истории

«В Самаре никто не провел и суток в „обезьяннике“ — даже как-то стыдно перед ребятами в соседних городах» Организаторы акций протеста в регионах рассказывают, кто они и зачем им это нужно

Источник: Meduza

В 2017 году акции протеста — нередко несанкционированные — проходят не только и даже не столько в Москве и Петербурге: и 26 марта, и 12 июня, и 7 октября люди выходили на улицы по всей России — в том числе в городах, которые до того вовсе не были известны как центры оппозиционной активности. Чтобы выяснить, как устроена протестная деятельность в регионах, «Медуза» поговорила с людьми, которые в этом году организовывали митинги и пикеты в восьми городах России, — от зампреда новосибирского «Яблока» до калининградского бизнесмена.

Владивосток: Алексей Б.

13 лет, школьник, член Революционной рабочей партии

Учусь я в восьмом классе в 50-й школе. Нормально учусь, три тройки — по русскому, математике, английскому. Люблю историю, экономику, обществознание, литературу. В устных предметах больше возможностей для развития. Не то что на математике — сидишь, циферки пишешь.

Политикой я интересуюсь с 12 лет. Встал выбор — «Единая Россия» или КПРФ. Трезво помыслив, выбрал коммунистическую партию. Там более четкая идеология, а «Единая Россия» уже тогда вызывала не лучшие эмоции.

Пришел я «белым листом». И вот меня сразу нагрузили информацией: Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Целый год был в партии. Там много учишься, узнаешь все, общаешься с умными людьми. Меня сформировало это общество. Есть у Маркса фраза: «Бытие определяет сознание».

Под конец года у меня стали возникать конфликты с руководством партии в крае. Она стала не очень оппозиционной. Не хотели выходить на митинги против Путина, скандировать лозунги против этого царя. Были внутренние ограничения, и идейных людей немного. Сейчас я в РРП. Почему? В первую очередь потому, что партия несистемно левая. Сюда люди идут не за карьерой, идейные. Те, кто хочет заниматься настоящим делом. Те, кто власти не боится.

Впервые я вышел на шествие в честь Первомая. Родители знали и были не против — шествие-то согласованное, ничего такого. Много людей, много интересного, оно мне навсегда, наверное, запомнится. Потом участвовал в других акциях КПРФ — митингах ко дням рождения Ленина, Сталина. Приходило 50 человек, в основном старики, несколько комсомольцев. Это сложно, конечно, было назвать настоящими митингами. Похоже на сбор электората КПРФ.

Я участвовал и в антикоррупционных митингах. 26 марта был рядовым, незаметным зрителем без лозунгов и плакатов. Смотрел, как людей забирает полиция. А 12 июня, в День России, на митинге люди долгое время не понимали, что им делать, потому что организатора Юрия Кучина задержали на выходе из гостиницы, где он ночевал, чтобы его не нашли. В том митинге на Привокзальной площади, вы помните, было много казаков — одновременно проходило мероприятие казачества. Я подозвал молодых парней, которые выходили на митинги Навального и раньше, начал скандировать: «Он вам не Димон!» Полиция сразу подбежала, народ меня схватил, как-то отбили. Все само завязалось… (Алексей фактически взял на себя функции распорядителя акции — прим. «Медузы».) Потом мы переместились на площадь имени Адмирала Макарова. Там я зашел в магазин воды купить, сзади два омоновца: «Молодой человек, пройдемте». Автозак, полицейское отделение, допросы, угрозы. Простая жизнь революционера. Шутка.

После митинга 12 июня родители сказали, чтобы я завязывал с этим делом, что передачки носить в тюрьму не хотят. Больше меня пока не задерживали и, надеюсь, не будут. Одноклассники нормально относятся — они в политику не лезут особо, но всегда интересно послушать [мои истории]. Учителя некоторые считают, что я дурак, что меня используют, что я скоро сяду. Но негатива никакого не было, никто не пугает, не угрожает.

Мой первый организаторский опыт был 26 августа — на митинге «За свободный интернет». Думал, на него придет человек 200–300, а пришло около пятидесяти, я почти всех знал — человек 15 «навальнистов», человек 10 из РРП, человек 10 из «Яблока» и еще отдельные активисты, которые не принадлежат к партиям или движениям. Я понял, что на такие не очень важные темы много людей не придет. Но мне очень понравилось — ценный опыт.

Я хочу быть политиком. Завоевать власть, чтобы установить истинную рабочую демократию. Это не сталинские ГУЛАГи и репрессии, что бы кто ни говорил. Это — совершенно новый социализм, который, я надеюсь, в будущем перейдет в коммунизм по всему миру. Россию будущего я вижу справедливой, без власти жуликов и воров. Когда власть будет принадлежать народным массам и действовать в интересах всего народа, а не только узкой олигархической группы. В общем, социалистическая Россия без олигархов, жуликов и воров.

