истории

«Если в день тебя не больше двух раз бьют — отлично живешь» Как издеваются над людьми в колонии, где сидит Ильдар Дадин

Источник: Meduza

1 ноября Ильдар Дадин, осужденный за неоднократное нарушение правил проведения уличных акций, рассказал в открытом письме о пытках и издевательствах в карельской исправительной колонии № 7. После публикации в колонии начались проверки, 3 ноября туда приехала уполномоченный по правам человека Татьяна Москалькова. 7 ноября стало известно, что видеозаписи, которые могли бы подтвердить факт пыток, уничтожены: истек срок их хранения. «Медуза» связалась с тремя бывшими осужденными из ИК-7 и с женой одного из отбывающих наказание сейчас, чтобы поговорить о нравах в карельской колонии.

Внимание! Текст содержит описание сцен насилия. 

К.

жена А. — осужденного из ИК-7

Когда А. привезли в колонию, его сразу начали бить. Он говорил, такой у них там закон. Они дают понять, куда ты попал.

Его где-то перед Новым годом вывезли из колонии в Челябинской области. Там убили заключенного и сказали, что это был суицид, а человеку два месяца до выхода оставалось. А. дал на видеокамеру показания, что это не самоубийство. За это его сначала тайно этапировали — даже мне знать не давали, — а весной доставили в Сегежу.

Я как узнала, что его привезли туда, сразу отправила адвоката, и он сказал: «Я его видел, он в очень плохом состоянии». А. по дороге перерезал вены — не хотел, чтобы его в Карелию довезли, знал, что там будут бить или пытать. Он потерял много крови. Ему никакой помощи не оказали, только перевязали руки, так и довезли.

Первые две недели он был в ШИЗО (штрафном изоляторе — прим. «Медузы»). Потом выпустили и разрешили звонить. И он каждый раз говорил: «Приезжай срочно, привези дочку, мне надо ее увидеть». Но это был только предлог. Он не мог сказать, что его били, и на чеченском тоже не мог: там сразу отключали связь, если говоришь не по-русски. Он даже с матерью не говорил, потому что она не знает русский язык.

Первый раз на свидание мы с дочкой поехали в августе. Почти доехали до Москвы, и мне звонит парень, который освободился оттуда, наш земляк, говорит: «Не надо ехать, возвращайся, А. посадили в ШИЗО». Оказалось, за то, что он свинину есть отказался.

Там мусульман заставляют есть свинину, а если увидят, что кто-нибудь котлету соседу переложит, — отправляют в изолятор. Молиться тоже запрещают, прямо сейчас знакомый парень в изоляторе сидит за то, что молился. Они, конечно, пишут, что за другое, например, за неуважение к сотрудникам.

Я тогда позвонила этому [начальнику ИК-7 Сергею] Коссиеву, говорю: «Я с ребенком еду, и так еле собрала эти деньги, и теперь я должна возвращаться? Почему вы так поступили?» Он говорит: «Ваш муж наказан, ничем вам помочь не могу».

8 сентября все-таки приехали с дочкой на свидание. А. мне тогда сказал: «Я уже несколько месяцев не могу сесть нормально». Его первые две недели били на завтрак, обед и ужин. Ноги выворачивали, били в пах, отбили почку.

Он говорил, что там есть коридор без камер. Выходишь из одиночки на проверку — все, только ты спиной повернулся, начинают тебя дубасить несколько человек. А потом тебя выводят за угол, где есть камера, и эти же люди с тобой разговаривают, как будто никогда пальцем не трогали: «Ты чего, А., такой нервный? Успокойся». Прямо как хамелеоны.

Он меня просил: «Пиши, пожалуйста, куда можешь, пусть меня перевезут, я здесь не выдержу». Когда его уже дня три били, он сказал: «Давайте заканчивайте со мной, и не надо меня мучить». Они говорят: «Нет, мы тебя не будем убивать, мы тебя доведем до того, что ты сам на себя руки наложишь».

М.

бывший осужденный в ИК-7

Я попал в колонию в 2011 году, там еще более-менее человечное отношение было. А после того как освободился Ходорковский (Михаил Ходорковский содержался в ИК-7 с июня 2011-го до декабря 2013 года — прим. «Медузы»), а начальником стал Коссиев — он до этого заместителем был, — становилось все хуже, и хуже, и хуже.

Когда я освобождался, там невыносимые условия были. Люди сходили с ума, в буквальном смысле. Ты проснулся — и как будто попал на войну. Тебе надо день так прожить, чтобы не допустить ни мельчайшей провинности.

