истории

«Папа Нагиева! Я говорю: вы чего? Какой я папа, когда он сам дедушка?» Интервью Виктора Сухорукова — о сериале «Физрук» и его новой роли

Источник: Meduza

На телеканале ТНТ 9 октября начинается четвертый сезон хорошего российского комедийного сериала «Физрук», где главную роль играет Дмитрий Нагиев. По сюжету герой Нагиева, Фома, знакомится со своим родным отцом — Эрнестом Шиловским, художественным руководителем железногорского драматического театра. Этот персонаж появляется в сериале впервые — играет его Виктор Сухоруков. Накануне премьеры четвертого сезона «Физрука» кинокритик Антон Долин поговорил с Виктором Сухоруковым — о сериале, Нагиеве, Даниле Багрове и Джоне Малковиче.

— «Физрук» — явление того самого нового времени, которое вы так часто критикуете. Как вы умудрились в него попасть? Вы смотрели раньше «Физрука»? Или пока вас не позвали, это была терра инкогнита?

— С языка снял! Не видел, знать не знал и ведать не ведал. Сериал на сегодняшний день — не мой формат. Конечно, я включаю телевизор, люблю его щелкать. Теперь, слава богу, у меня много каналов и я эти каналы просматриваю. А слово «сериал» мне не нравится. Для меня это многосерийное кино. Как актер я такие фильмы включаю из любопытства. Нет личности в этих людях или лицах, что женских, что мужских — говорю только о героях! — нет ни харизмы, ни образа, ни идеи. Они одинаковы. Когда я смотрю, они мне нравятся, я их вижу, я их разглядываю, они мне симпатичны. Но стоит мне только отвлечься на свистящий чайник на плите, я уже теряю и пол, и жанр, и стилистику. Они все как клоны из одного цифрового аппарата: многие из них мне знакомы, я их знаю в жизни, с ними общаюсь, они мне интересны. Но когда вдруг они появляются на экране в том или ином многосерийном фильме, мне становится скучно, и я не хочу это видеть.

Мой канал скорее «Культура», чем ТНТ. Не о консервативности своей говорю, не о старомодности: просто «Культура», как ни странно, продолжает заставлять меня учиться, думать, познавать. Мало того, я полюбил некоторые тематические каналы. Я как будто бы продолжаю развиваться, старея, молодею, глядя эти каналы. ТНТ — чисто молодежная развлекательная история со своей огромной аудиторией. Я стал посматривать в этот канал. Молодые, красивые, накачанные, ой, боже упаси, татуированные ребята, неглупые… Но юмор все время о каких-то низменных вещах… да не низменных, нормальных сексуальных вещах. 

Мне кажется, все равно, в фрейдистской лодке должны плыть не тоскующие, скучающие и неудовлетворенные молодые мальчики и девочки, а пусть они плывут все равно к знанию с любопытством, с азартом, к открытиям, к удивлениям. Я ведь тоже до сих пор ведь влюбчивый. И я до сих пор слышу, что во мне что-то шевелится. Я такой же сексуально озабоченный, как и они все. Но у меня и помимо этого находятся какие-то еще желания.

— Вас послушать, так ни за что бы не согласились на «Физрука». Однако согласились же. И чуть ли не на главную роль. Как так?

— Вдруг меня приглашают в один из сериалов, в «Физрука». Конечно, я не то что не хочу, а хочу! Но в главной роли. Почему? Я хоть за это буду отвечать. Я же снимался раньше и в «Улицах разбитых фонарей», и в «Бандитском Петербурге», и в «Дальнобойщиках»: входил в первую серию, как с берега нырял в речку, переплывал ее — вторую серию, и все, исчезал. У меня была цельная, хорошенькая работа, и я ею гордился. На большую дистанцию из сериалов выходил только в «Фурцевой», сыграл Хрущева. Глядя на молодых, которые рвутся в эти сериалы — и рвутся-то ведь не за искусством, не за развитием, не за счастьем духовным или обретением личности и собственного образа, а за деньгами. Они это не скрывают. Не стесняются. И, несмотря на это, все равно заводят агентов, секретарей, пиар-представителей. Им кажется, что это их обогатит, их талант будет всегда вибрировать. Мура собачья! Талант к этому не имеет никакого отношения. 