Новосибирск: Дмитрий Холявченко

35 лет, риелтор, заместитель председателя новосибирского регионального отделения партии «Яблоко»

Я работал в оргкомитете митингов против повышения тарифов ЖКХ на 15%, которые проходили в начале 2017 года. Непосредственно заявителем я был только одного крупного митинга — 19 марта, на котором выступал Алексей Навальный. Тогда мы добились отмены повышения тарифов (прежний губернатор Владимир Городецкий отменил свое постановление после того, как митингующие потребовали его отставки — прим. «Медузы»). Во многом мы победили потому, что в оргкомитете были общественники-активисты и представители разных политических движений: «Яблоко», штаб Навального и другие. Мы сразу договорились, что выходим на митинги против тарифов без партийной символики, а все наши политические лозунги ограничиваются одной целью — отменой губернаторского постановления.

Специфика Новосибирской области в том, что тут гораздо лучше, чем во многих других регионах, развито гражданское общество. Разные по взглядам люди могут объединяться, чтобы решать какие-то конкретные задачи, и власти трудно все это замалчивать. Например, сейчас я работаю в оргкомитете против «мусорной концессии». Суть в том, что компания «Экология-Новосибирск» построит два мусоросортировочных комплекса — но решение об этом было принято без обсуждения с общественностью и с депутатами и базируется на недостоверных данных. В случае если город не будет поставлять на него достаточно мусора, областной бюджет вынужден будет компенсировать концессионеру недостачу. В результате все будут заинтересованы в том, чтобы отправлять на эти полигоны как можно больше несортированного мусора. Это надолго закроет Новосибирску путь к раздельному сбору мусора и явно увеличит нагрузку на бюджет, а значит, и на кошельки новосибирцев. Это вполне сопоставимо с повышением тарифов.

Семья и родственники всегда меня поддерживают в моих начинаниях, среди моих друзей тоже много общественных активистов. За свой бизнес — агентство недвижимости — я не переживаю. Он настолько сложный в управлении, что рейдерских захватов и других страшилок опасаться не стоит. Тем более что я в своей общественной деятельности предельно корректен.

Якутск: Эрэл Васильев

29 лет, предприниматель, создатель движения «Народная воля»

Еще в студенческие годы, в середине 2000-х, у меня постепенно начало усиливаться протестное настроение. Я жил в Петербурге, читал новости, и все накапливалось. В 2010-м я переехал в Якутск и начал участвовать в небольших акциях против постройки химзавода и продажи госкомпаний. Власти республики тогда искусственно привели Якутск к дотационности, продавая компании и выводя вырученные средства через подставной бизнес.

Есть миф, что Якутия — это богатый регион. Но здесь средневековье: половина республики ходит в туалет на улицу, одни из самых высоких тарифов по электрификации, реальная зарплата не превышает 30 тысяч, а продукты в два раза дороже, чем в Москве. Я понял, что хватит дома на диване протестовать, нужно действовать.

Акция Навального в марте 2017-го нас объединила. Там активная часть населения успела познакомиться друг с другом, хотя организаторов сразу же арестовали. После этого я инициировал создание неофициального общественного движения «Народная воля». Я не фанат Навального и не записывался в его штаб, хотя поддерживаю его, так как он раскачивает народ и на практике показывает, как бороться с властью.

Весной у нас был протестный митинг против главы республики, мы с «Народной волей» пришли на него и собрали 2500 подписей против повышения тарифов на ЖКХ. Первого мая я вышел с одиночным пикетом и призывом выйти на митинг против повышения тарифов на ЖКХ. Госслужащий от администрации города стал меня выгонять, вызвал сотрудников полиции и дал им указ задержать меня. Меня завели в автобус, пытались вытащить телефон из рук, отправили на медосвидетельствование, а потом увезли в отдел полиции. Там они не составили протокол, а просто взяли объяснение и продержали полчаса.

1 июня я уже сам организовал митинг от «Народной воли» против повышения тарифов на ЖКХ. Я написал резолюцию, и мы ее приняли. Было около двухсот человек. Власти вели кампанию против митинга: на каждой площади организовали концерты, а нам дали маленький сквер. Не было никаких задержаний, но многие полицейские стояли в толпе в штатском — я узнал их лица. После этого в местном парламенте устроили имитацию деятельности по вопросу ЖКХ, организовали круглый стол, куда я был приглашен. Но по факту, кроме резонанса, это ничего не дало. Тарифы повысили в среднем на 8%.

Участвовал я и в организации митинга 12 июня. Тогда в Якутске не было штаба Навального, и мы сами все делали. На митинг пришло около 600 человек. В какой-то момент на сцену забрались люди и стали выступать в защиту местной власти, но их все освистали и стали кричать «Позор».

Последняя акция была 7 октября, я туда собирался, но меня задержали. Я вышел из дома, и у подъезда на меня накинулись трое людей в штатском. Двое из них схватили меня за руки и сказали, что везут в отделение. Я попросил их представиться: откуда я знаю, вдруг они бандиты. Один показал удостоверение, а остальные отказались со словами «Обойдешься». В отделении участковый взял с меня объяснение, сказал, что на меня есть заявление, но я прохожу как свидетель. Рапорт он мне не показал и ничего не объяснил. Я там находился два с половиной часа. Потом меня выпустили, но протокол не показали.

