Дом кузнеца Кириллова — один из самых поразительных памятников архитектуры в России Но на его ремонт удалось собрать удивительно мало. Рассказываем, почему это ужасно несправедливо
Всю жизнь уральский кузнец Сергей Кириллов украшал собственное жилье, доставшееся ему по наследству: на крышу своего дома в селе Кунара в Свердловской области он водрузил пионеров и советские антивоенные лозунги, стены украсил невероятной резьбой, цветным портретом Ленина и зайчиком на самокате. Дом давно стал местной достопримечательностью, поддерживать здание в порядке помогали волонтеры и активисты. В 2018 году следить за ним стало сложнее: здание попало в реестр памятников архитектуры, стоимость его ремонта выросла в несколько раз, а власти финансировать работы не собираются. Архитектурный журналист Ася Зольникова по просьбе «Медузы» рассказывает о парадоксальной (и необычной для России) ситуации, в которой люди, пытающиеся спасти памятник архитектуры, выступают против его охранного статуса.
На кладбище в уральском селе Кунара есть необычный памятник. Все его части — надгробная плита, башенка с крестом, ваза и цветы в ней — выкованы и ярко разрисованы. На надгробии — черно-белая фотография мужчины в пиджаке и светлой рубашке. И подпись: «Сергей Иванович Кириллов». Годы жизни: 1930–2001.
Кириллов был кузнецом, и этот памятник, как и многие другие на кладбище, он выковал сам. Некоторые могилы его односельчан обнесены замысловатыми оградами, которые сделал Кириллов. Одна из них — в виде стеблей облетевших одуванчиков. Это лишь малая часть того, что Кириллов успел создать за свою жизнь. А главным его проектом стал собственный дом. Сегодня это памятник архитектуры, который на картах так и обозначен: «Дом кузнеца Кириллова».
«Мир глазами простого человека — красивый, непонятный, яркий и очень-очень хрупкий», — написано в одном из отзывов на Google Maps.
На фасаде этого двухэтажного деревенского дома — несколько тысяч декоративных деталей: деревянных и металлических узоров, фигурок, надписей. Все выковано и вырезано вручную — Кириллов работал над этим практически каждый день на протяжении полувека.
В одном из последних телесюжетов, который сняли перед смертью кузнеца, он рассказывает, что начал украшать свое жилье, когда ему исполнился 21 год. Это была старая крестьянская изба, построенная дедушкой Сергея и перешедшая ему по наследству от родителей. Он переехал сюда в 1951-м, сразу после того, как женился на односельчанке Лидии Харитоновне.
Украшать дома и высаживать цветы агитировал односельчан председатель сельсовета Кунары. Сергей к тому времени был уже опытным кузнецом — во время Великой Отечественной войны успел поработать молотобойцем. Он выковал приземистую оградку для палисадника перед домом и раскрасил ее. А потом уже не смог остановиться.
Зачем деревенские жители украшали свои дома
Традиция украшать деревенское жилье широко разошлась по всей России сравнительно недавно, во второй половине XIX — начале XX века. Именно тогда сложился привычный образ деревенского дома с резными наличниками и ставнями, полотенцами и причелинами на двускатной кровле.
Если судить по историческим документам, до этого крестьянское жилье было предельно утилитарным и скромным. Одна из основных причин, почему его архитектура начала меняться, — отмена крепостного права: у зажиточных крестьян появились мода, средство и время, чтобы украшать деревенские избы.
Тогда же в обиход вошли современные печи — это позволило отапливать избу «по-белому» и не коптить стены — это позволило делать росписи, как в комнатах знаменитого Дома со львом в Саратовской области. Крыши все чаще строили не на самцах, а на стропилах — так что на вторых этажах появились светелки, мезонины, балкончики, объемные фронтоны. Въездные ворота украшали резными столбами и накладными узорами. На фасады помещали накладные ставни с резьбой и росписями и многоступенчатые карнизы. Часть элементов заимствовали из каменного строительства — делали, например, декоративные ниши, как в усадебных домах, или «рустованный тес» — деревянную имитацию кирпичной кладки.
