истории

«Для меня демократия — это не очень хорошо» Интервью актера «Квартета И» Ростислава Хаита — о фильме «День выборов-2»

Источник: Meduza

На прошлой неделе в прокат вышел фильм «День выборов-2» — комедия про региональную избирательную кампанию, снятая «Квартетом И». Как и в первой части, фильм рассказывает, что честных выборов в русской провинции в принципе быть не может. Актеры «Квартета И» отказываются называть свое кино политической сатирой — это, по их словам, просто «яркое и непредсказуемое зрелище». Специальный корреспондент «Медузы» Илья Азар поговорил с исполнителем одной из главных ролей и сценаристом «Дня выборов-2» Ростиславом Хаитом — о политике реальной и вымышленной.

— Вы не раз уже повторяли, что «День выборов-2» — это не политическая сатира. Что вы имеете в виду?

— Когда мы начинали придумывать первый спектакль (фильм «День выборов» 2007 года основан на одноименном спектакле — прим. «Медузы»), мы просто хотели придумать какие-то новые обстоятельства, в которые попадают наши герои из «Дня радио».

Был вариант с «Днем шахтера», когда герои приезжают на день города, и им нужно что-то такое там сделать. А потом как один из вариантов придумалась вот эта политическая штука. Она оказалась самой выигрышной с нашей точки зрения, потому что [в предвыборной кампании] максимальное количество смешных ситуаций и обстоятельств, непредвиденных продолжений этих ситуаций.

У нас не было цели сделать политическую сатиру. Если она в результате получилась, то хорошо это или не хорошо — судить зрителям. Мы же хотели сделать максимально смешное, яркое, непредсказуемое зрелище.

— Получается, что выборы в России — это самое смешное? Раньше вроде смешнее было про охоту, рыбалку, Новый год.

— То, как проходят выборы, — это смешно, безусловно. В принципе, исследование российской жизни в любых обстоятельствах, взять хоть очереди в магазине — это смешно. Смех можно вычленить откуда угодно. Мы пытаемся вычленить из выборов, и вроде бы получается.

А если кому-то будет интересна наша политическая позиция, то мы ее выскажем, например, в интервью. В фильме мы высказываемся вообще о людях, о стране.

— Ну да, политическая сатира — это вроде как целенаправленное высмеивание каких-то недостатков в устройстве государства.

— Сатира, как кто-то сказал — это ущемленная любовь к родине (это искаженная цитата Фазиля Искандера — прим. «Медузы»). В этом плане наш фильм — это сатира, ведь мы таким образом проявляем любовь к той стране, в которой живем.

— Вы и ваш коллега по «Квартету И» Леонид Барац не только играете в «Дне выборов», но и написали сценарий. Вы специально как-то разбирались в российской практике проведения предвыборных кампаний?

— Мы не являемся специалистами в этой области, и нас чуть-чуть консультировали, но как там шарики-ролики крутятся, мы более-менее соображаем. Хотя мы ни в каких выборах не участвовали как пиар-технологи.

— После двух фильмов уже бы смогли, думаю. Не обращались к вам еще?

— Нет, но если, не дай бог, с театром все закончится…

— Вы рассказывали, что к вам вдруг пришел человек, купивший права на первый «День выборов», и предложил снимать сиквел.

— Да, пришел бизнесмен, который был продюсером и инвестором первого фильма. Это был июнь 2014 года, когда только начались перемены в нашей стране. Для многих это перемены к лучшему, для нас — наоборот. Человек принес реальные деньги, и это стало весомым аргументом.

— А почему он именно в этот момент захотел продолжение?

— Он вообще необычный. При этом весьма неплохой и с неплохими мозгами, но достаточно странный. Он — обеспеченный человек, и думаю, ему не деньги важны в этой ситуации. Ему просто показалось, что хорошо бы продолжить историю, которая разошлась на цитаты среди определенного круга населения.

— Но в итоге фильм так удачно выходит за полгода до парламентских выборов…

— Совершенно случайно. Насколько я помню, первый «День выборов» выходил чуть ли не за полтора месяца до думских выборов. Мы думали, что одно подогреет интерес к другому. Но это никак не сыграло. Это просто разные вещи — кино и реальные выборы.