После освобождения я узнал, что на митинге успело собраться около 50 человек и там всех сразу стали арестовывать без протоколов и понятых. Все это очень неприятно, но если есть угроза со стороны властей, то нужно действовать. Какие семена посеешь, те и пожнешь. А я еще молодой человек и хочу в нормальной стране жить.

Большинство знакомых меня поддерживает, но многие из них инертны и боятся активных действий. Мне кажется, в этом вся проблема. Сам я работаю в семейном бизнесе администратором и там о политике практически не говорю — ситуация к этому не располагает. Так что акции, протесты, митинги — это не моя работа. Это по необходимости.

Самара: Егор Алашеев

34 года, сотрудник городского штаба Навального

Меня не интересуют партии — я всегда следил за конкретными персонами. Таким человеком для меня был Борис Немцов. Я ему верил. И вдруг — убийство на мосту, который виден из окон Кремля. Меня это задело, я впервые захотел встать с дивана и реально что-то сделать. Я тогда почувствовал, что живу в мире, где никаких границ и рамок не существует, люди скрывают от самих себя то, что им неприятно осознавать, и со временем привыкают жить в ужасе. И вот летом 2015-го объединенная демократическая коалиция от партии ПАРНАС, сопредседателем которой был Немцов, объявила о выдвижении своих представителей в Костроме. Руководил процессом Алексей Навальный, он же призвал волонтеров помочь в продвижении кампании. Тогда я передал свой бизнес в руки сотрудников и уехал в Кострому на целый месяц — просто потому, что хотел действовать. Тогда же мы с Навальным познакомились лично. Он оказался таким же, как и в своих расследованиях, — я смотрел на него и понимал, что могу ему доверять.

После месяца в Костроме я вернулся в Самару и снова превратился в пассивного наблюдателя. Но к этому моменту я познакомился с людьми из самарского штаба ПАРНАСа, которые сегодня стали моими коллегами. В конце 2016 года Навальный объявил о своей президентской кампании, и мы сразу выслали резюме. Месяц в Костроме многому меня научил: я осознал, что даже маленький вклад может быть ценен и что, занимаясь политической деятельностью, я даю миру больше, чем делая бизнес. С ним я, кстати, завязал, хотя он в прямом смысле кормил меня и мою семью. Сейчас как сотрудник штаба я, конечно, получаю определенную зарплату, но она меньше той, что была раньше. Жалею ли я? Нет.

Наш штаб открывался четвертым по очереди: сначала был Питер, потом Екатеринбург, Новосибирск и мы. На первых порах основной задачей было привлечь как можно больше волонтеров, которые в дальнейшем будут нам помогать. Потом началась подготовка к митингу 26 марта. Нужно было подать уведомления, написать план выступлений, сделать материалы для митинга — шарики и плакаты. С их печатью в Самаре, кстати, проблем не было: видимо, до типографий силовые структуры еще не добрались.

Траты на митинг распределяются между федеральным штабом, который высылает нам агитматериалы, и региональным штабом — что-то распечатываем лично мы. Это очень небольшие суммы — на каждое мероприятие выделяется не больше 35 тысяч рублей. Во столько вышла наша самая затратная акция, которая прошла 12 июня. Все остальные стоили от 5 до 10 тысяч рублей.

Не так важно, кто конкретно из штаба заявлен организатором акции: работаем над ней мы все вместе. По документам организатором митинга 26 марта был я. Меня же и задержали самым первым: кажется, потому, что полиция не понимала, что ей делать. Перед началом мероприятия мы пришли устанавливать куб — конструкцию с баннерами — и увидели сквер Пушкина, оцепленный полицейскими и веревочками, которые якобы запрещали проход в сквер. Начались разговоры с полицией: я пытался объяснить, что они должны не останавливать нас, а защищать — и ограждать от техники, которую в тот день власти экстренно пригнали якобы убирать сугробы. Бригады ЖКХ перебрасывали снег с одного места на другое и пытались подстричь деревья, у которых уже были обрезаны ветки. Люди толпились у ограждений, не зная, заходить им или нет.

Я решил показать, что заходить можно и это легко, — вышел за цепь полицейских и прошел обратно. На людей это подействовало, и толпа хлынула в сквер Пушкина. Я взял мегафон и начал объявлять, что через десять минут начнется митинг. На этом все — ко мне подошли двое полицейских, которые взяли меня под руки и посадили в маленькую машинку.

Семье поначалу было страшно за меня, но они свыклись. Я знаю, что близкие в любом случае меня поддержат. Иногда у меня возникают опасения по поводу их безопасности — не хотелось бы, чтобы у них были проблемы из-за меня. У самого меня уже были: через неделю после митинга 26 марта нас с [другим сотрудником штаба] Максимом Дементьевым задержали по дороге на другой митинг — против нашего губернатора Николая Меркушкина (Меркушкин перестал быть губернатором Самарской области 25 сентября — прим. «Медузы»). Нас привезли в Ленинский РОВД, начали запугивать, а дальше все пришло к тому, что подполковник душил меня шарфом и наносил удары в области печени, а Максиму выкручивали руки. Потом мы подали на тех людей заявление в Следственный комитет — но он не усмотрел в действиях сотрудников полиции ничего, что противоречило бы закону.