У декора было много региональных особенностей. В районе Каргополя и вообще на Русском Севере (и в меньшей степени на Урале) было принято расписывать жилье — эта традиция восходила к старообрядческой книжной миниатюре, у мастеров которой учились первые художники бытовых росписей.
Бестиарий изображаемых существ тоже различался: северяне нередко помещали на стены львов и единорогов, пришедших из геральдических символов Великобритании во время торговли через Северный торговый путь. В нижегородской (иначе говоря, городецкой) резьбе в ходу были фараонки — полурыбы-полудевы, напоминающие русалок.
В приволжских и центральных областях России особенно часто встречались сложные формы наличников — это было связано с появлением пропильной резьбы: бахромчатые в Костромской и Ярославской областях, с драконами — на севере Подмосковья и в Тверской области.
Сейчас разница между регионами сгладилась: в советское время владельцы многих домов перевозили их с места на место, из города в город, из одного региона в другой. А после 1945 года люди часто разбирали брошенное жилье, так что наличники и двери нередко кочевали от дома к дому.
Пусть всегда будет мир
В советское время многие образцы деревянной архитектуры были уничтожены или искажены: росписи замазывали краской, от наличников избавлялись. Но традиция украшать деревенскую избу частично уцелела и обросла современной символикой: флюгерами в виде самолетов и знаками авиационных войск, героями сказок и мультфильмов, государственной символикой СССР, олимпийскими кольцами.
В доме Кириллова на ставнях и внешних стенах вырезаны шестилучные розетки — традиционные солярные символы. Однако по большей части декор далек от канонов: кузнец опирался на собственную фантазию, культуру середины прошлого столетия и политические события тех лет. Он приурочил украшение дома к юбилею революции, о чем свидетельствует кованая надпись на кровле: «Работа начата в 1954 г. и закончена в 1967 г. в канун 50-летия Великой Октябрьской социалист… революции».
Над этой надписью — всадник на коне в окружении четырех пионеров. У него за спиной взмывает вверх маленькая ракета. Как вспоминала жена кузнеца Лидия Харитоновна в телерепортаже о доме, муж сделал ракету после полета Юрия Гагарина в 1961 году («Радость какая была, что человек в космос полетел!»).
На корпусе ракеты и вдоль кровли выведен советский лозунг «Миру — мир». В официальной риторике он возник незадолго до того, в начале 1950-х. Пионеры держат в руках голубей и плакаты с двумя четверостишиями из песни на слова советского поэта Льва Ошанина, которую впервые исполнили в 1962 году, — «Пусть всегда будет солнце». Правда, здесь тоже не обошлось без авторской интерпретации Кириллова: в предложении «Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я» последнее слово заменено на «мир».
На центральном фронтоне выкованы строчки: «Летите, голуби, летите, для вас нигде преграды нет. Несите, голуби, несите народам мира наш привет». Судя по всему, они появились позже — это отрывок песни Михаила Матусовского «Летите, голуби» из фильма «Мы за мир» 1976 года.
Также фасад украшен множеством государственных символов: серпом и молотом, красными пятиконечными звездами, несколькими гербами СССР. На втором этаже над балконной дверью — профиль Ленина в цветах. На створках ворот изображены Илья Муромец (силуэт скопирован с полотна «Богатыри» Виктора Васнецова) и битва Челубея с Пересветом — она срисована с популярной картины советского художника Михаила Авилова 1943 года. Это тоже не случайно: во время войны и после нее сталинская культура обращалась к историческим темам, героям прошлого и полководцам.
Помимо фигурок людей, крыша украшена просечным железом, коваными вазами с цветами и петушками на водостоках. Все эти детали, даже самые мелкие, — разные и практически не повторяются. Черпал идеи Кириллов в том числе из советских журналов и открыток — находить их помогала дочь Людмила, которая делала вырезки и складывала их в большую папку отца с эскизами и чертежами.
