истории

«Сильнее всего страх бьет по чувству времени» Психолог Маргарита Жамкочьян — о том, как пережить общественный стресс

Источник: Meduza

После терактов и катастроф общество охватывают массовые страхи: жители крупных городов боятся отпускать детей в школу или детский сад, спускаться в метро, летать на самолете, просто выходить на улицу. По просьбе «Медузы» психолог Маргарита Жамкочьян объяснила, что происходит с людьми, наблюдающими за терактом в онлайне, есть ли смысл носить цветы к посольству, и почему гнев полезнее слез.

Маргарита Жамкочьян — психотерапевт, социальный психолог, директор психологического центра благотворительного фонда «Виктория», в составе добровольческой группы психологов института социального проектирования занималась социально-психологической реабилитацией после взрыва дома на Каширском шоссе в 1999 году.

События в Париже — не первый крупный теракт, который мы наблюдаем в прямом эфире, с картинками и свидетельствами очевидцев. Пока ты далеко и не видишь картинки, ты более или менее отстранен. Но картинка — это страшная вещь, она помещает тебя в гущу событий, вызывает сильнейшие эмоции. А картинки мы видели самые разные, своими переживаниями и картинками делились и те, кто находился на месте событий, заложники. Это очень заводит наблюдателей, вызывает сильный страх. Я не знаю, что лучше — не переживать, сидеть тихонько и не смотреть телевизор или обсуждать и быть сопричастным.

Тем не менее, мы это уже переживали, и знаем, что от теракта до теракта мы живем спокойно и весело. Ходим на вечеринки, концерты. Возникает вспышка стресса, страха — и все утихает до следующего раза.

Мы не влияем на правительство, которое объявляет войну, мы не влияем на террористов, ведь они не лично нас пришли убивать, ничего плохого мы им не сделали. Как бы кощунственно ни прозвучало, но мы тут похожи на стадо животных, бегущее по саванне, на которое нападает хищник и вырывает кого-то слабого, отстающего. Стадо оказывается в сильном стрессе, испытывает временное потрясение, в страхе все отпрыгивают, но движение все равно продолжается, животные бегут дальше до следующей реки, где их тоже ждут крокодилы. 

Так и мы с вами в любой момент можем стать этим слабым звеном. Реальность такова, что это время от времени случается, и мы не знаем, где и когда. Причем выбирается не наше личное слабое место, а слабое место в обществе. Мы видим, что противостоять этому не может ни продвинутое, развитое общество, ни слабое. Можно сказать, что наше правительство нас не защищает, но даже если власть очень озабочена интересами граждан, как, например, социалистическое правительство Франции, она тоже не в силах предотвратить подобные трагедии. Если террористы захотят, они нанесут удар.

Этот страх своеобразен. Сильнее всего он бьет по чувству времени. Это вроде бы незаметно, но в нормальной жизни время течет ровным потоком, а в момент катастрофы — вдруг прерывается и начинается как бы заново. В этом основная черта не личного страха, а общественного. Это непредсказуемость будущего. У нас есть некое ощущение по поводу того, как будет развиваться наша жизнь — вместе с жизнью других людей. Конечно, кирпич всегда может упасть, но это не меняет ощущения времени. А теракт — это акт, направленный против общественного устройства и против времени, которое мы можем назвать цивилизационным. Это еще мало исследовано, не очень понятно, как это действует.

Я когда-то работала в школе, которая находилась во дворе дома на Каширке, где произошел взрыв в 1999 году — помогала людям справиться с трагедией. Когда мы с группой психологов приехали в эту школу, на входе в нее уже успели повесить большую доску, где было написано, что в такой-то день «время остановилось». Что почувствовали, то и написали — «время остановилось». Это было видно во всех образах и метафорах, с которыми мы работали. 

* * *

Совсем по-другому устроен страх, к примеру, перед полетами в самолете, или боязнь собак. Это страх другой природы, он внутри, и он не затрагивает время. Это страх защитный, приспособительный. Он может быть чрезмерным, неадекватным, но он оправдан нашим существованием. Когда лечишь людей от аэрофобии, такой страх тяжело вытащить, чтобы он ушел — нужно его буквально визуально представлять. Когда же мы говорим об общественном страхе, визуализация, наоборот, только его нагнетает. И если говорить о том, как с этим справляться, то для начала надо почувствовать, что это другой страх, поражающий время — ожидание завтра, послезавтра, будущего.

