истории

Бабушка — это святое Журналист Роман Супер рассказывает о том, как искал работу на телевидении

Источник: Meduza

В августе 2014 года телеканал РЕН ТВ закрыл «Неделю с Марианной Максимовской» — одну из последних независимых аналитических программ в большом российском эфире. По просьбе «Медузы» бывший корреспондент «Недели» Роман Супер рассказывает о том, как он искал работу на телевидении.

Конец лета 2014-го. Я в отпуске. Гощу у родителей. Через неделю должен выйти на работу. Через две — ехать в командировку. Через три — в другую командировку. 5 сентября должен капнуть аванс. 20 сентября — оклад. К Новому году планирую закрыть ипотеку. Вдруг смска.

«Друзья, ну вот и пришел тот самый момент. Нас закрыли. Спасибо вам за все».

Так моя начальница — ведущая программы «Неделя» М.А. Максимовская — сообщила о том, что ни 5-го, ни 20-го денег не будет. Ипотеку я не закрою. Отпуск затянется. Работа кончится. О причинах закрытия вслух не говорилось. Как об очевидных.

Когда я увольнялся и заполнял обходной лист, в каждом кабинете слышал одно и тоже: «Как жаль, что вы уходите, вы — лучшее, что мы видели за последние лет пять по телевизору. Уверены, что такой талант не пропадет, вас с руками сейчас оторвут». Говорили тетеньки из бухгалтерии, видеоархива, отдела предэфирной подготовки… и ставили подписи, приближающие меня к увольнению.

Никакой паники или депрессии не было. Я пришел домой с трудовой книгой и уверенностью, что уже через неделю буду работать в любом другом месте, каком только пожелаю. Качество информационных программ низкое. Конкуренция среди информационных тележурналистов — ничтожная. Мой опыт, мои умения, мой стиль, факинг харизма, телегеничность — да оторвут с руками и ногами. Хочешь — в прямой эфир меня сажай в студию. Хочешь — отправляй в любую точку мира, привезу репортаж на миллион просмотров. Хочешь — в Госдуме уничтожу Железняка за семь минут.

Первый звонок.

Назначает встречу один из шеф-редакторов новой информационной программы на НТВ, название которой («АД») как бы намекает на то, что многие сотрудники этого телеканала каждым рабочим днем готовят себя к суровой загробной жизни. Встретились с ним у Останкинского пруда. Погода хорошая. Утки. Собеседование.

— Рома, видел твой лайк под постом у Дмитрия Ольшанского в фейсбуке. Скажи, что это значит?

— Под каким постом?

— О том, что украинцы устроили в Донецке, Луганске. Что значит твой лайк?

— Не помню. Но, думаю, текст был написан талантливо.

— Талантливо. Но он еще и по существу очень верный.

— Не помню.

— Что ты думаешь вообще об Украине?

— Война. Что об этом можно думать? Это очень плохо.

— Плохо. Но ты понимаешь, что Россия в этой ситуации играет на повышение?

— Думаю, что Россия участвует в войне, которой не должно быть.

Наматываем круги. Погода хорошая. Утки. Шеф-редактор объясняет, что вот сейчас наступают времена, когда журналист может реализовать себя на 100 процентов. Что девяностые были журналистикой бандитов. Нулевые — журналистикой приспособленцев. А сейчас журналистика — гражданская. Игра на повышение.

— Так а чем я вам могу помочь? В смысле, вы же мне что-то хотели предложить?

— Пока, Ром, не знаю, можем ли мы тебе что-то предложить. Ты сам подумай, можем ли? И позвони.

Я ехал домой на монорельсе и грустил: шеф-редактор не спросил, что я умею, что я хочу, в каких жанрах чувствую себя комфортно. Мы не решали вопрос про зарплату, про то, кто будет режиссером программы, как будут выглядеть сюжеты. Мы не беседовали о профессии ни секунды. Я слушал монолог про войну на Украине. А рядом с нами плавали утки. Как говорил Эдвард Марроу в фильме про журналистику «Доброй ночи и удачи», «если ты крякаешь как утка, ходишь как утка, — ты и есть утка».

