истории

«Во мне нет ненависти, я просто хочу понять» Монолог Патрика Вервеля — вдовца погибшей во Внуково стюардессы

Источник: Meduza

Вечером 20 октября в столичном аэропорте Внуково произошла авиакатастрофа, в которой погибли глава французской нефтегазовой компании Total Кристоф де Маржери, пилоты частного самолета Falcon Янн Пикан, Максим Рассья и стюардесса — уроженка Украины Руслана Вервель. Спустя полгода, на католическую Пасху, в Москву прилетел вдовец стюардессы Патрик Вервель. Он музыкант, директор училища в одном из пригородов Парижа. Вервель интересуется всеми деталями следствия, может с закрытыми глазами нарисовать схему взлетной полосы во Внуково, но так и не в силах понять, как на пути самолета оказалась снегоуборочная машина. Во время визита в Москву Вервель встретился с журналистами нескольких российских изданий. «Медуза» публикует его монолог. 

Читайте также: «Слепая зона». Кто виноват в столкновении самолета президента Total со снегоуборщиком

Меня зовут Патрик Вервель, мне сейчас 59 лет. Моей жене Руслане на момент катастрофы было 39. У меня двое детей от первого брака — дочь Тиффани, она психолог, и она сейчас прилетела со мной в Москву. Еще у меня есть сын — он музыкант. Я и сам музыкант — работал в государственном оркестре, сейчас возглавляю большое музыкальное училище неподалеку от Парижа. Руслана родом из Восточной Европы, из Тернополя — это Украина. Мы познакомились с ней 13 лет назад во время отдыха на Тенерифе. Познакомились, начали разговаривать. Она знала шесть языков, удивительно. На Тенерифе я сдал свои билеты и остался с ней на полтора месяца, еще через четыре мы поженились.

Она говорила, что мечтает стать бортпроводницей, сдала все необходимые экзамены. Работала в большой французской авиакомпании XL Airways. А пару раз в месяц подрабатывала на частных рейсах. Вот на одном из таких она в воскресенье 19 октября и была — вылетела в Москву вместе с главой компании Total Кристофом де Маржери.

В то утро, когда она улетала, у нас был странный разговор. Она сказала, что когда я умру, ей хотелось бы умереть вместе со мной в тот же день. Мы не разговариваем обычно о таком. Еще она пересказала свой недавний разговор со своей мамой. Сказала ей, что я всегда с ней был очень добр. Тоже довольно странно.

Вместе с моим училищем мы несколько раз были в России, в Санкт-Петербурге — в рамках культурного обмена. Руслана тогда была моей переводчицей. Сейчас я первый раз приехал в Россию без нее. Просто так, на Пасху, в город, где моя жена разбилась.

Я не то чтобы не доверяю следствию, у меня нет оснований так говорить. Конечно, следователи работают. Россияне делятся информацией с французами, есть подозреваемые. Сказал бы по-другому: у меня есть вопросы, на которые я пытаюсь получить ответы, а ответов этих нет.

Я сопоставляю все известные мне события, которые привели к катастрофе. Вот едут три снегоуборочные машины, одна из них съезжает с полосы. Ведущий их джип никак не реагирует на эту пропажу. Водитель снегоуборщика, господин Мартыненко, на 40 секунд останавливается. Он потом говорил, что потерял ориентиры, потерялся. Но я не понимаю, как это могло произойти — ведь у него под рукой были, как минимум, средства связи.

Потом много говорили и писали, что он был пьян, у него в крови нашли 0,6 промилле алкоголя. Но я разговаривал с живущей в Париже племянницей Мартыненко, и она уверяла меня, что он не пьет, у него больное сердце.

Я разговаривал с французским журналистом, который брал интервью у пилотов самолета, который должен был взлетать сразу за Falcon с моей женой и де Маржери. Те пилоты говорили, что снега не было — был дождь, зачем тогда снегоуборщики?

Видимость в тот вечер составляла где-то 500 метров. Господин Мартыненко направился ко взлетной полосе, по которой должен был взлетать Falcon. У него не было на это разрешения, он знал о том, что у него нет этого разрешения, но он все равно ехал. Его заметили пилоты. Один из них успел сказать: «Что это за машина?» У меня отсюда логичное предположение, что если пилот видел машину, то водитель тем более видел готовившийся взлетать самолет. А он, словно ничего не видя вокруг, пересекает полосу, возвращается на нее и там останавливается. Он глушит двигатель, выходит из машины, отходит от нее. К этому моменту самолет уже пытается взлететь, ему доли секунды не хватило — правое колесо шасси задело крышу автомобиля. Falcon пролетел еще 200 метров, упал и взорвался.

Это я сейчас резюмировал все, что мне стало известно из отчетов французских расследователей. (Вервель берет лист бумаги, ручку и явно не в первый раз набрасывает схему взлетной полосы и ведущих к ней рулежных дорожек.) Вот здесь Мартыненко потерялся… Здесь проводили ремонтные работы электрики… Вот здесь пилот первый раз увидел машину. Вот снегоуборщик ушел, а потом вернулся, чтобы встать ровно перед самолетом.

Я не знаю, не понимаю, у меня нет объяснений. Слишком много совпадений, которые не увязываются у меня в голове друг с другом.

Сейчас российская сторона передала материалы дела французскому следствию. Эти бумаги переводят с русского, я буду должен получить к ним доступ. Когда приехал в Москву, то хотел поговорить с кем-то из ваших официальных лиц. Но мне сказали, что такое возможно только через официальную процедуру обращения. Я не знал об этом. Общался здесь с французскими журналистами, с российскими. Но я, скорее, сам ставил перед ними вопросы и искал ответы, чем что-то отвечал.

Я встречался здесь с адвокатами господина Мартыненко. Мы говорили об этом деле, о том, насколько достоверны обнародованные сведения. Теперь договорились увидеться с ними еще раз в Париже. Я прекрасно понимаю, что они не всегда имеют право отвечать мне на все вопросы, они связаны подпиской [о неразглашении] перед следствием, адвокатской тайной. Знаете, возможно, я встречаюсь с ними для того, чтобы они увидели: во мне нет ненависти к Мартыненко. Я просто хочу понять, как такое могло произойти.

В СМИ много пишут, что это была простая халатность, несогласованность наземных служб. Но даже это не объясняет мне, почему на взлетную полосу въехала снегоуборочная машина и остановилась там, ничего не замечая вокруг.

Спустя месяц после трагедии мы встречались на следствии с родственниками погибших пилотов. В отличие от меня, они вопросов не поднимают, они приняли версию о том, что произошел несчастный случай. Я не хочу так быстро с этим соглашаться. Мы много общаемся по телефону с дочерью де Маржери, но пусть это останется нашими личными разговорами.

Я не ненавижу Россию и все, что с ней связано. Де Маржери помогал вашей стране, он был близким человеком для Владимира Путина. Он был противником санкций в отношении России; Total подписывал договор с «Новатеком». Во Внуково де Маржери возвращался после встречи с вашим премьером Дмитрием Медведевым, меры безопасности были выше обычного. Тем меньше все происходящее понятно для меня.

Мы незадолго до случившегося купили дом в южной части Франции, делали там ремонт, планировали жить.

Жена звонила мне сначала в воскресенье, 19 октября, вечером. А потом в понедельник днем из ресторана, где обедала вместе с пилотами своего рейса. Обычный голос, обычный разговор, ничего особенного не было. Впереди был такой же обычный рейс «Москва—Париж», три часа лететь и сопровождать де Маржери. Это была просто работа.