— Я, честно сказать, не смотрел спектакль «День выборов»…

— Я вас прощаю.

— Но знаю, что он вышел еще в 2003 году. Первый фильм был основан на спектакле, второй фильм — его продолжение с теми же героями и почти той же канвой. Получается, ничего в региональной политике у нас с начала 2000-х годов не изменилось?

— Нет, конечно же, изменилось. Раньше же могли быть какие угодно ситуации, вылезти мог, кто угодно, и это не устраивало, как я понимаю, главу нашего государства. То есть как же так, ведь должно быть все предсказуемо, спокойно и стабильно — для Путина это очень важно.

Для того, чтобы провести в фильме демократические выборы, то есть сделать так, чтобы народ выбрал непредсказуемого кандидата, нам пришлось пойти на уловку. Сейчас же все решается наверху, и непредсказуемо выиграть практически никто не может, потому что все должно быть согласовано с начальством. Людям сейчас все меньше интересны выборы, потому что все понятнее, кто победит. Да и чиновники раньше волновались, переживали, вбухивали бюджеты огромные.

А сейчас, например, уже ясно, кто победит на думских выборах осенью, кто займет второе место, кто третье.

— Вам кажется, что над выборами сейчас уместно смеяться в России?

— Можно пошутить про падающий самолет, но если произойдет катастрофа, то это покажется кощунством. А если катастрофы полгода не было и еще полгода не будет, то, в общем, и нормально. Всегда кажется, что нельзя шутить про это или про то, нельзя шутить про смерть. Про все можно шутить — есть только вопрос уместности и качества юмора.

— Я про уместность как раз и спросил.

— Шутить на похоронах о человеке, который только что умер, не стоит, это понятно. Хотя можно вспомнить что-нибудь о том, как он сам шутил.

— Шутки о выборах в наших условиях — это и есть шутки на похоронах об умершем, выборов-то больше нет.

— Выборов действительно нет. Я и говорю, что у нас имитация выборов. Но мы прибегли к этой уловке, чтобы сделать реальный процесс, чтобы в результате победил непредсказуемый кандидат.

— Помните, в 2011 году в Москве люди выходили на Болотную площадь…

— Да, я тоже выходил.

— Возможно, это слишком серьезный вопрос, но те люди ведь были против нечестных выборов. Вот и у вас в фильме, хоть и в гиперболической форме, но изображены нечестные выборы. При этом проблема Болотной была в том числе в том, что люди в регионах просто не понимали, чего это москвичи возмущаются по поводу выборов. Ну вбросили немного, ну помогли хорошему человеку пройти, как иначе-то.

— Все верно.

— И вот выходит картина в широкий прокат, люди смотрят, как выборы нечестно проходят, они над этим смеются — и у них остается ощущение, что раз так прямо с экрана это показывают в формате комедии, значит, так и надо.

— Нет-нет-нет. Что значит «так и надо»? Вообще, то, что происходит в кино, не есть «так и надо». Это просто развлекательное кино, чтобы люди пришли и развлеклись. Если кому-то западет в голову мысль: «Какая, блин, бедная наша родина, и неужели наша страна — это Зурумбия», то очень хорошо. Может, кто-то приложит какие-то усилия для того, чтобы сделать страну лучше. Но в фильме нет мысли: «Вот это хорошо, вот так правильно».

Собственно говоря, это и есть высмеивание и, извините за такие громкие слова, обличение пороков. Мы их выставляем напоказ, а люди должны задуматься: а хорошо это или плохо, правильно это или не правильно. Или просто хорошо провести время и ни о чем не задумываться.

— Может, конечно, я драматизирую, но мне кажется, что люди как раз не задумываются и выходят с подспудной мыслью, что это нормально.

— Слушайте, это вам кажется. Почему нормально-то? Это же комедия! Если в комедии Чаплин бьет кого-то по голове, это же ненормально? Почему люди должны считать, что это нормально?