Допустим, осужденные идут строем — на работу или на развод, — они не имеют права по сторонам смотреть или улыбаться. Есть осужденные, которые помогают администрации, — «активисты». Они, если ты что-нибудь нарушил, имеют право дать «двушку», два часа штрафных работ в выходные.

У меня, бывало, по 30 часов «двушек» набиралось за ерунду: повернулся, улыбнулся, поздоровался, вышел из строя. Эти мелочи очень на психику давят, раздражают. Потом активисты начинают договариваться — мол, мы тебе «двушки» не пишем, а ты сигареты покупаешь, половину продуктов из передачки отдаешь. Если «активисту» не угодил, он пожалуется администрации, что ты якобы нарушил режим, и тебя отправят в ШИЗО.

Конечно, не сразу — сначала могут послать в свинарник убирать мочу и кал. Руководству же не хочется заказывать машину. Зачем, если зэки могут это руками собирать и в минус 20, и в минус 30?

По колонии ходит фраза Коссиева. Ему однажды сказали, что какую-то работу не выполнить без тяжелой техники. Он в ответ: «Зачем какая-то техника, когда у меня есть 500 рабов?»

Этому человеку все без разницы. Он сам говорит, что он псих, что ему все равно ничего не будет и ему ничего не страшно. Мое мнение: уберут оттуда начальника — там не так все плохо будет.

Когда я выходил, там ребята умоляли: «Что-нибудь попробуй сделать, потому что нам здесь уже край, мы и полсрока не протянем». Поверьте, к Дадину еще более-менее лояльно отнеслись.

Парнишка был из Карелии, молодой — 21 или 22 года. Этого парня закрыли и начали выбивать явку, мол, возьми на себя разбойное нападение. Парень отказывался. Они решили надавить. Забрали с проверки однажды. На следующий вечер его приводят — запуганный, зашуганный. Мы спрашиваем: «Что случилось?» Он говорит: «Нет-нет, потом». Только через два дня подошел: «Хочу посоветоваться, что мне делать?» Рассказывает: его в ШИЗО повели, сначала допрашивали. Потом завели в камеру, и туда же зашли три осужденных — в робах и масках. Камеру закрыли. И эти начали его избивать, требовать, чтобы взял на себя разбой. Потом с него стянули штаны. Там была палка — они говорят: «Если ты не подпишешь, мы тебя этой палкой изнасилуем».

Они его тогда попугали, сказали, мол, ты подумай, а мы с тобой потом еще поговорим. Когда я уходил, парень еще держался, не знаю, что с ним сейчас.

Замир Броев

бывший осужденный в ИК-7

Я находился в колонии с апреля 2014 года до июня 2016-го. Как приехал, меня закрыли в изолятор на 15 суток. Каждого прибывшего закрывают в ШИЗО, чтобы показать, куда он попал, даже если не за что. Там утром в пять часов подъем, «Любэ» играет. Если в день тебя не больше двух раз бьют — отлично живешь. Я в эти дни с наслаждением спать ложился.

А так — по три, четыре раза. Две пересменки в день, новая смена — семь-десять человек. С ними всегда одна женщина — психолог или медсестра. Ты выходишь из камеры в ШИЗО, они на видеорегистратор доклад сделают, что проверку проводят, а потом тебя выводят в тот коридор, где не снимают.

Бьют тебя все вместе, кроме женщин, потом обратно в камеру тебя закидывают. Приходишь в себя, снова открывают дверь и уже на камеру разговаривают. Медсестра спрашивает: «Жалобы, заявления есть?» Хотя то, что происходило до этого, она сама видела.

Избиения длятся столько, сколько начальник скажет. Вот, например, мусульман, которые там сидят, потому что от свинины отказались, — по полчаса-час за раз. Бывает, по пять-десять минут, но это когда у них времени нет. Но если ты за отказ от свинины туда попал, они не отстают, пока ты ее не съешь.

Как бьют? Встаешь у стенки, ноги раздвигаешь. Один сотрудник одну ногу тянет, второй — вторую. Остальные бьют как попало. У них деревянная кувалда есть, которой они решетки проверяют. Вот ей по голове бьют, по спине, по почкам, по пяткам. Книгами бьют, руками, на лицо наступают ботинками своими грязными. Бывает, по половым органам бьют, когда растягивают. По-разному.

Молиться не дают. У нас, у мусульман, пять молитв в день. А я работал с шести утра до полдевятого вечера, на работе молиться нельзя. Остается час личного времени, чтобы все пять молитв сделать. Если в это время заходит инспектор, я должен уйти с молитвы и поздороваться, хотя молитву прерывать нельзя. Они это знают и специально приходят, когда ты молишься, — им докладывают осужденные, которые на них работают. Если ты не встаешь, тебя закрывают в ШИЗО.