Через две недели после нашей встречи шеф-редактора НТВ уволили с формулировкой «чтоб этот здесь не работал, ясно?» Не знаю, что стало причиной. Под чьим постом в фейсбуке начальники этого шеф-редактора увидели его лайк. Но, выходит, лояльность все равно не является безусловным иммунитетом. Хоть татуировку президента на копчике сделай — все равно не защищен. Игра на повышение, о которой говорил редактор, для него обернулась курсом на понижение. Впрочем, это несчастный случай. Иначе не объяснишь.

Второй звонок.

Топ-менеджер не менее федерального телеканала. Встречаемся в кафе. Человек с широкой улыбкой в пиджаке подсаживается ко мне за столик, предлагает перейти на ты и тут же разворачивает разговор на тему сепаратизма на Украине:

— Рома, я себе хорошо представляю, каким мог бы быть твой фильм про будни ополчецев в ДНР. Можно круто сделать, не хуже, чем мужики из Vice делают.

— Можно. Но вряд ли какой-либо из российских телеканалалов покажет фильм о сепаратистах таким, каким его сняли бы мужики из Vice.

— Почему?

— Потому что сепаратисты ведут себя так, как ведут себя головорезы на войне. Государство же решило, что они патриоты России, а не головорезы.

Топ-менеджер сник и больше не улыбался. О зарплате, о том, чем вообще я могу быть полезен телеканалу, мы, разумеется, не говорили. Я ехал домой на метро и снова грустил: единственной и главной темой собеседований при трудоустройстве на ТВ стала не профессия, а война.

Через три месяца после нашей встречи топ-менеджера назначили еще большим топ-менеджером. Выше — только генеральный.

Третий звонок прозвучал от «Звезды». Я подумал, что телеканал, принадлежащий министерству обороны, вместо микрофона сразу выдаст мне автомат, «георгиевскую ленту», военную форму и заставит коротко подстричь волосы, чтобы я не расплодил вшей в редакции. Я перезвонил и сказал, что прийти на собеседование не могу. И не пошел.

Пошел к бабушке на пироги.

Бабушка моя — человек простой, не очень образованный, но по-житейски мудрый и интуитивно всегда здорово отличавший зло от добра. И пироги у нее такие, какие должны быть у бабушки. Пьем чай. Едим:

— Рома, что у тебя с работой?

— Хреново, бабушка.

— Но ты же такой талантливый. Как это хреново?

— Это сейчас никого не волнует. Журналисты стали солдатами на войне. Берут только проверенных, лояльных и с хорошим здоровьем.

— Суки.

— Кто?

— Кто-кто. Обама. И украинцы. Всем нагадили. Даже моему внуку.

— Обама? Мне? Почему? Украинцы?

— А кто эту войну развязал? Обама. И украинцы. Рома, ну а почему нельзя заниматься не политикой, а как Малахов?

— У Малахова вон тоже был эфир про Крым, если я не ошибаюсь.

— Ну и хорошо, что про Крым. Молодец Малахов. Сейчас надо про Крым передачи делать. Важно всем рассказать, что он наш. И всегда был нашим. С капустой попробуй пирожок.

Жую и понимаю, что этот вирус распространяется гораздо быстрее Эболы. От телевизионных начальников, через телевизоры, в бабушкин мозг, в пирожки, в капусту, во все. Точно такой же разговор чуть позже повторился у дедушки жены — одноногого героя, прошедшего ВОВ: киевская хунта, Крым наш, киевская хунта, Крым наш! Дедушка при этом, как и бабушка, ужасно сожалеет, что я остался без работы. Обама.

Когда звонки с телеканалов прекратились, появилась паника. Потом депрессия. Потом ощущение конца света. Будто сильные невидимые руки прижали меня к стене. Работы нет. Пытаясь ее найти, на собеседованиях я слышу вопросы, которые должны задавать офицеры силовых ведомств, принимая на работу выпускников школы ФСБ.

У меня ипотека. Маленький ребенок. И жена в ремиссии. Думай. Думай! ДУМАЙ!

Потратив последние деньги от последней зарплаты, я стал звонить своим друзьям, работавшим на федеральных каналах. Возможно, есть какой-то хитрый способ… бочком… аккуратненько… протиснуться между отделом, отвечающим за неправду, и отделом, отвечающим за полуправду, в какой-то третий отдел, отвечающий за какую-нибудь звеняющую пустоту — как мудро завещала моя бабушка (быть как Малахов)? Друзья отвечали, что аккуратненько сейчас не получится. Либо ты надеваешь погоны, либо ты в штатском и занимаешься чем-то совсем другим. На телевидении развернута полномасштабная война. Все силы, бюджеты, ресурсы — все для фронта, все для победы. В тылу тоже стремно. Телегенералы на постоянном нервяке.