— Я же не идиот, я понимаю, что это комедия! Но фактически это сейчас единственное широко демонстрируемое высказывание о реальной политике в России. Расследования Навального про чиновников-коррупционеров видит ограниченное количество людей, которые сидят в интернете. Широкий зритель, человек, который не хочет вникать, видит только ваш фильм. Чувствуете ли вы в этом миссию какую-то?

— Мы ее не несем и не чувствуем себя ее носителями. Вот вы говорили по поводу того, что народ не понимал, зачем москвичи вышли на Болотную. Садовое кольцо и, условно, город Барнаул — это представители двух разных стран, даже не городов. 85% или 90% людей в стране, в общем, довольны тем, как они живут, и рады тому, что сейчас происходит. Это факт.

Что с этим делать? Можно говорить, что они дураки, а они могут говорить, что мы дураки. А можно пытаться как-то сосуществовать и не мешать друг другу, если уж не помогать, просто смириться с фактом, что это наша одна страна.

На Украине, например, раскол произошел гораздо жестче. Там тоже было две страны, но там 50 на 50 делилось. Если бы у нас люди поделились бы 50 на 50, то могла бы тоже быть гражданская война.

— Она уже была даже.

— Она была давно. Но это в любом случае хуже. Мы можем негодовать по поводу того, что сейчас происходит в стране, и я разделяю этот праведный гнев. Но нужно понимать, что большинству нравится то, что происходит.

Вообще, то, что демократия — это хорошо, для меня большой вопрос. Для меня — это не очень хорошо. Мы между собой в Москве обсуждаем, как большинству может нравиться Стас Михайлов. Мы и говорим: «Ну народ, конечно, сошел с ума», то значит — не доверяем народу. А когда мы выбираем, кто будет нами руководить, мы народу доверяем. А почему? Кто нами управляет — это же важнее, чем кто нам поет. Странная история получается. Где логика?

— И что же делать?

— Демократия, с моей точки зрения, абсолютно не верна. Применительно к России так точно не верна.

— Есть такое известное высказывание Черчилля [о том, что демократия — худшая форма правления, но лучше пока не придумали]…

— Да-да-да, я знаю это высказывание, но к России оно не подходит.

— Ну вот у нас сейчас как раз и идет отход от демократии.

— Лично я за ту демократию, которая у нас была в 1990-х годах, а не за ту демократию, которая у нас сейчас. Но я понимаю, что в 1990-х годах большинству людей было плохо. Всем важен материальный уровень жизни, а свобода слова, свобода высказывания, проживания, выезда за рубеж большинству людей в нашей стране абсолютно по барабану.

Это серьезный кризис, причем не только нашей страны, но и вообще мира. Вот поэтому раньше, когда элита определяла культуру, ее уровень был выше. Я читал, что фильм Антониони «Blow Up» собрал в мировом прокате порядка 30 или 40 миллионов долларов, а для того времени это были колоссальные деньги, просто невероятные. Сейчас представить себе что-то подобное невозможно. И это, опять-таки, в связи с демократией — не в плане управления народом, а в связи с потаканием вкусам народа.

Хорошо это? Наверное, нет. Мне это не нравится, но нужно с этим мириться, потому что это жизнь — единственная жизнь, которую мы живем. Невеселое что-то интервью получается…

— Увы. Государственной поддержки ваш фильм, как я понял, не получил, хотя вы ее хотели?

— Не получил по совершенно непонятным соображениям. Нам сказали, что чем больше фильм соберет, тем лучше, чем амбициознее он будет, тем реальнее получить в Фонде кино поддержку. Мы пришли с этим на питчинг, защиту проекта, и нам сказали: «Если у вас такой амбициозный фильм, и вы много соберете, то нафиг вам поддержка?» С «Кроликами» нам помогли, а сейчас сочли возможным почему-то отказать.

— С тематикой фильма это не связано, думаете?

— Точно нет. Это связано с какими-то внутренними взаимоотношениями больших продюсеров и чиновников. Или потому что «Квартет И» не умеет хорошо дружить внутри киношной тусовки.

— Двуглавый орел и надпись о поддержке Министерства культуры перед вашим кино выглядели бы каким-то сарказмом.