Штаб — это моя полноценная работа: это занимает около 60 часов в неделю. Мы работаем ежедневно с 11:00 до 20:00. В выходные тоже головой в работе — нужно отслеживать новости о нашей кампании, в том числе в других городах, узнавать, что происходит в федеральном штабе. Осенью будем работать еще и по воскресеньям, чтобы все успеть. Я знаю, что весной протестные акции сильно романтизировали: люди выходили на улицу не из-за политической позиции, а под влиянием громких расследований Алексея и общей обстановки. Но сейчас в самарский штаб приходит все больше людей со зрелой позицией, моя задача — объяснить, что мы выходим не покричать на улицы, а сменить систему, которая ведет Россию в болото.

Бывает, что мы расстаемся с волонтерами, с некоторыми — не совсем гладко. В этом смысле показательна история Николая Комарова, который участвовал в митингах 26 марта и 12 июня. После этого он поссорился с нами: Коля предлагал устраивать массовые мероприятия по теме обманутых дольщиков, а мы, хотя и понимали его мотивацию, не могли распыляться на множество мероприятий — как иначе обеспечивать работу штаба? Комаров почувствовал себя недооцененным и ушел. Тут важно еще вот что: все задержанные 26 марта, которые обратились к нашим юристам, были оправданы. Колю тоже задерживали, но он от помощи юристов отказался: сказал, что сам со всем разберется, признал свою вину, и ему влепили штраф в десять тысяч. С ним-то он и пришел в штаб через два месяца после своего ухода: мол, Навальный обещал оплатить всем штрафы, а что же ему? Я тогда сказал: «Как же ты начудил, Коля!» Но все равно позвал в штаб, чтобы подумать, как помочь. Коля же пригрозил жалобами Николаю Меркушкину и Владимиру Путину, но в итоге так и не появился — зато опубликовал несколько постов о том, как самарский штаб Навального его обманул. Чуть позже вышло интервью на канале «Губерния», снявшем скандальный фильм «Экстремизму нет» — там Николай подробно и яростно описывал все наши грехи. Конечно, все, что он говорит, неправда, доказательства легко найти в соцсетях самарского штаба. Было неприятно — но мы расстроились и забыли, а ему с этим жить.

Во всем этом потоке дел у меня почти не остается свободного времени, но когда оно появляется, я стараюсь провести его с женой и детьми. Что касается корпоративов, то вместе с коллегами мы никуда не ходим — после открытия штаба, весной, мы разок выехали на турбазу, чтобы лучше познакомиться, но на этом все. Мы и так много времени проводим вместе, поэтому ходить куда-то после вечерних планерок было бы чересчур: я Максима Дементьева вижу чаще, чем свою жену, хочется больше побыть с родными.

До последнего митинга, который проходил 7 октября на площади Кирова, я тоже не дошел, хотя был заявлен его организатором. Я стоял на парковке возле места проведения и обсуждал с волонтером организационные моменты. Вдруг двери соседней машины открылись — и оттуда вышли четверо людей в штатском, они заломили мне руки, отобрали телефон и отвезли в тот же Ленинский РОВД. В этот раз сотрудники РОВД обращались с нами вежливо, вели себя идеально, если так можно сказать. Но те, кто нас задерживал, нарушили кучу законов — это же настоящее похищение, уголовная статья. В отличие от других штабов, в Самаре никто даже не провел и суток в «обезьяннике» — даже как-то стыдно перед ребятами в соседних городах.

Ярославль: Александр Баикин

27 лет, волонтер штаба Навального, инженер-программист

Я стал интересоваться деятельностью Навального, когда узнал, что он собирается баллотироваться в президенты. До этого в протестах никак не участвовал. На свой первый митинг я пришел с другом 26 марта. Мы просто постояли, посмотрели, как все проходит. После этого я захотел участвовать в политической жизни и решил выступать организатором или соорганизатором акций в Ярославле. Стал волонтером. Штаб у нас открылся только в апреле, и там я сразу нашел много единомышленников. 12 июня я был одним из четырех формальных заявителей протеста. Администрация незаконно перенесла место проведения мероприятия, отказав в площадке у планетария. Сказали, что городу это место не принадлежит, хотя первого мая там проходила монстрация. Сейчас мы судимся по этому вопросу.

До митинга я и другие активные волонтеры ходили по ресторанам KFC и просили у них коробки. Из них мы соорудили основание, на него приклеили плакаты формата A3 и приделали все к трубе для водопровода вместо древка. Весь день сооружали эту конструкцию. Бензоэлектрогенератор для звука на сцене нам дало садовое товарищество. Мероприятие в итоге проходило в парке Мира. Это далекий парк, окруженный деревьями; [прохожим] не видно протестующих. Каждый активист, если его посылают проводить акцию там, воспринимает это как оскорбление.

7–8 июля мы устроили агитационный субботник. Выставляли по три куба по трем городским гайд-паркам. Из главного штаба нам должны были привести листовки и газеты, но полиция арестовала и изъяла всю партию листовок. Мы судились и с полицией, и с перевозчиком.