Бывает, вообще без причины закрывают на сутки. Без всяких доказательств, без камер, без ничего. Закрывают — и эти сутки что хотят, то и творят. Добиваются, чего хотят.

Я не знаю, зачем они это делают. Мне кажется, туда специально каких-то животных на работу набирают. Пока этапировали туда, я много тюрем проехал. Везде представители администрации — адекватные люди, все по закону делают. А там все по-другому, как будто по кастингу таких жестоких людей набирают.

В колонии предвзятое отношение к мусульманам. У нас пост в месяц Рамадан. И каждый год в Рамадан ходили сотрудники, смотрели, кто кушает, кто нет. Заставляли есть, не давали поститься. А православные в колонии всегда могли поститься. Внутри зоны есть церковь, им в любое время давали молиться.

Но в ШИЗО, конечно, не только мусульмане попадают. Одного осужденного за то, что он на 15 минут раньше работу закончил, закрыли на десять суток, а потом еще признали злостным нарушителем и отправили в корпус со строгими условиями содержания.

Я видел письмо Дадина недавно. Я все содержание знал, до того как начал читать; обо всех пытках, которые там описывались, я уже знал. Сейчас, пока там проверка, у осужденных все хорошо, все по закону сейчас делается. А когда проверка уедет, там по рации объявят: «Все по старой схеме», — и снова по накатанной.

Н.

бывший заключенный ИК-7

В ШИЗО есть 14-я камера, между собой заключенные ее зовут «пыточной», хотя там любая камера — пыточная. Но 14-я — самая дальняя, и другие просто не услышат, что там происходит. Когда наступает зима, там выключают отопление, открывают дверь на улицу и оставляют тебя в одних трусах сидеть. Могут вытащить во дворик — 25 градусов мороза, и ты сидишь там часов шесть.

Пока ты в ШИЗО, над тобой постоянно издеваются — бьют, унижают, оскорбляют.

Сначала ноги растягивают, а когда видят, что ноги уже бесполезно рвать, применяют физическую силу. Естественно, применяют аккуратно, они очень следят за тем, чтобы у тебя не осталось синяков. Для этого наполняют полуторалитровые баклажки водой и бьют ими.

Подвешивают «ласточкой» — руки за спину заводят и вешают на наручниках. Заставляют тебя кричать доклад: кто такой и по какой статье осужден. Ты кричишь, а им этого мало, они приводят человека, скажем так, с половым органом. Он тоже из осужденных, дневальный, убирается там. Говорят: «Сейчас мы тебя отымеем». И ты кричишь, кричишь, кричишь.

Заставляют убираться: заливают хлоркой весь пол и дают маленькую тряпку. У меня до сих пор пленка на глазах от этой хлорки. Кидаешь эту тряпку, говоришь: «Не буду убирать», они тебя опять начинают бить, мучить. Это в прямом смысле пытки.

А если вдруг синяки появились, тебя прячут подальше, чтобы до тебя никто из проверки не дошел. Да и если пожалуешься кому, еще хуже сделают. Той же «ласточкой» подвесят, только не на пять-шесть часов, а на сутки.

ШИЗО — это страшное место, у меня даже нет слов, чтобы это описать. Я очень много раз там был, даже не могу сказать сколько. Я на воле уже несколько месяцев, а у меня до сих пор страх остался оттуда.

Ты всегда там находишься один, они сажают всех друг от друга подальше. Когда идет пересменка, они включают на всю музыку. У них там есть диск, «Прорвемся, опера», — про милицию, Расторгуев поет. Выкручивают на всю и начинают пытать. Ты слышишь крики из дальних комнат, понимаешь, что сейчас уже и к тебе подойдут — начнут то же самое.

Я вешался там два раза. Они мне тогда сказали: «Если завтра ты не смиришься с нашими условиями содержания, мы тебя сделаем „обиженным“». А я со всем смирился, со всем. И убирался, и то и се делал. Им мало. Им надо, чтобы я с ними работал. Там во всем принуждение. Что они сказали, ты должен выполнять. Им разницы нет вообще. Меня это подбило на повешение. Возле окна там труба отопления была, я простыню на нее накинул и повесился. Они забежали через несколько минут, я уже без сознания был. Во дворик меня выкинули, холодной водой ополоснули. Сказали: «Все! Все нормально будет». Но это только на пять-десять дней, а потом опять начали издеваться. Я решил второй раз так же сделать, но меня схватили, как только я петлю на шею надел. Только последние четыре месяца там не трогали, я хоть в себя пришел.