— Перед «Левиафаном» они были, и что? Ничего странного в этом нет, абсолютно нормально и все в порядке. Наоборот, это хорошо, что «Левиафан» очень много государственных денег получил, и благодаря этому он только стал возможен. «Левиафан» все-таки гораздо более острая картина, чем наша.

— Но она и не о политике.

— У нас региональная политика ни на что повлиять не может. А в «Левиафане» такой образ России…

— Но и ограничивать ваше кино к прокату не стали.

— Минкульт нам вообще поставил рейтинг 12+, что прекрасно, ведь мы думали, что будет рейтинг 16+. Спасибо большое. Никаких палок в колеса никто не ставил.

— Как думаете, почему?

— Потому что люди, в основном, занимаются самоцензурой. Лучше этого не сделать или не сказать — это личные решения человека. Понятно, что на трех главных телеканалах страны, действительно, что-то нельзя. Во всех остальных сферах можно говорить все, что угодно. «Эхо Москвы» каждый день слушают полмиллиона человек, и там все что угодно говорят про того же Путина. А у нас безобидное высказывание, с моей точки зрения.

Мы понимали, что нельзя про Путина говорить плохо. Это внутреннее ограничение у нас было. Но мы и не собирались говорить-то, потому что не делали какой-то политический памфлет.

— Но некоторые нежелательные фильмы все-таки ограничивают в прокате.

— Вообще чтобы что-то сильно ограничивали именно в кино, такого я не видел и не слышал. Ну вот фильм про Ходорковского, по-моему, был когда-то такой, но он документальный.

Мы слишком демонизируем запретительные меры со стороны государства. То есть они есть, они присутствуют, и, опять-таки, мне не нравится то, что происходит, но самоцензуры гораздо больше в нас, и все граждане нашей страны с удовольствием включились в это самоограничение самих себя на свободное высказывание.

— Вы говорите, что понимали: нельзя про Путина говорить плохо. А почему нельзя-то?

— По нашим ощущениям про Путина тоже можно шутить, но не оскорбляя, не жестко. У нас до сих пор идет спектакль «День выборов», где есть частушка про то, что у девок на селе не было оргазма, пока Путин не приехал.

А вот шутить по поводу того, что Путин плохой президент, и нужно свергнуть власть, нельзя. Но это, собственно, и законом запрещено, это призыв к политическому экстремизму.

— Необязательно же сразу о свержении шутить.

— Внутри спектакля точно можно шутить про Путина. В кино уже работает наша внутренняя самоцензура. Хотя вполне возможно, что и там можно было бы пошутить про Путина, и это бы тоже пропустили.

Я точно знаю, что наш фильм смотрел [гендиректор Первого канала Константин] Эрнст и сказал, что вопросов нет.

— А можете сейчас про Путина пошутить что-нибудь?

— Слушайте, как можно сейчас взять и сходу пошутить?.. Помню была у нас шутка лет семь назад: «Вышел трехтомник собраний сочинения Владимира Путина, в котором собраны сочинения с 3 по 7 класс, в том числе „Как я провел лето“, „Как мы собирали металлолом“ и „Мой друг Димка Медведев“». Смешно, не смешно, не знаю.

— Может, просто Путин не смешной? Да и вообще все, что сейчас происходит.

— Совсем не смешно, это правда. Но понятно, что можно зло шутить, хотя и новых анекдотов особо не ходит, что характерно.

— Да, про Брежнева, мне кажется, побольше было анекдотов.

— Про Брежнева, про Горбачева. Про Ельцина я, кстати, особо тоже анекдотов не помню почему-то. Может, потому что они современные такие. Про Путина есть один анекдот: дочь Путина поступает в институт, очень большой конкурс — 100 институтов на дочь.

— Алексей Кортнев говорил, что раньше на песне «Путин и Христос» все смеялись, а сейчас вроде народ чуть ли не встает с мест.

— Вы знаете, и раньше далеко не все смеялись. Зал делился пополам на тех, кто понимали, что это ирония, и те, кто не понимал. Сейчас, наверное, 70 на 30 в пользу тех, кто думает: «Да, какой у нас президент!». Но это в принципе сложно поймать иронию, когда такая патетическая музыка звучит и слова «С нами Путин и Христос».

