истории

День учителя истории В Риге прошел «марш легионеров СС». Репортаж Ивана Колпакова

Источник: Meduza

В Риге в понедельник, 16 марта, состоялось «шествие латышских легионеров СС». По свидетельствам очевидцев, в 2015-м на марш памяти вышло больше людей, чем в предыдущие годы. По предварительным оценкам рижской полиции, в шествии участвовали полторы тысячи человек (и всего несколько самих легионеров). Незадолго до марша Полиция безопасности Латвии заявила, что местные политические активисты получили из российских источников финансирование на «контрмероприятия». Несмотря на это, столкновений с «антифашистами» и пророссийски настроенными активистами не случилось. За «маршем легионеров» наблюдал журналист «Медузы» Иван Колпаков.

В десять утра, за час до начала шествия, пара сотен человек с цветами и маленькими латвийскими флажками в лацканах (их носят тут на манер русских «георгиевских лент») уже собирается в старом городе возле церкви Святого Иоанна. Это один из самых красивых лютеранских храмов Риги; под его стенами каждый день веселые лоточники продают деревянное, керамическое и домотканое барахло — как бы местное, но иногда и китайское. Лоточников не могут сдвинуть с места даже латвийские националисты, разве что пробиться к ним немного труднее обычного.

Пока граждане с цветами, плакатами и флагами растерянно толпятся возле церкви, в Святом Иоанне идет поминальная служба, на которой присутствуют только легионеры и организаторы марша (главный организатор — «Ястребы Даугавы», латвийская националистическая и антисоветская организация, учрежденная после Второй мировой латышскими легионерами СС; существует до сих пор).

Немного возвышаясь над соотечественниками, прямо на церковь почти не моргая глядит Романс Юстс — человек в коричневой кожаной дубленке, шляпе, ковбойском галстуке; с пышными усами и седой эспаньолкой. «Отец мой каждый год на марш ходил, он бывший легионер. Отец моей жены, тоже бывший легионер, сейчас в церкви на службе», — на чистейшем русском объясняет он мне. Сам Юстс учился в московском «кульке», в 1990-е успел пожить на Тенерифе («работал по специальности») и в Париже («торговал одеждой»), а в 2001-м вернулся в Ригу и основал свой бизнес по продаже табака и курительных трубок.

— Для меня это абсолютно нормальная дата, — спокойно продолжает Романс Юстс. — Это как прийти на могилу. Я прихожу каждый год и кладу цветы.

— А как ваши русские друзья к этому относятся? — спрашиваю я.

— Мы с русскими друзьями стараемся не трогать этот вопрос. Но всегда все можно объяснить, если человек умеет слушать. Многих из моих друзей-русских тоже в свое время раскулачивали, репрессировали. Они тоже знают, что это такое…

— А вам-то все это как? Как вам тут? — встревает в разговор Агрис Петерсонс, круглолицый и небритый продавец недвижимости.

— Неуютно, — отвечаю я.

— Сейчас тут спокойно, — успокаивает Петерсонс. — Вот три года назад были столкновения. Раньше были «ваши» и «наши», а сейчас такого нет. Понимаешь, мы же не выступаем против народов, мы выступаем против режимов. А тогда не было выбора…

— Или к стенке, или в отдельный батальон, который назывался «добровольческим», — подхватывает Романс.

— Учи историю, — тихонько, себе под ноги говорит Петерсонс.

Пока мы болтаем с Романсом и Агрисом, людей рядом с церковью становится все больше. Из переулка небольшой группой, но с угрожающим видом выплывают мрачные люди (почему-то) с литовскими флагами; молодые парни и девушки с одинаковыми плакатами на английском «Нет нацизму, нет коммунизму и нет империализму» выстраиваются в колонну; даже продавцы перестают суетиться над товарами.

— Вы говорите «ваши» и «наши», а украинский кризис? — спрашиваю Романса.

— Я чувствую сплочение. Мы, латыши, хуторяне. Едешь по стране — и видишь хутор, и все там свое. Все сам делает латыш и не представляет себе жизнь в колхозе. И в свое время латыш защищал свой хутор. А сейчас хуторяне больше сплотились, — говорит Юстс и задумывается. — Один в поле не воин.

Толпу начинают распихивать охранники в грязно-зеленых куртках, из церкви выходят двухметровые латышские националисты в галстуках и черных куртках, следом за ними появляются легионеры в шинелях — седые улыбчивые деды. Легионеров, кажется, всего трое, и националисты словно бы прикрывают их собой от толпы (бывших бойцов СС в Латвии в живых осталось всего несколько десятков; многие из них 16 марта — неофициальный день латышского легионера — предпочитают проводить не в центре Риги, а за городом, в Лестене, где находится братское кладбище). Возглавляет шествие священник.

