номер социального страхования, который мне дали, когда я работала в Мэриленде по программе Work and travel (выдается всем студентам, приезжающим в США по этой программе, чтобы они могли платить налоги — прим. «Медузы»). Владельцы ресторана тоже схитрили — зная, что за нелегального работника их могут серьезно оштрафовать, они платили мне 300 долларов в неделю. Для Нью-Йорка это копейки.

Помню, как смотрела на людей, покупающих в Starbucks латте за 4 доллара, и не понимала, как можно выбрасывать такие деньги. Через 7 месяцев меня мягко попросили — сказали, что дольше работать с нелегалом не смогут. Я перешла в ирландский паб, где столкнулась с харрасментом — ко мне приставал пожилой босс-ирландец, а когда я отказывала, мстил: было уже лето, и он мог заставить меня стоять на улице, под солнцем весь день, без тени. Следующие работодатели — владельцы шашлычной в Квинсе — мне просто не платили: я получала только чаевые. Соответственно, если клиентов не было или никто не оставлял на чай, я, проведя на работе с 11 утра до 12 ночи, не получала ничего. Мои работодатели знали, что деваться мне некуда — собственно, у них работали только такие как я: то есть те, кому легально работать было нельзя.

Так прошло два года. Я меняла работы, понимала, что мне нужна грин-карта, но не знала, как ее получить. Попросить убежище? Но от чего? В России у меня все было хорошо, а врать и наговаривать не хотелось. Рабочая виза? Тоже нет, нужно было быть ценным специалистом — например, ученым или айтишником, а не экономистом, как я, которым может быть каждый второй в Нью-Йорке. Выйти замуж я всегда мечтала по любви и на всю жизнь.

Мечта частично сбылась — я встретила парня, американца колумбийского происхождения, через два месяца он сделал мне предложение, мы поженились, и через год я отправила документы на изменение статуса. Мы сходили на интервью — американские власти лояльно отнеслись к тому, что я работала нелегально, потому что все это время я платила налоги. А еще через два месяца муж избил меня так, что я подала на него заявление в полицию и развелась. Это сильно осложнило жизнь: для того, чтобы получить грин-карту, нужно быть в браке два года. Мне пришлось начать новый кейс: уже в качестве жертвы домашнего насилия. Адвокат обошелся в 10 тысяч долларов, а ждать пришлось следующие два года — к счастью, часть денег дали родители, часть скопила сама.

Я решила изменить профессию — в России я работала мерчендайзером, но мне всегда нравился макияж, я любила красить подруг. Увидела в сети, что в дьюти-фри аэропорта JFK требуется визажист — и решила попробовать. Меня взяли, в основном, потому, что я говорю на трех языках: английском, русском и китайском. Но я постоянно тренировалась в макияже — на работе красила клиентов и коллег, а дома — подруг и себя. Конечно, этого было мало, но когда друг прислал мне объявление о том, что в Chanel в универмаг Блумингдейлс требуются визажисты, я решила попробовать. Готовилась без устали: смотрела на Youtube видео Елены Крыгиной по нескольку часов, повторяла, смотрела, повторяла снова. Моя бизнес-менеджер потом рассказывала, что на интервью ее поразило мое бесстрашие — почти без опыта, я так хотела получить эту работу, что меня взяли. Собеседования длились четыре месяца — меня проверяла служба безопасности, но документы были уже в порядке.

Сейчас я живу в Аппер Ист-сайде в двухкомнатной квартире, одну из комнат иногда сдаю на Airbnb — это помогает платить аренду и оплачивать учебу: я снова решила изменить профессию и стала студентом школы здорового питания Integrative Nutrition. Я не думаю, что вернусь в Россию. Там человек, попавший в плохие обстоятельства не по своей вине и не имеющий связей и сил постоять за себя, может просто исчезнуть с лица земли. Здесь, когда мой муж избил меня, он был американцем, а я — никем, но закон встал на мою сторону. Ему запретили приближаться ко мне, а я год бесплатно ходила к психологу и восстанавливалась. В России у меня родные и друзья, я по ним очень скучаю, но чувство безопасности важнее этого. Важнее всего.