истории

«Они не жалеют ни себя, ни нас в этой системе» Интервью Леонида Развозжаева, отсидевшего за организацию массовых беспорядков на Болотной площади в мае 2012 года

Источник: Meduza

7 апреля 2017 года на свободу вышел оппозиционер Леонид Развозжаев. В октябре 2012-го его арестовали по обвинению в организации массовых беспорядков — следствие опиралось на фильм телеканала НТВ «Анатомия протеста-2», в котором показали кадры скрытой съемки, якобы сделанной во время встречи Развозжаева с потенциальным спонсором протестов. Мосгорсуд осудил оппозиционера на 4,5 года лишения свободы, он не признал своей вины. В сентябре 2015 года Развозжаев неожиданно появился в еще одном фильме НТВ и заявил, что действительно получал от спонсоров деньги на протестные мероприятия. Корреспондент «Медузы» Евгений Берг поговорил с Леонидом Развозжаевым и узнал, как он отбывал наказание и что с ним за это время произошло.

 — Чем вы занимались в заключении?

— В СИЗО — судился, занимался юридическими вопросами. Там в сентябре 2014 года у меня случился сердечный приступ, я провел некоторое время в реанимации «Матросской тишины» — если это, конечно, можно назвать реанимацией. Потом удалось добиться, чтобы меня увезли в городскую клинику с хорошим оборудованием. В результате у меня обнаружили вазоспастическую стенокардию. Что это за заболевание, я только сейчас узнаю, листая интернет; одно из серьезнейших сердечных заболеваний. Для меня тема здоровья очень важная, потому что последствия [приступа] до сих пор сказываются. Очень долго отходил; когда подобрали терапию, мне стало получше — но потом меня увезли [в колонию] в Красноярск. Поездка в Красноярск была для меня довольно неожиданной. Когда случился приступ, все опытные зеки говорили: «Ты либо домой поедешь, либо как минимум будешь находиться при больнице». Я вас сразу предупрежу, что не могу рассказывать все, что происходило в Красноярске — на меня уже заводили дело по 306-й статье (после жалоб Развозжаева на пытки и похищение в 2012-м году в на него завели уголовное дело по статье «Заведомо ложный донос»; сейчас расследование прекращено — прим. «Медузы»). Я сейчас обсуждаю с юристами, некоторыми близкими журналистами, как донести все, что там происходило, и, по возможности, наказать людей, которые совершали в колонии преступления против меня.

В колонии чтение было чуть ли не единственным моим занятием. Контингент, который там содержался… Я не могу сказать, что там люди совсем уж плохие, но мы явно не подходили другу другу. Там была молодежь, преступники, которым мало что интересно в жизни. Когда у меня были силы, я читал им статьи из «Новой газеты», The New Times, и люди — может, примитивные в чем-то, недообразованные, у кого-то уже по два-три убийства в 20 лет — начинали понимать, расспрашивать, они на глазах менялись. У меня не было физической возможности постоянно с ними общаться на эти темы; я уходил в книги и читал, читал, читал.

 — Какие условия были в Красноярске?

— Помещение камерного типа, постоянно закрытое. Гулять — час-полтора на площадке три-четыре метра — не разгуляешься. Стены высокие — метра под четыре. Даже если солнце уже есть по весне, внутри — мороз. Когда я туда приехал, объяснил врачу, что у меня заболевание, я реагирую на мороз, а он сказал: «Да ты не волнуйся, у меня такой же диагноз, и я нормально существую». Этот врач умер два месяца назад. Они не жалеют ни себя, ни нас в этой системе.

 — В октябре 2012 года, после выхода фильма «Анатомия протеста — 2», в котором вас обвинили в организации уличных беспорядков, и возбуждения уголовного дела, вы уехали в Украину. Через несколько дней, по вашим словам, спецслужбы вывезли вас обратно в Россию. Расскажите, как это происходило?

— Сейчас я уже точно не помню в подробностях всех событий — много времени прошло, и я тогда был на эмоциях. Меня похитили в Киеве 19 октября 2012 года, положили на пол в машине, связали, я ничего не видел — был с шапкой на голове. Восемь часов везли, ребята в машине разговаривали чуть-чуть с украинским акцентом. Потом, по всей видимости, украинцы передали меня россиянам на пограничном пункте — во второй машине говорили по-русски; в ней тоже везли часов шесть-восемь, правда, уже на сидении. Я подозреваю, что меня привезли в Брянскую область — мы выехали на бетонную дорогу, а я много раз ездил по такой до Брянска на автобусе. Там, в подвале выбили явку с повинной (в том числе на ней было основан обвинительный приговор — прим. «Медузы»). Там был холодный пол, у меня сразу остеохондроз проявился… Страшное явление, конечно.

 — Что за пытки были?

— Психологическое давление. Ну, были легкие зуботычины — подзатыльники и прочее; понятное дело, оскорбления, спать не давали. На вторые сутки уже продиктовали мне явку. Я как можно дольше старался упираться.

 — И чем все-таки дожали?

— Просто по совокупности факторов. Угрозы расправы — надо мной и близкими. Наша судебная система провоцирует правоохранительные органы на незаконные действия — они выбивают из человека то, что они хотят. Знаете, я массу книг прочитал на эту тему, у нас и маршалов ломали, видных государственных деятелей, профессиональных революционеров, которые прошли огонь и воду. Есть люди, которые терпят — герои, молодцы, но я все-таки не столь героический человек. Честно говоря, я и представлял все по-другому. Думал, на суде можно отказаться от явки, а ту шизофрению, которую они там понаписали, опровергнуть фактами. Мы и опровергли, по большому счету, другое дело, что у нас и суда в стране не оказалось. Для меня соприкосновение с этой системой оказалось шоком.

