истории

Интервью Клода Ланцмана об одном из его последних фильмов, «Напалме», снятом в Северной Корее

Источник: Meduza

Французский режиссер-документалист Клод Ланцман умер 5 июля 2018 года в возрасте 92 лет. В прошлом году в Каннах он дал интервью «Медузе» после премьеры своего предпоследнего фильма «Напалм». Последняя его картина — «Четыре сестры — вышла в январе 2018-го.

«Напалм» Клода Ланцмана — картина классика французской документалистики, снятая в Северной Корее и рассказывающая о мимолетной влюбленности режиссера в 1958 году. Премьера фильма состоялась в Каннах вне конкурса. Антон Долин считает, что это одна из самых мощных и трогательных картин фестиваля. После премьеры Антон Долин поговорил с Клодом Ланцманом — о северокорейском режиме и правдивых фильмах.

Один из самых мощных и трогательных фильмов Канн в конкурсе не участвует. Да и кто рискнет стать на одну планку с Клодом Ланцманом, бесспорным гением и авторитетом, автором, возможно, величайшей документальной картины в истории кино — монументальной десятичасовой эпопеи «Шоа»? Бывший боец Сопротивления, соратник Жана-Поля Сартра и Симоны де Бовуар, Ланцман осенью отметит 92-летие. Замедлился темп его речи, ходит он тоже с трудом. Но мыслит по-прежнему парадоксально и блестяще. А еще продолжает снимать потрясающее кино. 

«Напалм» и правда обжигает. Название фильма многозначно и в каком-то смысле остроумно, но объяснять, почему именно, было бы непростительным спойлером. История создания картины феноменальна сама по себе. В конце 1950-х Ланцман впервые оказался в Северной Корее как член делегации французских коммунистов. Шестьдесят лет спустя он вернулся туда, с невероятным трудом получив разрешение на съемки фильма — официально считалось, что посвященного успехам северокорейского тэквондо. Меж тем, его задача была другой: вспомнить и рассказать о невероятной встрече и влюбленности в корейскую медсестру, встреченную им в Пхеньяне в те давние годы. Они провели вместе всего несколько часов и запомнили их на всю жизнь. 

Фильм состоит из двух неравных частей. Первая — съемки современного Пхеньяна, сделанные из окна автомобиля полупиратским методом, краткая видеоэкскурсия в Музей вооруженных сил, обязательное паломничество к гигантским монументам вождей и, разумеется, тэквондо. Вторая — монолог Ланцмана перед камерой, которой он рассказывает пронзительную и удивительную историю своей мимолетной любви. Все вместе — глубокое и сложное, при кажущейся простоте и прямолинейности, исследование того, как политическое и социальное в тоталитарном государстве предопределяет и коверкает личную жизнь. 

***

Сразу после премьеры Клод Ланцман ответил на несколько вопросов «Медузы». 

— Думаю, от вас могли ожидать чего угодно, но точно не истории любви. 

— Я сам от себя этого не ждал. Но и не исключал. Любовь всегда была важнейшей движущей силой в моей жизни. В конечном счете, все, что я делал, было по любви и из-за любви. Мой первый фильм «Почему Израиль?» был для меня единственным способом отыскать женщину, немецкую еврейку невероятной красоты, которую я встретил случайно в Иерусалиме. Позже я на ней женился… Не было бы фильма — не случилась бы эта свадьба. 

— А почему вы не сняли «Напалм» раньше? 

— Попасть в Северную Корею и получить разрешение там снимать было очень сложно. Не думал, что мне удастся. Любой другой на моем месте рассказал бы ту же историю в другой стране — в Южной Корее, допустим, или в каком-то еще государстве юго-восточной Азии. В другом городе, у другого моста, на берегу другой реки. И при помощи актеров, разумеется. Я думал об этом, но не решился. Для меня это было бы предательством. 

В моей книге «Патагонский заяц» я уже описывал эту историю и сказал, что хотел бы при ее помощи взорвать дихотомию документального и игрового, подлинного и воображаемого. В каком-то смысле в фильме мне это удалось. Конечно, это не игровое кино: я сам рассказываю подлинные факты камере и зрителям. Но я уже не тот, я постарел, прошла целая жизнь. Публика сама снимает свой воображаемый фильм, представляя на месте старика 33-летнего молодого человека в далеком 1958-м. 

— Вы не допускаете, что можно снять игровой фильм, который бы был правдивым? 