Толпа движется по узким улочкам старого города в сторону монумента Свободы, чтобы возложить там цветы — в память о солдатах, воевавших в добровольческом батальоне Ваффен. Националисты затягивают латышские военные песни. «Сработали на опережение! — хихикает главный редактор русскоязычного латвийского издания „Спектр“ Антон Лысенков, прыгающий возле толпы с фотоаппаратом. — Там дальше сидит мужик с аккордеоном, который каждый год, когда они появляются, играет „Прощание славянки“, они его решили опередить!»

И правда: где-то на исходе марша, когда шествие оказывается в двух сотнях метров от монумента Свободы, стоит печальный бородатый мужчина, а возле его ног — поверженный аккордеон. Националисты, легионеры, пожилые господа и дамы с цветами, студенты в черных куртках (откровенных наци тут нет) проходят мимо него, продолжая стройно петь свои песни, которые в узких улицах звучат протяжно, словно хор в храме.

* * *

В своем праве на шествие по центру Риги легионеры, националисты и их сторонники ссылаются на решение Нюрнбергского процесса, который не признал членами СС тех, кто был вовлечен в работу на нацистов против своей воли. Антифашистские организации, напротив, считают «марш легионеров» прославлением нацизма. Противостояние это длится много лет подряд — с 16 марта 1994 года, когда состоялось первое шествие (16 марта 1944-го латвийские части войск СС впервые совместно участвовали в боевых действиях против советских войск у реки Великой). С тех пор День латышских легионеров успели назначить государственным праздником (в 1998-1999 годах) и разжаловать обратно в «неофициальное» мероприятие (которое, тем не менее, проходит каждый год при любой погоде).

Однако нынешний «марш легионеров» — событие для Латвии более неудобное, чем когда-либо. Во-первых, шествие латвийских легионеров по центру столицы не одобряют в Европейском союзе, при этом Латвия в 2015-м председательствует в Совете ЕС (в прошлом году правительство Латвии даже запретило своим министрам участвовать в акции, запрет сохранили и в 2015-м). Во-вторых, «марш легионеров» — красивая картинка для российского телевидения, а уж в условиях информационной войны — тем более.

Разумеется, в тех же самых условиях накануне «марша» появились слухи о «готовящихся провокациях». В частности, руководитель латвийской Полиции безопасности Нормунд Межвиетс заявил, что российский фонд «Общество правовой поддержки соотечественников» через бельгийскую негосударственную организацию собирается потратить 25 тысяч евро на «контрмероприятия» 16 марта. Межвиетс сказал, что «на полученные средства называющие себя антифашистами люди проведут семинар-конференцию с участием псевдоученых», а также примут участие в уличных акциях.

В итоге рижская дума в 2015 году решила свести опасность столкновений между «антифашистами» и националистами к минимуму, согласовав все заявленные ими мероприятия, но на разное время.

* * *

Облокотившись на желтый металлический заборчик, которым от зевак огорожена площадь перед монументом Свободы, стоит высокий седой мужчина в кипе. Вокруг него вьются журналисты, а он без умолку болтает. Этот мужчина — Эфраим Зурофф, израильский историк американского происхождения, глава иерусалимского отделения Центра Симона Визенталя, прославленный «охотник» на нацистских преступников.

Уже много лет Зурофф критикует страны Балтии, настаивая на том, что они отказываются привлекать к суду нацистов, искажают правду о Холокосте и пытаются поставить знак равенства между преступлениями нацистского и коммунистического режимов.

«Моя цель здесь, — скороговоркой повторяет он мне то, что уже не раз говорил сегодня, — протестовать против этого марша. Этот протест основан на трех аргументах. Первое: мы не думаем, что люди, боровшиеся за победу нацистской Германии, должны прославляться как герои; это был самый разрушительный режим в человеческой истории и это драматически дисквалифицирует их как героев. Второе: многие люди до вступления в латвийский легион СС были причастны к убийствам евреев — латвийских и привезенных сюда для убийства. Третье: вся эта вещь основана на мифе. Они пытаются представить этих людей как людей, боровшихся за свободу Латвии. Но это абсурд, потому что у нацистов не было намерений предоставить Латвии независимость!»

«Героями должны быть те латыши, которые спасали евреев», — добавляет он раздраженно.

— Слушайте, а вы тут уже в который раз? — спрашиваю я у Эфраима.

— Думаю, это мой четвертый марш.

— То есть вы ездите каждый год?

— Нут, я пропустил несколько, — задумчиво отвечает историк. — Пару раз марш назначали в шаббат, так что я не мог приехать…

— Надо учить историю! Учите историю! — прерывает нас дед; он орет прямо в камеры телеоператоров.

— И что, какие-то изменения в латвийском обществе по поводу маршей вы замечаете? — говорю я Эфраиму.

— Одно важное изменение произошло, да. Правительство в последние два года предпринимает определенные шаги… Нет министров, участвующих в марше. Но это спасибо Путину! Спасибо аннексии Крыма. Это послало месседж местным, что им нужны новые ценности! — отвечает Зурофф и ретируется.