Один мой приятель — как раз с генеральскими погонами на ВГТРК — по несколько суток в неделю не выходит из своего кабинета, все время разрывается телефон, начальство каждые 15 минут раздает новые психоневрологические приказы:

— Когда все только начиналось и Янукович только бежал из Украины, спасал кокаин. Сейчас уже не спасает, Рома! Жопа полная. Держусь только благодаря хорошему метаболизму и вопреки здравому смыслу. На автопилоте. Напряжение невыносимое. У меня кровь из глаза однажды пошла от перенапряжения.

— У ваших зрителей тоже кровь из глаз. Зачем ты тогда это делаешь?

— Семья.

Все всё понимают. И телевизионные начальники понимают лучше других. Ощущение, что все вот-вот схлопнется для многих телевизионщиков — мотивирующее ощущение. Завтра схлопнется — в профессии, в экономике, вообще в стране — значит сегодня надо выжимать из работы по-максимуму. Значит нужно на все соглашаться, врать так, как прикажут врать. Прикажут ведущим раздеться в прямом эфире, залаять, сделать героиновую инъекцию в прямом эфире — разденутся, будут лаять, вмажутся героином — все что угодно. Лишь бы успеть накопить денег и вместе с семьей запрыгнуть на уходящий поезд.

В октябре 2014-го заместитель Олега Добродеева Сергей Архипов покинул свой пост и уехал жить и работать за границу. В пресс-службе ВГТРК прокомментировать эмиграцию Архипова отказались, ограничившись четырьмя словами: «Уехал работать в Европу».

Мой хороший друг — талантливый и добрый человек — проработал много лет на ВГТРК начальником отдела: все это время чертыхался, страдал, было противно, долго терпел… Чтобы добиться главной гуманитарной цели: вместо «России» и России — жизнь и работа в Европе. Добился. Получил ВНЖ в уютной стране Евросоюза и уехал с семьей.

Да что уж там. Приезжайте летом в Юрмалу и пройдитесь по набережной. Каждый пятый — если не каждый четвертый — встречный окажется генералом российского телевидения. Квартиры и дома в Латвии тысячами квадратных метров выкуплены российскими журналистами и телеведущими.

Я все думал и думал. Вот раньше я с подозрением смотрел на своих однокурсников по журфаку, которые после окончания университета пошли работать не по профессии, а, например в пресс-секретари Ольги Голодец. Или, например, в помощники к Павлу Астахову. Как так можно? Во-первых, это ужасная скука. Во-вторых, быть помощником Павла Астахова — значит только перед сном снимать с головы повязку с надписью: «Я ЕМ ДЕТЕЙ». А в остальное время — ее носить.

Но теперь разве так просто ответить на вопрос: какое из двух зол злее — условное минэкономразвития или условная дирекция правового вещания НТВ? Теперь этот вопрос очень даже спорный.

Телевидение стало государством. Государство стало тем, что показывает телевизор. Тележурналист больше не отличается от госчиновника (который, к слову, тоже давно купил квартиру у моря, но не в Крыму). Госчиновник больше не боится тележурналиста (хотя должен жить в постоянном страхе). Телевизионное интервью теперь напоминает летучку, на которой встречаются подчиненный (журналист) и начальник (представитель власти). Телевизионные информационные сюжеты превращают мозги бабушек в то, что должно быть начинкой бабушкиных пирогов. В фарш.

В общем, пока буду печь пироги. А там — посмотрим. Добавить частями просеянную через сито муку с солью. Замесить мягкое, слегка липнущее к рукам тесто. Месить руками 15–20 мин, в комбайне — 8 минут. Готовое тесто положить на рабочую поверхность и месить еще несколько минут. Достать фарш. Отщипывать от теста небольшие кусочки, расплющивать руками или раскатывать скалкой, вырезать круги нужного диаметра (примерно 8–10 см), на середину которых класть 1–1,5 ч. л. фарша. Если тесто после подъема осталось слегка липким, присыпать рабочую поверхность мукой.