Я всегда довольно положительно относился к людям в погонах, и было откровением, что люди, стоящие на страже закона, занимаются такой деятельностью в таких масштабах. Серьезно вам говорю! Одно дело — по беспределу ОМОНовцы утащили и наложили административный штраф. Но здесь-то речь о лишении свободы на года, совесть какая-то должна быть! Не появился у нас еще ни один Эдвард Сноуден, который сказал бы: «Все! Не могу больше врать!». Вот в чем проблема общества, его лечить надо.

 — В деле было три фигуранта — вы, координатор «Левого фронта» Сергей Удальцов и оппозиционер Константин Лебедев. Последний во время процесса согласился сотрудничать со следствием и дал показания на вас. В итоге он оказался на свободе гораздо раньше — 6 мая 2014 года. Как вы оцениваете его поступок?

— Я считаю, никакого поступка не было. Он если не штатный, то точно внештатный сотрудник силовых структур. Человек просто выполнял свою работу. У нас были сигналы, что он непростой человек, но я считал — пусть будет, мы не занимаемся ничем противоправным, пусть смотрит. Оказалось, он не смотрел, а занимался провокациями. По всей видимости он работал так много-много лет, никаких других вариантов я тут не вижу.

— 4 сентября 2015 года на телеканале НТВ вышел фильм «Патологоанатомия протеста», где вы рассказали, что уличное движение 2011-2012 годов действительно имело своих спонсоров. Зачем вы дали интервью НТВ?

— Человек три года, находясь под стражей, аргументировано отрицает свою вину, потом его на два с половиной месяца вдруг увозят из Москвы, никто ничего не знает, связи с ним нет — и появляется это интервью. Вам это не кажется странным?

 — Вы мне скажите.

— Комментариев я пока давать не могу — все надо формулировать с юристами, с правозащитниками. Подробности [того, что происходило со мной в красноярской колонии] частично знает [бывший уполномоченный по правам человека в РФ] Элла Памфилова и мои адвокаты. Я могу сказать — то, что происходило с Ильдаром Дадиным в Карелии по сравнению с Красноярским краем — пионерский лагерь. Я когда был еще в [СИЗО «Матросская тишина»], если у кого то выпадал этап на Красноярский край, люди резали вены сразу. Если мягко сформулировать, это край, где ломают авторитетов. Безусловно, это интервью не соответствует действительности. Находясь в нормальном состоянии, я никогда бы не позволил себе такое интервью. Полтора года мне приходилось молчать по очень прозаической причине: мне сказали, что из-за моей позиции по Крыму поддержки адвокатов мне не будет. Как у большинства членов левопатриотических организаций, у меня гражданская позиция — Крым наш. Она была задолго до всей этой ситуации. Я множество писем писал достаточно демократическим личностям [о том, что] я брошен на произвол судьбы, но ответа по существу не было.

 — Интервью НТВ у вас взяло в Красноярске?

— Они прилетели, когда уже со мной была проведена определенная работа, и когда они улетели, дальше уже было спокойно — никаких нарушений уголовного права против меня. Нужен был этот результат, а дальше оставалась только задача, чтобы эта информация не вышла никуда, чтобы я не мутил воду, не писал жалобы. Запрятали подальше, дали книги — все, проблем нет. Надеюсь, еще сформулирую все подробнее.

 — На суде вы не признали вину. Сейчас ответственность за беспорядки 6 мая 2012 года чувствуете? Или за что-нибудь, в чем вас обвиняли?

— За 6 мая уж точно никакой ответственности не чувствую, те события были сюрпризом; мы в меру своих возможностей пытались предотвратить такой вариант развития. Ни на ком [из участников] в принципе ответственности нет. Если и есть, то не уголовная, допустил какие то ошибки, в любом случае людей не должны были наказывать. Со стороны органов власти были более серьезные действия, нарушающие законодательство.

— Деньги, о которых говорилось в фильмах НТВ, вы видели?

— Нет, мы ничего не получали, ничего не видели. Все так, как мы говорили на суде.

 — В «Патологоанатомии» вы говорили, что все-таки получили десять тысяч долларов.

— Да нет, конечно, все это уже было написано, а сценарий прислан из Москвы. Как я и говорил, вскоре я сформулирую, как это все происходило. Я вообще только вчера посмотрел это интервью. Никаких беспорядков мы не готовили, и если я что-то и сказал на этом телеканале, то не по своей воле, мягко говоря.

— В течение ближайших двух лет вы будете находится под надзором? Придется отмечать в Ангарске, где у вас регистрация по месту жительства?

— Нет-нет, мне Москву дали, на этой неделе мне уже поставят прописку, и я стану москвичом. Сегодня был в отделении полиции, мне нужно теперь раз в месяц отмечаться, и мне запрещено — там странная формулировка — «посещение массовых и иных мероприятий». Что это, мне не объяснили. Футбольный матч — массовое мероприятие? Распитие пива — это иное мероприятие или нет? Даже сотрудники полиции удивились таким формулировкам. Обращусь в ближайшее время к правозащитникам, хотелось бы пообщаться по этому вопросу, если меня там за Крым не расстреляют. Я не очень понимаю, как с людьми на политические темы общаться, я был очень заблокирован. Буду как-то потихоньку налаживать… Буду отстаивать вопросы, связанные с содержанием граждан под стражей, но у меня уже нет столько здоровья, сколько было, чтобы заниматься активистской деятельностью. Вообще я считаю, что надо как-то пытаться снижать накал страстей. И власть должна идти на уступки, и оппозиция — не так жестко разговаривать. Не знаю, может, я идеалист.