— К видеоролику с этим номером есть комментарий: «Это не стеб, это песня человека, который понимает и любит свою родину такой, какая она есть».

— (Смеется) Люди разные. Мы недавно разговаривали с одним моим критиком. Он нам сказал: «Как же вы в первом фильме клево протянули [режиссера Александра] Калягина!». Мы удивились, он объяснил: «Ну там же режиссер Сан Саныч — я так понял, что это Калягин». Мы говорим: «Мы теперь тоже это будем знать». Каждый вычленяет из произведения свое.

— А почему ни в первом, ни во втором фильме нет карикатурного оппозиционера? Вы не хотите над ними смеяться или они не смешные?

— Дело не в том, что хотим или не хотим. Мы когда придумываем историю, сценарий, то мы не исходим из того, что обязательно нужно про оппозиционера рассказать или про Путина. Мы начинаем нащупывать сюжет и дальше смотрим, чего здесь не хватает с точки зрения драматургии, а не с точки зрения политической реальности. Понимаете?

— Вас спрашивали о том, каким словом вы можете охарактеризовать российскую действительность. Леонид ответил, что словом ***** [ужасно], а вы ответили, что это слово — «Путин» и добавили, что тут есть и отрицательный смысл, и положительный. А что именно положительного?

— Я Путина оцениваю не по конкретной нынешней ситуации. Сейчас очень многое сдвинулось в отрицательную сторону, здесь сомнений нет, и сейчас я положительное с трудом могу найти.

Но я прожил в этой стране последние 15 лет, и именно за последние 15 лет в моей жизни произошло все самое главное, все самое счастливое. Я объездил полмира, я заработал самые большие свои деньги, я выпустил свои лучшие спектакли и фильмы. Я, может быть, еще что-то сделаю лучше, а может, уже и не сделаю никогда, но это была крайне содержательная пора моей жизни, и говорить, что все плохое произошло из-за президента страны, а ко всему хорошему он отношения не имеет, наверное, все-таки неправильно. Так не бывает, наверное.

Понятно, что была высокая нефть и так далее, но тем не менее как-то нужно оценивать, что эти годы он руководил страной. Это не то, что я ему благодарен — благодарен я самому себе и моим коллегам по бизнесу.

Но вот я недавно пересматривал футбол Россия-Греция, 2008 год, Чемпионат Европы. Там трибуны показывали, и я понимаю, что вот там я где-то сижу с Лешей, с Максом Виторганом, еще с нашим другом. Мы туда приехали на машине, и по поводу этого путешествия отчасти сделали «О чем говорят мужчины». Вижу, что на трибунах тысяч 15 русских, с флагами. Вижу, как феноменально играет сборная России, агрессивно, мощно, с отдачей. Я вспоминаю, что тогда у нас только вышел спектакль «Разговоры мужчин».

И я понимаю, что я на тот момент был абсолютно счастлив, абсолютно. Мне очень нравится моя страна, несмотря, что был Беслан, в ней Ходорковский сидит, много отрицательного, но в общем я счастлив. Мне нравится, что приехала куча народа, у них есть деньги, они, в общем, нормально себя ведут. Я помню, что было после матча с Голландией, когда я выбежал, как и все — совершенно ошалевший, на Тверскую. Был миллион человек, и ни одного правонарушения. Прекрасная страна просто, цивилизованная европейская страна, ощущение просто счастья.

Это же тоже было в годы его правления. Он как бы лично, может, и не имеет отношения к этому. Хотя как он может лично не иметь к этому отношения? Ну, если он глава государства, и у него 150 миллионов человек улучшили свою жизнь, значит, он тоже имеет к этому отношение. Согласитесь, да? Не может быть по-другому, наверное.

И если бы в 2008 году он все-таки ушел и потом не возвращался, то его бы даже демократическая общественность запомнила как очень-очень продвинутого правителя. Но он не сдержался от соблазна возглавить страну опять, и это, конечно, неправильно, с моей точки зрения.

— В «Дне выборов-2» три раза разные люди пытаются закурить и не закуривают. Это такой ироничный привет запретительному закону?