В конце августа я решил самостоятельно организовать митинг за свободу интернета. Это была несогласованная акция. Штаб Навального также не инициировал ее, но поддержал идею. 26 августа около 50 активистов и я во главе прошли по городу с флагами России. Мы решили, что за это нас не должны наказать. Пришли люди разных возрастов. Очень порадовало, что были десять пенсионеров, которых волнует свобода интернета. Полиция была рядом, но ничего не предпринимала.

Для подготовки к 7 октября мы подали одно уведомление от координатора штаба. Администрация должна была ответить письмом либо предложением, либо согласием, а ответила предупреждением. Там было сказано, что проведение акции противоречит законодательству. Я тогда ездил в командировку в Пермь, где также посетил штаб Навального. У них то же самое: Навальный нарушал общественный порядок, а значит, мероприятия в его поддержку нарушают конституционный порядок. Но письмо-предупреждение не является отказом, поэтому мы решили проводить митинг и идти на нашу главную площадь.

Когда мы в штабе 7 октября только приступили к подготовке, туда заявились около десяти сотрудников различных силовых ведомств. Они сказали, что по заявлению гражданина здесь готовятся незаконные акции, хранятся экстремистские материалы, им нужно провести обыск. Я взял плакат, на котором написано «Выборы это дебаты, а не обыск и аресты», и встал рядом с полицейскими, чтобы меня сфотографировали. До фотографии у двери стояли около восьми полицейских, а когда я встал рядом, осталось двое.

За два часа до митинга мы пошли устраивать по городу одиночные пикеты. А руководителя штаба Навального задержали в самом офисе и не выпускали во время митинга. К шести я пришел на площадь, там было около трехсот человек. Сначала полицейские были дружелюбные, потом стали говорить, что митинг незаконный, а через какое-то время четверо полицейских, с которыми я разговаривал, снова подошли ко мне и моему другу. У нас у единственных на тот момент были развернуты транспаранты. Полиция демонстративно представилась и сразу показала документы. Попросили убрать плакат, но я отказался. Тогда нас взяли под руки и повели к машине, чтобы отвести в участок. За нами пошли другие митингующие, поэтому получилось шествие с нами, плакатами и полицией во главе. Митингующие окружили полицейскую машину и не давали ей проехать. Я поразился, что такое может быть в Ярославле.

В понедельник был суд. Оказалось, что полиция внесла в протокол дополнения другой ручкой и в другое время, а это грубейшее нарушение. Так что суд вынес постановление: административное правонарушение основывается именно на протоколе, а в него незаконно внесли изменения. Значит, протокол аннулируется и дело закрывается.

Сам я работаю ведущим инженером-программистом. Когда я пришел на работу, то понял, что все знают о суде. Конечно, люди реагируют по-разному. Кто-то поддерживает Навального, но говорит: «Ты бы подумал о себе», «Зачем тебе это надо». Кто-то против. Но откровенного негатива нет. Я знаю, что высшее руководство моей компании не будет выступать за то, чтобы меня уволили. Но только формально мы частная организация, а на деле госкомпания и подчиняемся Росгеологии. Ее генеральный директор — Роман Панов, друг Путина, а кадровые решения согласовываются с ним.

Пока я был в суде, моя мама ходила за характеристикой с места работы и написала от моего имени заявление на отгул. Она сама поддерживает Навального, но против того, чтобы я был таким активным. Я же около трети своего личного времени трачу на протестную деятельность. Хожу в штаб Навального, информирую население, общаюсь с местными активистами, хожу на тренинги и лекции. Мама из-за этого сильно переживает. Но все равно поддерживает меня.

Калининград: Юрий Редькин

49 лет, предприниматель, активист

Все калининградцы довольно много путешествуют по Европе. Мы видим, как Польша рванула вперед и куда мы пошли. Сейчас у меня торговый бизнес. Я хотел открыть производство детских колясок в Калининграде, но это же невозможно! В Польше нужно просто прийти, зарегистрироваться, месяц что-то поделать и можно уже во дворе своего дома что-то начинать клепать. А потом вырастает огромный завод. А у нас, если ты какую-то иностранную ткань завез из-за границы, ты должен эту ткань собирать, куда-то сдавать и заниматься другим бредом. Плюс куча всяких органов, которые тебя будут проверять каждые пять минут. 

Население ждет экономических улучшений, а их нет. Как человек, работающий в торговле, я могу сказать, что у всех с каждым месяцем все становится хуже. Думаю, скоро начнут разоряться и закрываться магазины. Этот процесс уже идет.

Мне хочется, чтобы Россия была по-настоящему европейской страной. Я не хочу, чтобы мои дети жили так же, как и мы, в Советском Союзе. Я лично уехать не могу, потому что плохо знаю языки и вообще возраст уже не тот. Если мы не будем хотеть преобразовать свою страну, то кто захочет?