Для дочери Кириллов собрал санки, машинку на педальном ходу и коляску с кузовом из лозы. Когда Людмила выросла и у нее появилась собственная дочь, кузнец посвятил ей украшение на двери между сенями и жилой частью дома — зайчика на самокате. Кроме того, Кириллов сам придумал и сковал круглую металлическую печь, расписал стены, вырезал из дерева рамки для фотографий и большую часть мебели — все украшено орнаментами из цветов и фруктов. Люстры и вазы на окнах также сделаны из металла.
Мастерская кузнеца находилась в малухе — части типичной крестьянской избы, куда после свадьбы отселяли молодых. По воспоминаниям родных, Кириллов проводил здесь все свободное время. В 1990-е он говорил, что работы в доме хватит еще лет на 20. Потом он умер — и вскоре здание начало ветшать.
После смерти Кириллова
В 2004 году в судьбе здания начал участвовать екатеринбургский политик Евгений Ройзман. В разговоре с «Медузой» он вспоминает, что знал этот дом с детства.
Однажды Ройзман ехал мимо и увидел, что на крыше не хватает одного из пионеров — его фигура проржавела и упала. Ройзман предложил помочь Лидии Харитоновне ее восстановить. На реставрацию одного этого элемента ушло полгода — он оказался крайне сложным в исполнении, отреставрировать его мог далеко не каждый мастер.
Ройзман привлек подопечных основанного им фонда «Город без наркотиков»: они ремонтировали дом в рамках «трудотерапии». Совместно со своей тогдашней женой Юлией Крутеевой Ройзман написал книгу об истории здания и работе, проделанной силами подопечных «Города без наркотиков». Из текста следует, что они целиком обновили всю внешнюю краску, привели в порядок самодельные санки и коляску, заменили окна и переложили крышу. Один из сотрудников фонда Игорь Злобин отреставрировал вазу с цветами, которая стоит перед малухой, починил печь, чтобы она больше не дымила, заменил проводку.
Родственники Ройзмана, пишет он в предисловии книги, «наладили баню» и «помогали по хозяйству» Лидии, которая жила в доме все это время. Она умерла в 2019 году, ее похоронили рядом с мужем.
Дом Кириллова с самого начала привлекал много внимания: первый телесюжет о нем вышел еще 1966 году. В СМИ и блогах встречаются упоминания о том, что в 1999-м дом стал лучшим на Всероссийском конкурсе самодеятельного деревянного зодчества (однако новостных заметок и других непосредственных данных о награждении найти не удалось). На фоне дома снимают кино и проводят фотосессии.
Многие туристы заезжают сюда по дороге из Екатеринбурга, когда едут смотреть падающую башню в Невьянске. Екатеринбургский экскурсовод и историк архитектуры Надежда Бурлакова рассказала «Медузе», что с мая по октябрь к дому Кириллова ежедневно приезжают две-три экскурсионные группы. Некоторые стучат в дверь и просят рассказать о доме. 69-летняя дочь кузнеца Людмила, которая присматривает за зданием вместе со своим младшим братом Игорем, отказывается разговаривать и с ними, и с журналистами.
Бурлакова несколько месяцев и сама пыталась пообщаться с ней — пока наконец на пятый или шестой раз Людмила не пустила ее внутрь. С тех пор историк архитектуры активно участвует в судьбе дома: например, через соцсети она собирает деньги на краску и другие стройматериалы.
Как дом кузнеца стал настоящим памятником
В последний раз дом Кириллова перекрашивали десять лет назад. Как вспоминает в разговоре с «Медузой» Ройзман, работой занимались люди из реабилитационного центра в Быньгах: «Они приезжали туда с промышленным феном и вычищали фасад, а потом грунтовали и красили дом». За прошедшие годы краска выцвела и потрескалась, каркас ворот сгнил, а мелкие детали из дерева потеряли прежний вид — сегодня дом явно нуждается в ремонте.