— Никакой это не привет, просто мы постарались приблизить фильм к жизни. Понятно же, что многие курят.

— Но вы как относитесь к запрету курения и мата в кинофильмах?

— Нет запрета на мат — ставьте 18+ — и пожалуйста, вперед. В «Левиафане» было дофига этого мата, что-то запикано, что-то нет. Просто мы хотим собрать нормально, а для этого нужен рейтинг 12+.

Но я в принципе не люблю любые ограничительные меры. Тут очень важно именно чувство меры и важно чувство меры тех людей, которые эти законы выпускают. У меня есть ощущение, что все выпускаемые законы исходят не из того, чтобы людям было хорошо, удобно и спокойно, а исходят из личных амбиций тех людей, которые выпускают эти законы.

— Едва ли кандидат-военный и чиновники в жизни обходились бы без мата.

— Ну конечно. Мы же тоже сейчас сидим и не говорим матом, хотя в жизни, наверное, чаще. Но так же в жизни: мы ходим в туалет, но что, в кино это показывать? Кино — это не полное отражение жизни.

Я не сторонник этих ограничительных мер, но не могу сказать, что это прям ужасно. Эти вот 16+ и 18+ — черт его знает. Наверное, это правильно. Я не очень в этом понимаю. Насколько я знаю, во многих странах это так.

— Вы же из Одессы с Леонидом Барацем. Вы ездили в Киев на гастроли недавно…

— Два раза ездили — в апреле и в декабре.

— В России после этого можно столкнуться с отменой концертов…

— Нас вообще никто не тронул.

— Макаревича, например, трогали.

— Да, но по-моему, оставили в покое (на самом деле нет — прим. «Медузы»), поняли, что это была глупость. Слушайте, это же общество такое. Довлатов когда-то написал, что ладно там были палачи у руля, Сталин и так далее, но кто написал 40 миллионов доносов? Кто? Ну страна такая.

Мне кажется, что люди во всех странах мира на 90% одинаковые. Они приспосабливаются к тем условиям, которые им предоставляют. Если им дают возможность быть успешными, свободными, хорошо зарабатывающими, добрыми, то они такими и будут. Вот были нулевые годы — мы хорошо начали зарабатывать и стали добрее и теплее, по-моему.

Если же все управление государством сводится к тому, чтобы люди были злы на кого-то, видели врага в каждом втором человеке, начиная от Америки и кончая своим соседом, а потом и своей женой, своим отцом или своим ребенком, то они так и будут делать. То есть людей с какой-то четкой и жесткой нравственной шкалой, которые понимают, что хорошо, а что плохо, их 5%, а может, еще и того меньше.

— Но все-таки про Украину шуток у вас нет.

— Про нее шутить не стоит не потому, что запрещает кто-то, а просто потому, что это такой бред, такой идиотизм, с которым непонятно, что сделать. До сих пор гибнут люди, и трудно понять, что произошло. Но для меня это абсолютно одна и та же страна.

— Это в хорошем смысле или в плохом?

— И в хорошем, и в плохом. Наша страна — она и хорошая, и плохая. Другое дело, что мы ее любим, мы здесь живем…

— Нет, я о том, что украинцы сейчас обижаются на слова, что это с Россией одна страна…

— Очень по-разному. В той же Одессе пять лет назад о таком и разговора не было. Когда начался Крым, я думаю, было 70 на 30 в пользу того, чтобы в Россию вернуться. Общество каким-то образом расслоилось.

— В Одессе оно очень плохим образом расслоилось.

— Плохим. Да нет, слушайте, ужасно, что происходит в Украине. Тут дилемма такая. Первый Майдан: выбрали Януковича, неважно — с нарушениями, без нарушений. Прошел Майдан — утвердили Ющенко. Правильно или нет? Изначально я думал: блин, как правильно, как здорово, потому что народ захотел, народ доказал право. Мы видим, к чему это все пришло. Неважно, Россия, не Россия — результат: страна в ужасе просто каком-то. Нужна была эта революция? Нужен был этот Майдан? Кошмар, что происходит, представить себе было невозможно 10 лет назад, что такое будет. У меня папа с мамой до сих пор поддерживают всю эту историю, а брат сказал: лучше бы оставался Янукович. Действительно в таких странах, как Россия, Украина, революция — это всегда только хуже.

