Студент в белом макинтоше Памяти Юрия Афанасьева
В Москве умер основатель Российского государственного гуманитарного университета Юрий Афанасьев. Ему был 81 год. По просьбе «Медузы» об Афанасьеве рассказывает директор института восточных культур и античности РГГУ, профессор Илья Смирнов.
Юрий Афанасьев — историк и политический деятель времен перестройки. В 1986–1991 годах возглавлял Московский государственный историко-архивный институт. В 1980-х Афанасьев резко критиковал советскую власть и ситуацию в исторической науке. В 1991-м был избран народным депутатом РСФСР; спустя два года сложил полномочия и ушел из политики. РГГУ был основан Афанасьевым на базе историко-архивного института в марте 1991 года. Он руководил им до 2003-го, а затем передал пост ректора Леониду Невзлину, который из-за начавшегося дела ЮКОСа проработал в этой должности меньше года.
Сейчас, едва стало известно о его уходе, невозможно написать глубоко продуманный взвешенный портрет этого незаурядного человека — это дело будущего, возможно, весьма отдаленного. Нынче можно себе позволить разве что беглый набросок, предварительный этюд.
Он был крупной личностью — и внешне, и в поступках, и в замыслах. Во многих отношениях он был не похож на людей своего поколения, в первую очередь, нечастым сочетанием деятеля и мыслителя. Холеной вельможностью, каким-то естественным барством, неведомо откуда взявшимся у этого провинциала, послевоенного студента. Смеясь над собой, он как-то рассказал, как явился комсомольским вожаком на таежную молодежную стройку в белом макинтоше и столичных штиблетах, намертво прихваченных первой же грязевой лужей. Вообще последние годы он часто в разговорах возвращался к своей комсомольской молодости, ничего и никого не судил, просто пытался понять, что в его размышлениях на склоне дней зародилось в той сибирской молодости.
Ораторским даром Юрия Николаевича наделила природа. Его удивительную способность говорить в многолюдных собраниях не убили пустопорожние комсомольские митинги, вряд ли требовавшие избытка риторических талантов, но четкость мысли, ясность слова, пожалуй, требовались и там.
В Ученом совете РГГУ, слушая, как речь ректора, бесстрашно ветвясь, безнадежно удаляется от исходной посылки, можно было испытать физическое наслаждение от сложнейшей мыслительной и словесной спирали, неизменно возвращавшейся к начальной точке. Нетрудно догадаться, какое впечатление производили выступления ЮН на фоне убогого косноязычия советских бонз — партийных и комсомольских.
Он разбирался в людях, видел изъяны их характеров, ума, профессиональных качеств, но умел мириться с неизбежным человеческим несовершенством, редко являл барский норов, держа его под спудом. Именно поэтому Российский государственный университет такой, какой он есть. Афанасьев строил его как воплощенную мечту об идеальном образовании с сияющей вершиной — Институтом высших гуманитарных исследований: С. Аверинцев, В.Топоров, П.Гринцер, М.Гаспаров, — но и с рядовыми преподавателями, добро бы только в профессии рядовыми, а то и нравственными качествами не блещущими.
История с приходом ЮКОСа в университет подкосила его. В этой истории много загадок, и здесь не место их разгадывать. Только однажды, отвечая не на упрек, на легкое недоумение, он сказал: «Я поехал в Администрацию президента к Волошину, тот одобрил. Куда же выше?» И в самом деле, как понятно теперь, куда ни поезжай, результат был бы тот же.
Бегло мы с ЮН были знакомы с конца 1980-х, когда он начал в Историко-архивном организовывать публичные лекции. Ближе я узнал его после того, как пришел к нему с коллегами по Отделу сравнительной культурологии Института востоковедения весной 1994-го предложить устроить в РГГУ востоковедную кафедру. Решение было принято за несколько минут: создать в университете Институт восточных культур, всех нас взять на работу.
Последние годы встречались изредка у него на даче. Спорили до хрипоты. Он был лишен возможности действовать. Но мысль его жаждала спора, обмена мнениями, была страстной и пристрастной.
Он и ушел, недодумав, недоспорив, оставив нам для размышления свои прозрения и догадки.