Что касается молодых технократов, которых сейчас везде ставят губернаторами, то я на все это не особо обращаю внимания. Это те же самые люди, поставленные сверху. Они не работают на людей. Я не знаю, замечательный ли человек губернатор Антон Алиханов или нет, но он никак не реагировал, когда на штаб Навального нападали. Алиханов пришел со стороны, и даже если он что-то успешное сделает, он уедет дальше. Он не пришел, чтобы жить здесь и что-то строить здесь. Мне кажется, что, кроме журналистов, на него никто особо надежд и не возлагает.

Я заинтересовался протестной политикой, когда музыкант Юрий Шевчук задал Владимиру Владимировичу неприятный вопрос. Тогда тоже был кризис. Много бизнесов сдулись. Вроде бы все замечательно, страна встала с колен, но где-то она хромает. Начинаешь присматриваться, думать, прислушиваться. Оказывается, что где-то вожди соврали, где-то у них что-то не то.

На тот момент, как и сейчас, наиболее сильным протестным лидером был Алексей Навальный. И когда он сказал, что создает свою партию (имеется в виду Партия прогресса — прим. «Медузы»), я решил в нее вступить. Потом я отделение этой партии в Калининграде возглавлял некоторое время. Мы пытались ее зарегистрировать. Я ездил в Москву на эти несчастные съезды, но нам не давали зарегистрироваться. В Калининграде нас было человек десять.

Потом проект фактически зарубили — в регионах им перестали заниматься. 40 отделений в регионах остались сами по себе. Все ходили по местным юстициям: я сам три или четыре раза документы подавал, чтобы нас зарегистрировали здесь. Фонд борьбы с коррупцией занимался своими делами, и с нами ковыряться им как-то не особо хотелось. Через какое-то время они начали какие-то бумаги собирать, и я сказал: «Слушайте, ребят, нет времени и желания заниматься непонятно чем». Люди сидели и спрашивали: «А что нам делать?» Отвечали: «Ну, что-нибудь делайте». Тогда я вышел из партии. Было понятно, что уже никаких предвыборных вещей не будет, потому что партия не зарегистрирована. К тебе все будут подходить и спрашивать: «А что там у Навального?» А ты что будешь отвечать? Какой смысл возглавлять партию, которая ничего не делает?

Когда Навальный заявил, что идет в президенты, я понял, что начинается мощная движуха и это очень круто. Мы с [главой штаба Навального] Леонидом Волковым пообщались. Он спросил: «А чего ты тогда ушел?» Я объяснил. Он все понял. Но потом появились технические вопросы. Я хотел больше полномочий на местах. Мы опять решили расстаться — и, видимо, окончательно. Основная проблема была в том, что я стал начальником штаба Навального [в Калининграде], уже когда процесс начался. К тому моменту уже существовала страница [команды Навального в Калининграде] во «ВКонтакте», и я хотел быть ее администратором. Администратором группы была изначально одна девушка, которая права отдавать не хотела. Почему мне не нравилась эта девушка? Потому что она отправила молодого человека подавать заявку на 26 марта. Потом на него начали сильно давить, и они написали в группе во «ВКонтакте», что все закончилось, никуда не приходите, заявка отозвана. И мне пришлось брать все на себя и говорить: «Нет, чуваки. Я начальник штаба — и мы выходим».

В итоге 26 марта многих оправдали. Ко мне как к заявителю несколько раз подходили. Я говорил: «Давайте повестку — я с вами пойду», — и они отходили. А 12 июня уже брали всех, даже тех, кто за хлебом вышел. И всем под шаблон штраф 10 тысяч рублей. Прикольно было, что я являлся членом территориальной избирательной комиссии с правом решающего голоса и в отношении меня судья могла выносить подобное решение только с разрешения прокурора. Я показывал им корочку, говорил: «Ребят, это все незаконно». Прокурора не было, но судья все равно выписал штраф. Областной суд вернул это решение на пересмотр.

7 октября многие не пошли на акцию из-за того, что над ними висят эти 10 тысяч, как дамоклов меч. Второй раз ведь могут и довольно большой штраф забацать. В ЕСПЧ они, конечно, подадут, но 10 тысяч, думаю, им все равно придется выплатить. Но если приедет Навальный, я думаю, выйдет огромное число людей. Я в этом уверен на 100%. Может быть многотысячный митинг.

Ростов-на-Дону: Анастасия Шевченко

37 лет, менеджер отдела продаж, координатор городского отделения «Открытой России»

Оппозиционной деятельностью я заинтересовалась после того, как стала свидетелем множества нарушений на выборах в Егорлыкском районе, где жила до переезда в Ростов. Я работала в территориальной избирательной комиссии во время президентских выборов 2012 года и выборов местных органов власти. Егорлыкская — маленькая станица, все между собой общаются. Мне не раз доводилось слышать, как местное руководство говорит, например, что Путин должен получить 70% голосов, иначе району урежут финансирование, из-за чего какие-то предприятия недополучат денег, в какие-то поселения не построят новые дороги и так далее. Во время выборов на местном уровне тоже все было совсем нечестно. Это меня вывело из равновесия.

