истории

Истории блокадников, «Железная кость», одинокий «Стоунер» Галина Юзефович — о трех бескомпромиссных книгах

Источник: Meduza

Еженедельно по просьбе «Медузы» литературный критик Галина Юзефович рассказывает о самых интересных книжных новинках, изданных в России. Новый обзор посвящен трем честным и бескомпромиссным книгам — «Живым картинам» Полины Барсковой, «Железной кости» Сергея Самсонова и «Стоунеру» Джона Уильямса.

В сегодняшний обзор включены книги, явно написанные с прицелом в вечность — без скидок на читательские слабости и ожидания, без компромиссов и, как мне думается, без особых надежд. Книги, появившиеся потому, что автор не мог удержать их в себе. Чтение не сказать чтобы легкое, но вызывающее бесспорное уважение — пополам с известной оторопью.

Полина Барскова. Живые картины. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014

Полина Барскова — не только поэт, но еще и ученый-гуманитарий. И главная ее не то любовь, не то болезнь, не то предмет научных исследований (а на самом деле, все сразу) — это блокада Ленинграда, которую Барскова исследует в обеих своих ипостасях — поэтической и академической. Как ученый она пишет о блокаде большую монографию, основанную на архивных материалах, как поэт выпустила цикл стихов «Справочник ленинградских писателей фронтовиков 1941–1945». Новая ее книга «Живые картины» — тоже про блокаду, но теперь к двум уже известным лицам Барсковой добавляется третье: на сей раз она отправляется в свое персональное чистилище, облачившись в маскарадный костюм прозаика.

Маскарадный — потому что, конечно, никакая это не проза. Скорее можно говорить, что «Живые картины» — проекция личности автора (напомню, пишущего стихи про блокаду и одновременно работающего над научной книгой о ней), отлитая — действительно, в условно прозаический текст, если считать таковым любой текст без выраженного размера и рифмы, да еще и разбитый на главы.

Воспоминания детства переплетаются на страницах книги с историями блокадников (самая щемящая из них — про любовь между женщиной-искусствоведом и мужчиной-художником, оставшимися умирать в мертвом ледяном Эрмитаже), случайные впечатления и выцепленные зорким глазом детали — с живыми голосами из прошлого. Композиция дергается, как при съемке «с руки», метания авторской мысли порой угадываются лишь по светящемуся энергетическому хвосту, а поток ассоциаций кажется непредсказуемым и не всегда прозрачным. И тем не менее из всего этого — из непережитых травм, своих и чужих страхов, из цитат и визуальных образов — складывается какой-то удивительно достоверный оттиск страшного времени. Если уж говорить о блокаде, то, пожалуй, именно так — как о личном переживании, как о собственном опыте, длящемся и не завершенном.

Сергей Самсонов. Железная кость. М.: РИПОЛ Классик, 2015

Если можно представить себе книгу, расположенную на противоположном конце эстетического спектра по отношению к «Живым картинам» Барсковой, то это — «Железная кость» Сергея Самсонова. Чугун и сталь против рвущейся и летучей субстанции человеческой жизни, завод и зона — против блокады и Эрмитажа, по-платоновски тяжкий и гулкий язык — против порхающего поэтического, без малого семьсот страниц — против ста с небольшим.

Новый роман Сергея Самсонова — произведение, которое вообще непонятно как могло появиться сегодня, да еще в голове человека, родившегося в 1980 году и, по сути дела, заставшего только горькое послевкусие советской эпохи. Между тем его герои с говорящими фамилиями Чугуев и Угланов — оба выходцы из города Могутова (под этим названием скрывается Магнитогорск) и та самая пресловутая «железная кость» — представляют собой идеальные образы позднесоветского агитпропа. Потомственные металлурги, яростной любовью влюбленные в выплавляемую ими сталь, ревнители пролетарской чести, готовые приносить любые жертвы и требовать их с других, они словно бы сошли с плаката 1970-х — утратив, впрочем, по дороге романтическую нечеткость прорисовки и сентиментальный флер.