Но сделать его сейчас уже не так просто. В 2018 году здание признали объектом культурного наследия (ОКН), а в 2020-м — памятником регионального значения. Теперь дом нельзя трогать без предварительной государственной экспертизы и других бюрократических согласований. При этом ремонт должна выполнять организация, сертифицированная Минкультом РФ, а не сами собственники — в противном случае им грозит штраф до 200 тысяч рублей.
Обычно включение в реестр памятников — хорошая новость. Градозащитники в разных регионах России долго и часто безуспешно бьются за то, чтобы ценное здание попало в этот список, а не под снос. В Воронеже долгое время пытались присвоить охранный статус модернистскому Дворцу культуры имени 50-летия Октября, известному в народе как «Полтинник», — но в октябре 2021 года власти отказались признать его памятником, а уже в марте 2022-го здание снесли. Осенью 2021-го в Санкт-Петербурге конструктивистские бани на Лиговском проспекте, напротив, удалось защитить: объект получил статус ОКН после того, как стало известно, что здание могут перепродать, а затем реконструировать. По всей России можно найти десятки таких примеров.
Ситуация с домом Кириллова парадоксальная. Новый статус привел к тому, что за домом стало сложнее ухаживать, и теперь ремонт этой хрупкой постройки все время приходится откладывать.
Дом попал в реестр памятников Свердловской области после заявления, поданного московским активистом движения «Архнадзор» Андреем Новичковым. По его мнению, свердловское управление охраны памятников работает недобросовестно — отказывает памятникам архитектуры в охранном статусе или проводит необъективные экспертизы, в результате которых ценные постройки могут снести, объясняет он «Медузе».
Новичков и екатеринбургские активисты из градозащитного объединения «Реальная история» решили исправить эту ситуацию и добиться того, чтобы в реестр памятников вошли еще несколько объектов: «[В Свердловской области] мы обнаружили 11 зданий, которые не обладают статусом памятника, в том числе дом кузнеца Кириллова. И тогда я обратился в Управление государственной охраны объектов культурного наследия Свердловской области, чтобы понять, какие есть шансы [на включение дома в список памятников], — а после этого подал заявку».
О том, что дом ее родителей стал объектом культурного наследия, Людмила узнала от Бурлаковой: «Я приехала к ней и сказала: а вы знаете, что вы теперь [живете в] ОКН? Она ответила: „Как это? Я же отказалась!“» (Отказаться от статуса ОКН собственник здания по закону просто так не может — для этого нужно вновь доказать, что дом не имеет ценности.)
Помимо Людмилы в 2020 году против этого решения высказывался и Ройзман. «Там [в доме Кириллова] ничего нельзя будет делать — просто ничего. И теперь уже нельзя повлиять на процесс. Услужливый дурак опаснее врага», — эмоционально комментировал политик.
Новичков считает, что здание «заслуживает статуса памятника вне зависимости от позиции собственника и волонтеров»: «Согласование ремонта нужно не для того, чтобы это все затормозить и сделать его более дорогостоящим. Нет. Это делается для того, чтобы здание оставалось в том архитектурном решении, в котором оно было признано памятником».
За чей счет придется ремонтировать дом
Теоретически содержание памятников может финансироваться за счет госбюджета: для этого разрабатываются целевые программы на федеральном, региональном и местном уровнях. Собственник может либо запросить у государства деньги на реставрацию, либо сделать работы за свой счет, а потом получить компенсацию. Но в реальности получить эти средства сложно. Бурлакова обращалась в свердловское управление охраны памятников, где ей ответили: «Нам и на федеральные объекты не хватает».
При этом дом Кириллова продолжает ветшать, и важно отремонтировать его как можно скорее. «Любые процедуры, которые связаны с ремонтом ОКН, проходят административный ад, — объясняет Бурлакова „Медузе“. — Нужно подготовить пакет проектной документации, провести экспертизу проекта, и только после этого ремонтом может заняться сертифицированная Минкультом РФ организация. При этом снять с дома кузнеца Кириллова статус ОКН [через суд] очень сложно, федеральный закон практически не дает таких возможностей».
