«Он был воплощением идеального петербуржца» Погибшего в авиакатастрофе Антона Губанкова вспоминает директор театра «Кукольный формат» Елизавета Богословская
Среди пассажиров Ту-154, разбившегося в Черном море 25 декабря, был Антон Губанков — директор департамента культуры министерства обороны РФ. Он сопровождал ансамбль Александрова, который должен был дать концерт в Сирии. По просьбе «Медузы» о проработавшем долгое время в Санкт-Петербурге Антоне Губанкове рассказывает директор петербургского театра «Кукольный формат» Елизавета Богословская.
Антон Губанков окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета. Работал в ряде печатных изданий, в 1993-м возглавил информационную службу радио ГТРК «5 канал», с 1999-го по 2008 годы руководил службой информации корпункта РТР в Санкт-Петербурге и программой «Вести-Петербург». В 2008-м был назначен председателем комитета по культуре правительства Санкт-Петербурга. C 2012-го по 2013-й — министр культуры Московской области. В военное ведомство перешел в марте 2013 года. Через несколько месяцев после вступления в должность Губанков прочитал рэп собственного сочинения о службе в армии, а в апреле 2014-го написал слова к песне «Вежливые люди», о военных, которые блокировали украинских военных в Крыму в феврале-марте 2014 года.
* * *
Мы познакомились с Антоном, когда он пришел работать на радио — я в тот момент еще работала в газете. Мы тогда с ним в ездили вместе в разные командировки, даже к Деду Морозу в Великий Устюг. Помню, как меня тогда впечатлил его шикарный голос. Потом он стал работать на телевидении, стал прекрасным ведущим: умный, слегка ироничный, креативный, хорош собой.
Он был воплощением идеального петербуржца, настоящий интеллигент. Он умел поцеловать руку женщине, причем делал это очень естественно. Антон всегда прекрасно выглядел, был очень элегантен — и очень этим дорожил. Помню, как увидела его однажды в коридорах комитета по культуре: в белоснежной рубашке с высоким воротником и манжетами, в костюме в полоску и говорю ему: «Ты как итальянская кинозвезда». А он отвечает мне, не меняясь в лице: «Правда? Хорош?» Но при всем своем дендизме он во время неформального общения всегда говорил о своих детях, о маленьких дочках, было видно, что они очень много для него значат. Антон был очень легкий в общении человек: веселый, остроумный.
С его приходом в комитет по культуре [Санкт-Петербурга] там установилась очень демократичная атмосфера, причем это ощущалось на всех уровнях: его секретарь Оксана Бадрутдинова (она тоже погибла в авиакатастрофе) всегда сама перезванивала мне, когда приходил человек, которого я не смогла застать.
В то время, когда Антон перешел в комитет, я сменила журналистику на работу театрального менеджера. Наш театр делал тогда первые шаги, получил субсидию для негосударственных театров. Помню, как я тогда обрадовалась, что комитет возглавит близкий, родной человек.
Через некоторое время ко мне обратилась одна журналистка, хотела взять у меня интервью. Я ее сразу предупредила, что соглашусь, но при условии — если она укажет, что нашему театру помогает комитет по культуре Санкт-Петербурга. Это был один из пунктов нашего контракта с комитетом, когда нам выделяли господдержку. Когда вышел материал, в нем говорилось, что чиновники о нас совсем не заботятся. И вот звонит мне Антон и мрачным голосом спрашивает: «Как ты могла так сказать?» Я начинаю уверять его, что, наоборот, изо всех сил нахваливала помощь города и вообще согласилась разговаривать с журналисткой только при условии, что в тексте будет рассказ о том, как нам, не государственному театру, помогает комитет по культуре. И вдруг понимаю, что он мне не верит! Этот человек, который пришел в чиновничье кресло из журналистики, просто не мог понять и представить, как это журналист способен так поступить.
Антон многое придумывал для города. Международный фестиваль «Дягилев P.S.», молодежная театральная премия «Прорыв», музейщики, которые привычно сидели в своих хранилищах и стряхивали пыль с раритетов вышли на городской конкурс «Музейный Олимп», и еще много-много живого, нового.
Самый мой любимый его проект — День Достоевского. Благодаря Антону он превратился в день единения петербуржцев, читающих писателя. Все начиналось у памятника классика, куда стали приходить разные люди, которым было интересно поговорить о Раскольникове, спросить насчет «твари дрожащей». Сейчас это уже традиция: каждое первое воскресенье июля, весь город гуляет: все библиотеки, большие и маленькие, как наш, театры, все музеи включают в свою программу какое-то мероприятие, посвященное Достоевскому. Антона нет, но этот день будет всегда.
В Москве его назначили министром культуры Московской области. Помню, как были счастливы тогда мои друзья-музейщики, как они говорили, что теперь все у них будет прекрасно. Мне же было немного обидно, что Санкт-Петербург лишился такого чиновника. Он, например, официально заявлял, что не делает разницы между государственными и частными театрами или музеями, что он будет поддерживать всех, чья деятельность будет интересна городу. Культура ведь не делится на государственную и частную.
И даже когда он оказался в военном министерстве, то старался придать ему человечности. Антон стремился к тому, чтобы армия снова ассоциировалась с белой костью, с людьми масштаба тех, чьи портреты висят в галерее 1812 года в Эрмитаже. То, что он решил лететь в Сирию со своим ансамблем, было мужским поступком. Он полетел, потому что должен был, а, может, хотел [снова] в Сирию попасть — работал там несколько лет в конце 1980-х.
Антон был настоящим перфекционистом. Всегда казалось, что ему недостаточно той площадки, на которой он сейчас находится, что ему нужно двигаться дальше, делать что-то еще более значительное, яркое.
Антон был бы идеальной кандидатурой на должность министра культуры. Мы всегда думали о том, что с таким министром мы бы избавились от многих проблем. На всех наших встречах я никогда не слышала от него пустой трепотни — только конкретные разговоры и проекты. Ему было интересно все новое, это был человек, с которым можно было и обсудить творческий замысел, и поплакаться в жилетку.