Тут возможны две реакции. Одна — рыдать, бояться и сочувствовать — вместе с другими. Это своеобразная анестезия: когда ты страдаешь за другого, страх за себя притупляется. Когда случился Беслан, одна из самых страшных страниц в нашей истории, к психологам приходили люди, которые без конца рыдали. Они сочувствовали этим детям, матерям, потерявших детей, им надо было выплакать свои страхи через эту боль. Их сочувствие было искренним, естественным, но такая чрезмерная реакция вхождения в чужое горе — это стремление сделать так, чтобы свое не болело. Это работает, притупляет страх, но это абсолютно неконструктивно. Невротическое общество рыдает вместе с теми, кто пострадал. Дальше, как только этот быстрый спазм страха проходит, происходит его вытеснение.

Вторая реакция — это гнев. Мы видим, что в здоровом обществе сотни тысяч людей выходят на площадь, чтобы сказать: «что бы ни было — вы с нами не справитесь». Это в первую очередь реакция не сочувствия к пострадавшим, а акция гнева против терроризма и солидарности со своей страной. Грубо говоря, мы, взявшись за руки, противостоим этому невидимому, неосязаемому злу. Это ресурсное поведение.

Рыдать со всеми, потом вытеснять этот страх и жить дальше — это невротическая реакция на страх. Люди снова на время становятся как будто беспечными, собираются вместе, жизнь продолжается до следующего удара. В случае гнева вытеснения не происходит, потому что чувство выходит наружу, воплощается в какое-то действие. Люди могут выйти на площадь или прийти к французскому посольству. Там они встречаются, разговаривают с единомышленниками, обмениваются мнениями, вместе возмущаются действиями правительства или террористов. Им, во-первых, становится легче, потому что страх на людях проще переносится, а во-вторых, потому, что страх его во что-то воплощается. 

Те, кто поехал к французскому посольству и просто положили цветы или поставили свечку, они совершили акцию, и им полегчало. Знак солидарности в виде какого-то действия — важная вещь. А бесконечное сотрясание воздуха не помогает.

* * *

Если люди после таких событий начинают бояться, например, спускаться в метро — это не нужно преодолевать, не нужно себя заставлять, надо позволить себе побояться. И об этом нужно разговаривать — другого средства нет. Либо идти к психологу, либо к друзьям. Вы поделитесь страхом, ощущениями, увидите, что другие люди испытывают то же самое. Это важные психологические ощущения — «бояться вместе», обмениваться ощущениями. Нужно не прятать страх, не стыдиться его; испытывать страх — совершенно нормально, когда по нам всем наносится удар. 

Психологи в МЧС работают с самым тяжелым, самым болезненным, что люди видели или слышали. Это может быть картинка, что-то увиденное или услышанное, такое ужасное, что просто несовместимо с психическим здоровьем, и люди потом боятся даже думать об этом, боятся вспоминать и тем более говорить об этом. Этот страх сидит внутри них занозой, которую обязательно нужно вытащить. И тогда человек, по крайней мере, сможет снова начать спать, и можно уже будет работать с ним дальше.

* * * 

То же самое с детьми: если дети узнали про эти страшные события, то нужно с ними об этом говорить. Не торопиться выложить свою концепцию, свое понимание и видение, а предложить ребенку самому высказаться, рассказать, что он узнал, позволить ему говорить, спросить, что он подумал об этом, что почувствовал, ну а потом уже сказать свое мнение. Объяснить ему, что ситуация действительно тяжелая, что это удар, но люди сильные, и с этим справляются, обратить внимание на то, как это возмутило людей, как они вышли на площадь, как стали друг другу помогать, открывали двери нуждающимся, как таксисты возили бесплатно. Важно показать ребенку, как взрослые конструктивно реагируют в таких ситуациях, как справляются с ними.

Еще один важный ресурс спасения от страхов, с которыми работает психология, — это видение перспективы и дальнего результата. Если человек знает, куда и ради чего идет, он со всеми страхами справляется. У нас же сейчас оказалось плоховато с общественной перспективой, а это главный ресурс, который у общества может быть. Не хватает рефлексии, философии, интеллектуального ресурса в обсуждении в этих проблем, нет теоретического осмысления. Кажется, что общество пока еще боится посмотреть реальности в глаза, и у людей нарастает фатализм от того, что они не понимают, куда они двигаются.

Записала Татьяна Зарубина