В нашем районе на тот момент из более-менее оппозиционных партий присутствовала только КПРФ, туда я и вступила. Мы организовывали различные протестные митинги, но, когда я решила переехать в Ростов, то здесь занялась уже возрождением движения «Солидарность». Потому что коммунисты никуда не двигались, они уперлись в потолок: Зюганов навсегда, [лидер местного отделения КПРФ] Бессонов навсегда. В «Солидарности» нас было человек 20, но мы занимались именно протестными акциями. В частности, летом 2016 года проводили пикеты с требованием отставки [тогдашнего главы администрации Ростова Сергея] Горбаня (30 июня 2016 года из-за последствий сильного дождя в городе утонула 14-летняя девушка — прим. «Медузы»). Тогда нам удалось собрать 200 подписей. Гораздо больше — тысячу подписей — мы собрали во время пикета против передачи здания Театра кукол РПЦ. Целью некоторых наших акций был просто троллинг властей — например, пикет под лозунгом «Je suis рубль», который мы организовали во время резкого падения курса рубля в конце 2014 года.

В 2014–2015 годах мы выступали за мирное урегулирование ситуации на Украине и в поддержку политзаключенных, которых судили на территории Ростовской области, — Сенцова, Кольченко, Савченко. Носили им передачи, проводили пикеты. На суде над Савченко я познакомилась с присутствовавшим там корреспондентом «Открытой России», мы начали общаться. Меня в этой организации привлекла возможность не ограничиваться протестами, а обучаться и заниматься правозащитной деятельностью. Кроме того, у нас в «Солидарности» сформировался очень возрастной контингент, а в «Открытой России» были молодые ребята. И я решила, что организация должна работать в Ростовской области, написала ее руководству письмо, потом к нам приехал представитель «Открытой России» из Казани, пообщался со мной и другими оппозиционерами, и с января нынешнего года мы начали работать. Сейчас у нас в Ростове около 50 членов, это одно из крупнейших отделений в стране.

7 октября полицейские прямо с утра задержали меня вместе с другим членом организации. Наш юрист приехал в отдел, и через несколько часов нас отпустили. Еще мужу кто-то звонил, представившись сотрудником ФСБ, просил «поговорить с ней». Впрочем, в целом в Ростовской области работать спокойнее, чем в других регионах. Скажем, в Казани почти всех членов регионального совета «Открытой России» арестовывали на 10 суток. У нас такого пока не было. Мы можем стоять на улице с флагами организации, а в некоторых других регионах их даже развернуть не дадут.

Мне кажется, что общественная деятельность занимает сейчас 50% моей жизни. Учитывая, что она не оплачивается, мне нужно работать — я координирую отдел продаж [поставщика электроники] Rohde & Schwarz в Ростовской области. При этом у меня двое детей — сыну 6 лет, дочери — 13. Найти для них время бывает очень сложно, на днях я ссорилась со своей мамой из-за того, что мало внимания уделяю детям. Иногда даже приходится брать их с собой на акции. Пока это пикеты правозащитников, выступающих за ужесточение законодательства о защите животных. Но, видимо, тяга к оппозиционной деятельности передается у нас из поколения в поколение — дочь носит значок Навального, распространяет его материалы в школе. Сын, наверное, тоже будет. Так что семья, как и коллеги, мои политические убеждения поддерживает, смущает их только моя постоянная занятость и еще внимание ко мне со стороны правоохранительных органов.

Пермь: Наталья Вавилова

41 год, сотрудница пермского штаба Алексея Навального, координатор движения «Пермский наблюдатель»

Мы с [мужем] Сережкой либеральных взглядов, от родителей обоим достались. Мама моя ночами Высоцкого перепечатывала, бардов разных. За это уже не сажали, но достать нигде нельзя было. А папа в приемнике что-то подкрутил, подпаял и «Голос Америки» слушал. Я в школе тогда училась — октябрята-пионеры, политинформация, Сталин еще совсем не однозначный… Но я на все уже свою точку зрения высказывала. Рано и Оруэлла прочитала, и Солженицына, и Шаламова. Папы не стало год назад. А мама меня поддерживает. Говорит: «Я вам ничем таким помочь не могу, но вот, беру твоих детей, чтобы ты могла на митинг пойти». Бывает, и упрекнет, конечно, — мало детьми занимаешься…

Мама программистом была. Я по ее стопам пошла. Техническим специалистом в сотовой компании работала, потом информатику в школе преподавала. Как айтишницу меня даже в ГУВД занесло, в отдел компьютерных преступлений. Я недолго там проработала. Но это все в прошлой жизни было, даже не хочется вспоминать. После рождения первого ребенка мозги по-другому стали работать, давно уже не айтишница.

У меня все в 2011 году началось, когда я пошла наблюдателем на выборах в Госдуму. Смешно было: поехала за направлением наблюдателя, а там говорят: «О, у нас уже есть человек с вашего участка». Кто же это, думаю? Оказалось, муж. Мы оба в один день, не сговариваясь, поехали и записались. Я всегда поражалась: «Сережка, как нам повезло, мы такие одинаковые». Он айтишник, штабу помогает с технической стороны. Не так активно вовлечен, конечно, потому что много работает — на основной работе, еще из дома по вечерам шабашит. Но вообще это он первым начал следить за работой ФБК и давно им перечисляет пожертвования.