Если сравнивать, что происходит в Украине и в России, так лучше пусть будет то, что в России. Притом что чисто эмоционально мне нравится больше, как в Украине, но по факту, по уровню жизни, конечно, лучше в России. Уровень чиновников там запредельно низкий, я имею в виду уровень интеллекта. Скандал Саакашвили с Аваковым — это, знаете, какой-то просто [позор]…

— Мне кажется, все-таки лучше так, чем как у нас.

— Вы просто живете здесь, и вам так кажется. Вы бы пожили в Украине, позарабатывали бы денег там, поняли бы, какая там коррупция и беспросветность, а все это прикрывается лозунгами о демократии…

— Но там хоть есть надежда, что все-таки с коррупцией что-то сделают…

— Не-не-не, там никакой надежды нет. Надежды нет ни там, ни здесь, вы поверьте мне как человеку, имеющему украинское гражданство. Просто здесь жить получше с материальной точки зрения, а там похуже.

Никакой надежды нет. Просто страна живет и живет. На данный момент люди, которые зарабатывают деньги, просто поняли, что нужно перестать обращать внимание на то, что происходит наверху.

— Вы говорите, что Одесса — часть русскоязычного мира. Вам кажется, что лучше ей было бы в составе России или Украины?

— Есть мое эмоциональное ощущение, что Одесса — это русский город в плане языка. Как и Киев — русский город. У меня недавно друзья были в Киеве, они слушали на Крещатике речь, и первую не русскую они услышали — французскую.

Одесса эмоционально, конечно, русский город. То есть то, что Одесса и Москва — это разные страны, мне очень странно. Но мне странно и то, что Киев и Москва — это разные страны. Понимаете? Но — это эмоциональное ощущение, а по закону Одесса принадлежит Украине, и Одесса — это украинский город, вопросов нет.

— Ну, с Крымом эту проблему решили.

— Решили, но я это абсолютно не приветствую, как вы догадываетесь. Есть же закон, а у нас кивают всегда на Косово… Вообще мне так не хочется сейчас это обсуждать…

Видите, самоцензура пошла, самоограничение, потому что не хочется, чтобы интервью как-то повлияло на прокат фильма. На нашу деятельность практически кризис не повлиял, стало меньше корпоративов, рубль обвалился, но театральная деятельность идет очень хорошо, тьфу-тьфу-тьфу. Поэтому, конечно же, пойдет самоцензура, и интервью мне придется править (на деле Хаит почти ничего не поправил — прим. «Медузы»).

— В фильме много шуток про геев…

— Просто потому что смешно — и все, нет никакой подоплеки, поверьте.

— Я и не говорю про подоплеку, но у нас ведь гей-парад пройти на самом деле не может.

— А может быть такое, что за две недели до выборов в кампании вдруг появляется и побеждает другой кандидат?

— Вот в это я бы легче поверил.

— Можно и на гей-парад договориться. Конечно, можно.

— Да?

— Все можно. В регионе все можно, поверьте. Особенно если объяснят, что, их гей-парад против кандидата-конкурента сыграет.

По поводу геев два-три года назад была активность, сейчас уже как-то спала. Ходит по Москве куча пацанов, держащихся за руки. Ну и что, нормально. Когда идет по телевизору пропаганда, все об этом думают.

Я вас уверяю: если на нашем и на украинском телевидении закончат вести пропаганду, то через три месяца все забудут об этом конфликте. Если, конечно, как-то договорятся по Крыму, решат вопрос с Донбассом, то через три месяца народ забудет о том, что мы не любили Украину.

Есть радикалы и здесь, и там, но в основном народ абсолютно дружественно настроен. Все понимают, что это одна семья и один народ, в этом я не сомневаюсь просто. Это все провоцируется телеканалами и пропагандой средств массовой информации.

— После вашего фильма вообще хочется на выборы пойти?

— Нет. Не хочется.

— Но надо?

— По-моему, не надо.