— В 1967-м писательница Клэр Эчерелли опубликовала роман «Элиза, или Подлинная жизнь». Он произвел на меня тогда сильное впечатление. Действие происходит во время Алжирской войны. По сюжету француженка влюбляется в араба и рожает от него ребенка, что было почти невероятным во время войны. Героиня работала на заводе Citroen… Я рассказал о романе Симоне де Бовуар, мы бились за эту книгу, и ей присудили приз «Фемина». Тут же после этого ко мне обратился режиссер Мишель Драш, который хотел экранизировать роман и просил меня написать сценарий. Работа была нешуточной, но я за нее взялся после долгих уговоров. Потом выяснилось, что Драш не интересовался подлинным сюжетом книги, а просто хотел снять историю любви для своей жены, известной актрисы. Я пытался ему объяснить: книга не об этом — она о том, как женщина из рабочего класса становится писательницей! Драш ничего не понял. Я снял имя из титров. Я разозлился и не мог допустить предательства своего замысла.    

Любую подлинную историю можно превратить в прекрасный вымысел, в замечательный игровой фильм. Особенно хорошо это умеют американцы. Тот же Спилберг. Но я против такого вымысла. Особенно когда речь идет о моей собственной истории. 

— Не опасаетесь, что теперь вас заподозрят в симпатиях к Северной Корее?

— А в моем фильме нет таких симпатий. Я рассказываю о тайной полиции, которая контролировала каждый мой шаг и в 1958-м, и сейчас. Чувствовал себя будто в наручниках: сопровождающий буквально постоянно держал меня за запястье и отказывался отпускать. В фильме это видно. Не очень-то приятное ощущение. Но зачем отрицать? Во время Второй Мировой я был убежденным коммунистом. О Корейской войне тоже важно было сказать всю правду. Не забывайте о погибших на ней четырех миллионах гражданских. Американцы готовы были тогда стереть Северную Корею с лица планеты. Наблюдая за тем, чем стал сегодня северокорейский режим, мы ничего не поймем, если не будем держать в уме ту чудовищную войну и ее последствия. Разумеется, режим я не поддерживаю. Кажется, об этом в фильме сказано совершенно определенно. 

— Сильно ли изменился северокорейский режим за полвека?

— Да! В 1950-х было куда веселее. Люди ели на улицах, общались. Страна была более свободной. Гайки затягивались постепенно… Сегодня это последний бастион сталинизма. Но я говорю о власти, а не о людях. Люди не отличаются от нас. Они страдают, смеются, чувствуют, мыслят. Они щедры, умны, цивилизованны. Вспоминая о войне, они постоянно плачут. До сих пор. 

— Почему вы решили сохранить в фильме тэквондо? Это же было только прикрытием?

— Ну, все-таки первые полчаса — документальный фильм о современной Северной Корее. Я стараюсь сказать что-то важное для меня. Например, о том, как в этой стране остановилось время. Против тэквондо я тоже ничего не имею. Это забавно, динамично, удивительно. И эта элегантная девушка, которая опрокидывает здоровенных мужчин, побеждает их одного за другим, — потрясающее зрелище. Меня она потрясла. 

— Вы показываете остановленное время, когда кино превращаете в фотографии. Там, у подножия памятников Ким Чен-Иру и Ким Ир-Сену. 

— Два этих бронзовых гиганта так царят над пейзажем, что маленькие движущиеся люди рядом с ними выглядят лишней частью общей картины. Памятники будто приказывают всем замереть на месте. И я решил остановить кадры из фильма, превратить в фотографии. Мне это решение очень нравится.

— Вам тоже хотелось там замереть? Перед этими двумя статуями?

— Их там не две, рядом целый комплекс сооружений и памятников. Северная Корея — не первая социалистическая страна, в которой я оказываюсь, я видел подобные памятники. Но, конечно, впечатление производит колоссальное. Одна идея того, как они это строили, дорогого стоит! Вообще в Пхеньяне много впечатляющего. Смотришь и не веришь, что люди сделали это своими руками. Их гордость можно понять. Я видел своими глазами рабочего, строившего плотину: он плакал, когда ее официально открывали. 

— Люди искренне поддерживают режим?

— О да. За ним огромное количество людей. И режим проживет еще долго, я уверен в этом. Он бы не держался столько лет, если бы не граждане Северной Кореи. Они замужем за режимом, живут его жизнью, пользуются им. Но картина моя все-таки не об этом. Она и не о политической ситуации с Северной Кореей в последние месяцы. Впрочем, скажу свое мнение. Лидеры нынешней Северной Кореи много блефуют. Они умнее, чем о них любят думать. Я плохо знаю Ким Чен Ына, со стороны он кажется фигурой скорее комической, но той опасности, о которой судачат во всем мире, я от него не чувствую.

— Как вы записывали свой монолог в фильме — рассказ об истории любви, пережитой в Пхеньяне 1958 года?

— Я просто рассказал правду. Без приготовлений, без репетиций. Сел перед оператором и рассказал. У меня не было выбора. Я мог снять этот фильм только так. Да, в середине фильма меняется стиль и тональность. Но кто сказал, что фильм должен непременно быть гармоничным? Вы слышите меня теперешнего. А на старых фотографиях видите меня другим, молодым. Я был симпатичный парень, не находите?