То сходящиеся, то расходящиеся истории сталевара Чугуева и сталелитейного олигарха Угланова, сплавленные в сложную и не всегда постижимую разумом конструкцию, обладают чертами настоящего постсоветского эпоса. Гибель и новое рождение отечественной тяжелой промышленности, личный успех и коллективный крах, бандиты и почти не отличимые от них менты, чугун, сталь, кровь, а также, разумеется, обязательные в этом ряду сума и тюрьма — Самсонов берет изъезженную до невозможности тему 1990-х — начала нулевых и говорит об этой эпохе так, как никто до него.

Однако главное в романе Самсонова — не «что», а «как», и настоящий герой «Железной кости» — не сталь даже, но язык. Тяжелый, нарочито и продуманно неповоротливый, сложный, лаконичный и вместе с тем какой-то антикомпактный — он одновременно и главный бонус, и главная проблема романа. Продираться сквозь текст неимоверно трудно (прочесть больше двадцати страниц подряд — как отстоять смену в горячем цеху) и в то же время захватывающе интересно. Более того, потом непросто переключиться на что-то иное: все, написанное не по-самсоновски, кажется слишком простым, грубым и каким-то неорганичным.

Коротко говоря, это не та книга, которую порекомендуешь другу в отпуск, но если Самсонову повезет, то лет через пятьдесят нашу эпоху и ее литературу будут изучать именно по его роману.

Джон Уильямс. Стоунер. М.: Corpus, 2015

Если книгам Полины Барсковой и Сергея Самсонова до статуса официальных шедевров еще жить и жить (и перспективы не вполне ясны), то со «Стоунером» Джона Уильямса все уже понятно. Уильямс, американский литератор второго ряда, выпустил свой роман в 1964 году, в покое и умеренной безвестности прожил еще тридцать лет и был окончательно забыт после смерти. Однако в 2003 году «Стоунера» где-то откопали составители серии New York Review Books Classic, переиздали с предисловием ирландского классика Джона Макгахерна, подняли на щит, и с этого момента началось шествие романа по миру — тем более триумфальное, что совершенно неожиданное. Сегодня никаких сомнений в том, что роман Уильямса — чистейшей воды жемчужина и одна из величайших вершин американской литературы ХХ века, ни у кого не осталось. Во Франции Уильямса переводит и превозносит Анна Гавальда, критики всего мира поют ему осанну и — вот уже почти десять лет «Стоунер» не покидает списки бестселлеров.

Первое, что нужно сказать о романе Уильямса, — все расточаемые ему похвалы расточаются не напрасно: это правда потрясающий текст (в потрясающем, надо заметить, переводе Леонида Мотылева). Во-вторых, важно предупредить, что текст этот образцово неяркий, приглушенный, обманчиво бедный на выразительные средства и как будто слегка подсушенный. И в-третьих, будьте готовы: немногие произведения мировой литературы способны пробуждать в читателе столь острое — вплоть до физического дискомфорта — чувство сопереживания.

Пожалуй, это главное. Сюжет (как сюжеты большинства по-настоящему важных романов) прекрасно укладывается в предложенную некогда Мопассаном универсальную формулу «Une vie» — «Жизнь». Уильям Стоунер (явное альтер-эго автора), крестьянский паренек с загрубевшими руками, приезжает учиться в сельскохозяйственный колледж, но вместо того чтобы изучать химию почв, самым безответственным образом влюбляется в английскую литературу. Как это часто бывает, любовь меняет Стоунера — он словно бы просыпается от двадцатилетней спячки и становится другим человеком. Этому новому Стоунеру нет обратного пути на ферму — конечно же, он идет в аспирантуру, а после остается преподавать на родной кафедре. Все, что с ним будет происходить дальше, — это история одинокого интеллектуала, трогательного сухаря и, по большому счету, неудачника. Несчастливый брак, захлебнувшийся роман с младшей коллегой, ровная скучная карьера, единственная изданная (и не принесшая своему создателю ни славы, ни почестей) книга, тихая смерть от рака…

Словом, обычная жизнь обычного академика средней руки, любителя чтения, молчуна и зануды. Объяснить, в чем тут магия и как она работает — редкий случай, не возьмусь. Но, пожалуй, это тот еще более редкий случай, когда могу сказать: читать обязательно.