Таганский суд Москвы арестовал на месяц художника-акциониста Петра Павленского за поджог дверей здания ФСБ в центре столицы. Сам художник называет это акцией «Горящая дверь Лубянки»; она, по замыслу, должна была стать «пощечиной, перчаткой террористической угрозе». На суде Павленский просил судить его за терроризм — как крымского режиссера Олега Сенцова и анархиста Александра Кольченко. Они в августе 2015 года были признаны виновными в организации террористического сообщества, а одним из эпизодов их «террористической» деятельности стал поджог двери офиса «Единой России». Тем не менее, Таганский суд отказался переквалифицировать дело, и Павленский в знак протеста замолчал. О заседании по просьбе «Медузы» рассказывает корреспондент «Новой газеты» Наталия Зотова.
Журналисты и группа поддержки художника выстроились в предсказуемо огромную очередь перед судом. «Мне это напоминает, как я сюда тараканов везла, уж извините», — смеялась в очереди участница группы Pussy Riot Надежда Толоконникова. В 2010-м здесь зачитывали приговор организаторам выставки «Запретное искусство». Арт-группа «Война», в которой тогда состояла Толоконникова, в знак протеста выпустила в здание три тысячи мадагаскарских тараканов.
«А он сейчас, наверное, там сидит?» — спрашивала Толоконникову Оксана Шалыгина, жена Петра Павленского; она показывала на второй корпус суда. — А его поведут через коридор, через общий вход?» Толоконникова в красках описывала ей камеру для подсудимых: «Такой грот, и на стены всякое говно накидано, чтоб на них никто ничего не написал».
В зале суда было много комнатных цветов. Половина группы поддержки, втиснувшись в зал, оказалась сидящей под раскидистым деревом — для кадки с ним был выделен персональный стул. Чтобы усадить жену Павленского, пришлось позаимствовать лавку из-за стола, за которым должны были сесть представители следствия, но их все не было.
Фотографы и телеоператоры три часа стояли перед пустой клеткой наизготовку. «Я чувствовала себя мартышкой, — вновь делилась своим опытом Толоконникова: в этом суде ей избирали меру пресечения уже по делу о танцах в храме Христа Спасителя. — Мы уже просто начинали ржать: вторая партия фотографов, третья, и все заходят с камерами, все опять щелкают. А потом твои ржущие фотографии все СМИ будут использовать, и все решат, что ты совсем ******* [чокнутая]. Вот и сидишь, стараешься держать серьезное лицо».
Первая акция Павленского — «Шов», когда он зашил себе рот — была посвящена как раз Pussy Riot и суду над ними. О существовании Павленского Толоконникова узнала уже находясь в СИЗО.
Суд был назначен на 15:00, но художника завели в зал около шести. Его жена взобралась на скамейку ногами и махала ему рукой. Приставы ругались. За спинами фотографов ничего не было видно, и Оксана Шалыгина смотрела на мужа через экран планшета одного из журналистов, поднятого над толпой.
Обычно подсудимым не дают общаться с родными или прессой, но на этот раз приставы спокойно позволяли журналистам задавать вопросы Павленскому.
— Как настроение?
— Отлично. Выспался, — просто отвечал акционист.
— Почему вы решили не убегать?
— А зачем? Я считаю, можно и с плакатом выйти, а можно встать с канистрой, — Павленский был невозмутим.
Друзья Павленского хвалили фото с места проведения акции. «Канистра только темная», — сетовал художник из клетки.
Он рассказывал, что в понедельник к нему приезжали, как он выразился, «бычки» без формы, угрожали 317-й статьей УК РФ: посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов. Оказалось, пугали — статья «Вандализм» легче, до трех лет лишения свободы. Павленский с этой статьей знаком: его сейчас судят в Санкт-Петербурге за акцию «Свобода», когда он зажег покрышки на Мало-Конюшенном мосту, «воспроизведя» тем самым киевский Майдан.
В самом начале заседания Павленский взял слово. Именно взял — судья говорила, что сейчас не время, но художник остановить себя не дал. «Мне очень льстит формулировка в уголовной статье — по мотивам политической ненависти. Странно испытывать какое-то другое отношение к организации палачей, Лубянке, которая держит в страхе 146 миллионов человек. Но дело в том, что горящая дверь, ее поджог — это, напомню, причина осуждения «крымских террористов» [Сенцова и Кольченко]. В логике вашей правоохранительной системы, я думаю, что горящая дверь — это терроризм». Именно по этой статье Павленский и попросил его судить. А пока его требование не выполнят, он объявил «регламент молчания». Это значит, что он будет молчать и не реагировать ни на одно требование судьи. Точно так же он ведет себя и на суде в Петербурге.
Зато его адвокат Ольга Чавдар прочитала в суде целую искусствоведческую лекцию. «Я хотела бы донести до суда, что такое акционизм, чтобы суд не воспринимал художника как уголовника», — говорила она и зачитывала словарные определения терминов «акция» и «перформанс». Она описывала задачи современного искусства и перечисляла предыдущие акции Павленского, когда он завертывался голым в колючую проволоку у здания питерского Заксобрания, прибивал себя за мошонку к брусчатке Красной площади, отрезал себе мочку уха. «Художник, — утверждала адвокат, — не должен нести ответственности за неодобрение своей работы со стороны полиции или суда».
Настаивавший на аресте полицейский дознаватель говорил, что «этот талантливый художник» уже скрылся с места подписки о невыезде (в Петербурге) и продолжил совершать преступления, хотя находится под судом. Поэтому он и должен быть арестован.
Судья спросила Павленского, желает ли он высказаться, но тот толком даже не посмотрел на нее. Судья быстро прочитала документы, из которых стало известно, что ФСБ оценила «двустворчатый входной блок» в 63 тысячи рублей. Затем она удалилась в совещательную комнату и вернулась с решением об аресте Павленского на срок в один месяц — до 8 декабря.
«Акция продолжается. Все реакции на нее — это тоже ее часть, — объясняла потом у входа в суд жена художника. — Художник внедряется в ткань реальности, помещает себя в другой контекст».