К выборам 2011 года, помню, я хорошо подготовилась — прочитала все законы, рекомендации. До утра наблюдала, и мы всю ночь ругались: выходило, что я-то знаю закон, хоть и первый раз, а комиссия его вообще не знает. Потом закрутилось… Участвовали в митингах «За честные выборы». Было ощущение, что сейчас мы чуть-чуть поднажмем — и все изменится. Теперь понятно, что этого не будет. А будет ежедневная, рутинная работа. Надо каждый день агитировать людей, наблюдать на выборах, разговаривать, помогать друг другу. Вот так, потихонечку.

Наблюдательский опыт дал много замечательных знакомств. Мы часто выезжаем в другие регионы, с другими наблюдателями встречаемся. Они все тоже немножко ненормальные, верят в выборы… Я в 2012 году прочитала книжку «Облачная демократия». Меня тогда тема захватила, захотелось, чтобы Россия двигалась в этом направлении, чтобы люди понимали: это важно, от их голоса что-то зависит. Да, понятно, что в губернаторских выборах (выборы губернатора Пермского края прошли в сентябре этого года — прим. «Медузы») конкурентов [у действующего губернатора] не было. Но ведь много выборов местных! И в муниципалитетах проходят простые люди. И там реально выбрать человека нормального. Это подпитывает.

Мне всегда нравились Немцов, Яшин, Рыжков. Немцов особенно. Он классный. Для меня это огромная потеря, огромная рана, до сих пор она вот здесь (кладет руку на грудь). Не хватает этого человека. Вот ты в отчаянье каком-то, а он всегда такой оптимистичный — этого заряда не хватает. Я никогда не была фанаткой Алексея Навального. Но я его очень уважаю, считаю смелым человеком. И мы видим, что сейчас он единственный, кто может добиться того, чтобы в бюллетени был включен какой-то реальный кандидат кроме Путина. Поэтому я его поддерживаю.

Наша задача — добиться того, чтобы фамилия Навального была в бюллетене. Сколько ресурсов я могу дать кампании, чтобы шансы на это увеличить, столько даю. И не могу позволить себе сомневаться. Я должна заряжать других уверенностью. Усталость бывает только физическая. Эмоциональная? Тут молодежь, это помогает, сам молодеешь в этой компании. Это же будущее наше. У нас, например, есть молодой человек Максим. Интеллигентный, тихий, немножко боязливый. А во время акции смотрю видео — он в первых рядах, он в сцепке, он с флагом! Боже мой, оказывается, вот что у него внутри-то!

[Когда Вавилову задержали 8 октября и привезли в Ленинский РОВД] в двух уже сидели другие сотрудники штаба и активисты, в третьей я одна. То есть в субботу и воскресенье там не было ни убийц, ни грабителей, ни насильников. Только политические. Мы перекрикивались через вентиляцию: «Наташа, тебе кипяток принесли? Ты доширак заварила?» В камере что-то вроде ящиков деревянных стоит, бетонные стены и очень яркая лампа, которая горит даже ночью. Я-то думала: «О, наконец-то отосплюсь», — какое там.

Кормили кашей. Утром, днем и вечером — каша. Вроде геркулеса. На воде сваренная, без масла, но нормальная, съедобная. А в обед еще давали рыбные котлеты. Их, наверно, из протухшей рыбы, перемолотой с требухой, делают, даже нюхать невозможно. Еду, конечно, можно было передавать, но очень хотелось горячего. Там холодно. Я спала в пальто и то замерзла. Полезный был опыт — наверняка ведь еще придется, и не раз. (9 октября суд признал Вавилову виновной в нарушении порядка организации публичных мероприятий и выписал ей штраф 10 тысяч рублей — прим. «Медузы».)

Младшим моим детям, близнецам Саше и Леше, по 8 лет, старшему Тимофею — 13. У Саши ДЦП. Понятно, это осложняет и без того сумасшедшую жизнь. Реабилитация, бассейн, массаж. В этом году он в первый класс пошел, в обычную школу. А еще второй год в школе искусств занимается, на фортепиано играет. Приходится постоянно придумывать, кто свозит, кто доведет. Но вообще они очень самостоятельные — еду сами приготовят, посуду сами помоют… Классные получились.

Дети знают, где я работаю, чем занимаюсь, как мы относимся к текущей политической ситуации, кто такой Путин, кто такой Навальный. Старшему эта тема неинтересна, он «ботаник» — учится в математическом классе, очень этим увлечен. А младшие спрашивают: «Мам, а со скольки лет можно голосовать? А со скольки лет можно у вас быть волонтером?» У нас есть футболки «Навальный-2018» — дети их попросили. «Нет, — говорю, — это только волонтерам». Так они сами нарисовали «Навальный-2018» в таких же цветах и пришили на свои белые футболки. Прихожу домой, а они меня в них встречают.

До работы в штабе я была консультантом по грудному вскармливанию. Но теперь этим не занимаюсь. Невозможно совмещать. Да и работа в штабе меня больше вдохновляет. Я здесь в своей тарелке. Светлые стороны против темных, я на стороне светлых, я воюю с темными силами. Я боец. Получается, так.