* * *

Спустя час после возложения цветов в плотном кольце полиции возле кафе на площади стоят мужчины: они надевают одноразовые халаты с желтыми наклейками «дезинфекция», распределяют между собой пластмассовые ведра, швабры и веники. В отличие от участников шествия, в этой толпе громко говорят по-русски и много шутят. «А можно мне вместо веника швабру? — говорит один из мужчин. — С веником как-то несолидно!» Через толпу журналистов к ним пробивается бабушка. «Убьют — так сразу на кладбище сразу в белом!» — говорит она, нацепляя халат. «И венок есть!» — добавляет мужчина (который и впрямь держит круглый венок, украшенный цветами и лентами с надписью «В память о жертвах нацизма» — по-латышски и по-английски). «И почетный караул тоже есть!» — говорит его напарник и хохочет.

— Ой-ой, как-то непривычно, — смущенно произносит молодой человек, напяливая халатик. Он представляется Александром, «работником науки» и членом организации «Мир без нацизма».

— А зачем вам вот это все — швабры, веники?

— Потребность возникла! — говорит Александр и, доверительно наклонившись ко мне, добавляет: — Две тысячи человек в этом году на марше! Я заметил и пронацистскую агитацию, и железный крест на эстонском флаге.

— Ну, я ничего такого не видел. Да и украинских флагов не было, очень стилистически выверенное было мероприятие, — сказал я.

— Были украинские флаги, были. А пропагандистская машина латвийского телевидения накачивает население антирусскими мифологемами! — парировал Александр.

— А русское телевидение?

— Понимаете, — Александр вновь прильнул ко мне, — на российском телевидении подход тоньше. Не допускается откровенного вранья.

— Ну а про Украину-то — нет?

— Про Украину я скажу так. Если люди Донбасса хотят быть независимыми, они должны быть независимыми. Право народа на самоопределение — такая штука.

Александра подхватили под ручки соратники — все они спешили на площадь, чтобы ее «дезинфицировать». «Проводи этого, последнего, лаборанта», — сказал полицейский коллеге, кивнув на замешкавшегося «дезинфектора».

Мужчины и женщины в халатах принялись разбрызгивать по площади воду из ведер и яростно драить асфальт швабрами. Все они выглядели необычайно озорно. «Всё привезли! А еще ведра можно домой забрать!» — делились «дезинфекторы» впечатлениями. Вдоволь наигравшись со швабрами, они подошли вплотную к монументу, который уже весь был завален цветами после «марша легионеров».

«Куда же они будут свой венок класть?» — спросил я у коллег. Вопрос был лишним: к венку предусмотрительно полагалась тренога. Люди в халатах выстроились в шеренгу перед памятником и взяли в руки большие плакаты с репродукциями фотографий времен Второй Мировой войны, изображающих, в основном, жертв лагерей. Несмотря на это, им все равно было весело. «Защитим культурные ценности!» — весело говорил высокий седой мужчина. «От нападок!» — со смехом отвечала ему женщина.

Тем временем за ограждением возникли три латышских националиста с плакатами «Противники фашизма из Кремля — такие же, как пингвины из Арктики: их нет» и «Деньги за работы по уборке можно получить в посольстве России» (впрочем, поверить во второе утверждение было решительно невозможно). За тем же ограждением, но с противоположной стороны пожилые женщины кричали: «Ужасно! Ужасно! Ужасно!» и «Что за безобразие рядом с нашим памятником!»

Зрители, прежде мирно следившие за «маршем легионеров», начали закипать. Молодой человек в спортивной куртке что-то громко по-латышски кричал толстому мужику в кожане.

— Ну да, ну да, ну да, — глумливо кивал головой толстяк — и весь сиял.

— Ах ты, ты! Да ты же понимаешь по-латышски! — парень перешел на образцовый русский язык. — Когда захочешь! Живет тут 40 лет и не может выучить язык!

— Ну да, — все так же лыбился толстяк. Но вдруг он закричал: — Юрмала наша! Крым! Отлично! Главное, чтобы не было войны! Лу-ка-шен-ко! Пу-тин! Лу-ка-шен-ко! Пу-тин!

Вокруг толстяка собралась толпа. Орали все. «Учите историю! Историю надо учить! Это все потому, что вы не учите историю!» — причитала пенсионерка. 

Между орущими бродил и что-то бубнил себе под нос неприметный дядька с плакатом «Остановить еврейскую красно-коричневую фашистскую агрессию» (или что-то в этом духе). Он так долго и так нудно топтался, что его наконец заметили — и начали слушать. Речь дядьки, посвященная евреям в руководстве СССР и фашистской Германии, имела оглушительный успех.

Но и толстяк не унывал. «Такое мероприятие! Хоть пирожками покормите!» — говорил он, обращаясь почему-то к полицейским.