Они трудяги — сегодняшние ребятки-то. Они трудяги, они напористые, циничные, расчетливые, жестокие. И когда я сейчас говорю это, ловлю себя на том, что сейчас вот-вот скачусь к фразе «Ой, мы были не такие! Мы были другими! А в наше время…» Да нет, и в наше время много было проблем, и мы жили тоже, желая быть знаменитыми, востребованными. Я лично хотел сниматься в кино, и как я рвался в это искусство, в эту театральную среду, как мне хотелось стать актером. Мы относились к кино и театру как к чуду… 

Так вот, и вдруг почему я согласился на ТНТ, «Физрук»? Причины существенные и основательные. Главная — режиссер Игорь Волошин. Когда-то его погладил по плечу Леша Балабанов. Для меня Лешка Балабанов был и остается непререкаемым киноавторитетом. Что бы он ни делал, он был режиссер, художник, провокатор — и с огромной любовью к тому, что он делает, и к городу Петербургу, к Екатеринбургу, к своей стране. Он так любил людей, что смеяться не мог. У него были анекдоты несмешные, он всегда шутил не улыбаясь…

Я Волошина знал и по его картинам — «Нирвана», например, или «Я». И вдруг мне звонят и говорят: Игорь Волошин приглашает вас на роль отца. Я говорю, отца? Куда? На ТНТ, в сериал? Какой папа? Папа Нагиева! Я говорю: вы чего? Какой я папа, когда он сам дедушка? Но мне это показалось любопытным, и я согласился. 

— Роль, я так полагаю, специально писали для вас?

— У меня с другим фильмом вышло забавно. В сериале меня приглашают на роль, да еще кричат по телефону: «Ой, специально писали для вас роль!» Да, я говорю, давайте попробуем. Не из-за денег. До сих пор из интереса, из любопытства и, может быть, какого-то саморазвития. И вдруг мне режиссер говорит: «Но надо провести кинопробы». На роль депутата Государственной Думы. Он что, вурдалак? Он с тремя глазами? Чего его пробовать-то? Я понимаю, когда надо пробовать чудище или Бабу-Ягу, черт возьми, или садиста. Чего пробовать, когда он депутат Государственной Думы, ну, коррупционер? Конечно, кинопробы я прошел. Я их провел! Выполнил свою профессиональную задачу, прошел этот путь. И когда мне позвонили и сказали: «Вы утверждены», я говорю: «До свиданья!»

А когда я снимался в «Физруке», Дмитрий Нагиев мне сказал, что хотел, чтоб мою роль сыграл Джон Малкович или Брюс Уиллис. Но они слишком дорого стоят, сказал он Сухорукову! Я стоил, конечно, намного дешевле, и, может быть, поэтому согласился. Но для меня деньги ничего в этом случае не значили. Престижно ли, авторитетно ли мне слышать, что я заменил самого Малковича? Очень люблю этих актеров, кстати! Я вообще люблю голливудское кино, даже плохое. Ну, сравнили меня с голливудскими актерами, и спасибо. Сыграли? Сыграл. И, конечно, я включил свой азарт. Стою и думаю: Сухоруков, не возмущайся! Да, ты избалован Балабановым, Мельниковым, Говорухиным, Панфиловым, Лунгиным, Маминым… У меня такие мастера были, такие монстры! 

Сегодня как-то это все легкомысленно, легко, с наушниками в ушах. Однажды пришел на площадку, а режиссер с наушничками музыку слушает, пританцовывает. Думаю: молодец, здорово! Это я не укоряю его, не стыжу. Мне не нужны широкие лбы, насупленные лица, нет. Но хочу обманываться, как актер. Я все равно кукла в этой ситуации. Меня надо обмануть готовностью, какой-то одержимостью, уверенностью: Сухоруков, ни о чем не думай, не страдай, я все сделаю, ты будешь гениальным на экране, тебя будут любить все, я вознесу тебя до луны. Вот с этим настроением я должен выходить на сцену, на площадку. А часто бывало так, что я не понимал, где я и что это. Думаю, а где само действо? Где сочинительство? Наверное, это из прошлого. Мы снимали этот фильм по-новому. Они и сами это признавали.

— То есть работалось непривычно?

— В результате я стал работать честно, добросовестно, но мне не хватало времени, мне не хватало возможности придумать себя. Я, правда, играю худрука, у меня по сюжету театр, а я про театр много чего знаю. Нагиев — он уже бренд, как пробка на бутылке кока-колы. А я появился впервые. И вдруг вот нас объединяют. Было мне интересно. Работалось тяжело только по темпу, по производственной линии мне было душновато. Доволен ли я? Не знаю. Буду ли я смотреть сам? Бог весть. Надеюсь, сериал понравится нашему молодому поколению. 

— Судя по всему, это было очень мудрое решение — именно вас брать на роль худрука, которого давит окружающий мир, современность, а он пытается при помощи силы искусства этому противостоять. 

— Они пригласили меня, а не Малковича, и Малкович им бы так не сыграл. Я сыграл намного интересней и ярче, по-русски. Понимаете? Мой провинциальный герой мечтает о «Золотой маске», а под этой мечтой у него желание переехать в Москву, стать художественным руководителем театра… Он застрял со своими талантами, со своим творчеством в городе Железногорск, и ему стало там тесно. Он ставит спектакль, героя нет, и он сам назначает себя главным героем, Ланселотом. История заканчивается печально. Другого выхода не было. Надо было именно так, как Каренина под поездом. Толстой тогда сказал: «У меня не было выхода». Параллельный сюжет, который меня больше грел, — признание сына и не признание родства.

Они ведь меня еще чем купили? Сценаристы, продюсеры и режиссер мне сказали: Вить, мы уходим от стилизации, от привычных схем и красок, мы идем в серьезную историю, в киношную, в драматургическую. Я им поверил, и к этому стремился. Мало смешного у нас во второй части многосерийного фильма. У меня появились там, во время съемок, любимые эпизоды, которые граничат с Феллини, с Абуладзе. Есть эпизоды, которые могут претендовать на высокое авторское кино. Например, застревает техника современности — мощный, черный джип — в грязи российских просторов, и мою фанерную жизнь, то есть, мой мир фанерный, декорацию, пытаются бросить под колеса, а я — в драку. Там есть, над чем и подумать, и даже поплакать. 

— Виктор Иванович, мы только что отмечали 20-летие фильма «Брат». Героя Данилы Багрова, тогда родившегося, давно не стало, не стало и самого Сергея Бодрова. Сегодня у нас в кино существует герой? Вы видите такого? И если его нет, есть ли потребность в нем? 

— Потребность в героях существует всегда, начиная от эпосов, былин, сказок. Что такое герой? Это и есть главная лошадь в тройке. Тот вороной, который прет вот эту колесницу, телегу, тачку, бричку. Есть ли у нас такой сегодня? Нет. Герой должен родиться. Только не через идеологию, а через сопротивление, через столкновение позиций.

Возьмем для примера персонажа Нагиева, физрука. У него уголовное прошлое, и он не перелицовывается, не преображается из оборотня в человека. Но вся жизнь наша такая! Из века в век, между двумя полюсами, Азии и Европы. Когда Пугачев шел на Петербург, за ним шли мордовцы, чуваши, татары… шли народы за ним. Но он был героем. 

Даня Багров служил отечеству на определенном каком-то фронте, вернулся и решил помогать родному брату. В каждом из нас такое намешано противоречие добра, зла, любви, ненависти, силы и немощи. В этом противоречии надо найти героя, который в себе объединит слабое и сильное — и скажет: «Да, можно с этим жить! И не растерять, и разбогатеть, и быть сильным, и спастись». Откуда у человека два глаза, два уха, в носике две дырочки, даже у задницы две ягодицы? Сама природа нас, раздвоив, соединила. «Про уродов и людей» об этом.

Я считаю, что этот фильм Балабанова не расшифрован, он закодирован. Особенно сиамские близнецы: один слабеет, а другой, его сильная половина, говорит: «Не пей, не пей!» У них одна артерия, одна система существования. Если один сломается, погибнет и другая половина. В этом пространстве и надо сочинять героя. Героя не для обслуживания государства, а для обслуживания народа. 

— К разговору о герое. Вы когда-то сыграли одну из лучших своих ролей у Юрия Мамина в «Бакенбардах». За четверть века фильм не утратил своей актуальности. И нет до сих пор ответа на вопрос о том, как спасти искусство и его вполне реальных героев — Пушкина, допустим, — от использования на службу чьим-то корыстным интересам. 

— Служить всегда хорошо. Прислуживаться тошно. Служить надо. И людям, и зрителям: народу, отечеству, стране, власти. Служба — само понятие святое и правильное. Пресмыкаться не надо, врать не надо, притворяться не надо. Не превращайся в оборотня! Бездействие — вот в чем опасность. Если я знаю, мне уже легче. Знания должны меня спасать, обогащать и делать лучше, чище, современнее, цивилизованнее, нужнее этому миру. Вглядываясь, вгрызаясь в информацию одних, других, третьих, я анализирую. Передо мной стоит винегрет жизни общества со взглядами, мнениями, агрессиями, качаниями головами, пощелкиваниями пальцами, бряцанием. Я вглядываюсь и хочу в нем разобраться, из чего создан этот винегрет. Но это мой винегрет, это блюдо моей жизни, моей страны. Самое главное — чтобы оно не было отравой.