Из-за нового статуса увеличились не только сроки ремонта, но и его стоимость. Если последние работы, выполненные подопечными Ройзмана, обошлись в 250 тысяч рублей, то сейчас это будет стоить порядка полутора миллионов. Сумма складывается из проекта, который делают реставраторы (от 300 до 400 тысяч), экспертизы проекта (от 300 тысяч) и, собственно, самого ремонта. При этом содержание памятника в надлежащем виде — ответственность собственника.
У Людмилы нет денег, чтобы самостоятельно провести ремонт, не дожидаясь поддержки государства: ее пенсия, по словам Бурлаковой, составляет 18 тысяч рублей в месяц. Сергей Иванович вкладывал в дом все заработанные им деньги, но, как уточняет «Медузе» Ройзман, для содержания дома, его покраски и реконструкции семье Кириллова приходилось сажать и продавать картошку. В книге о доме также указано, что они заготавливали на продажу кедровые шишки.
На фасад дома недавно повесили ящик для сбора пожертвований. За июнь в него положили всего 137 рублей, а за июль — 900. В онлайне за все время Бурлаковой удалось собрать чуть больше 30 тысяч рублей.
«Будете ремонтировать — и меня вспоминать»
Новичков в разговоре с «Медузой» говорит, что сочувствует Бурлаковой и всем, кто занимается домом Кириллова. Однако он считает, что в случае с жилыми памятниками архитектуры государство обязано участвовать в финансировании реставрации и разрабатывать проект за счет бюджета. А то, с чем сейчас столкнулась Бурлакова и ее коллеги, — «чиновничий беспредел».
Активист объясняет, что добиться для дома статуса ОКН после смерти его жильцов было бы очень сложно. Поэтому он вместе с активистами из «Реальной истории» инициировал этот процесс именно сейчас, пока в доме живет дочь Кириллова: «В России есть негласный мораторий — не ставить под охрану пустующие или заброшенные здания. Зачем государству брать на себя лишние обязательства и потом самих себя принуждать реставрировать эти объекты? Мы хотим, чтобы через 10–30 лет дому Кириллова ничего не угрожало».
Людмила считает, что в случае, если она не сможет ухаживать за домом, это продолжат делать младший брат Игорь, ее дети (которые, правда, бывают в Кунаре редко) или Бурлакова. «Как-то Людмила в раздражении сказала: помирать буду — тебе продам или подарю [дом]. Но я тоже не смогу быть его надзирателем».
Если дом опустеет и никто из потомков Кириллова не сможет за ним ухаживать, есть несколько вариантов, как его сохранить, говорит Бурлакова. Первый — превратить здание в самостоятельный музей. Однако, как объясняет Бурлакова, в Кунаре (расположенной в полутора часах езды от Екатеринбурга) он «никому не нужен как отдельная институция»: содержать его слишком дорого и даже доход от туристов, приезжающих к дому с мая по октябрь, не сможет окупить эти затраты. Второй вариант — перевезти здание в уже существующий музей (например, в 132 километрах от Кунары в селе Нижняя Синячиха работает музей деревянного зодчества; переговоры с ним на эту тему, впрочем, не ведутся).
Третий вариант — продать дом. Частные покупатели не раз пытались купить здание Кириллова — еще до того, как оно стало объектом культурного наследия, — чтобы затем перенести его на свой участок.
При этом перевезти ОКН в другое место можно только в том случае, если объекту что-то угрожает там, где он сейчас расположен: трасса, создающая сильные вибрации, или водоем, который может выйти из берегов. Однако рядом с домом ничего потенциально опасного нет: как видно на этой гугл-панораме, здание находится посреди деревни, в равнинной местности, рядом с однополосной дорогой.
Сейчас над поправками к закону, которые позволят в будущем все-таки перенести дом на другой участок, работают активисты из Уральского архитектурно-художественного университета — вместе с Бурлаковой. Кроме того, они начали оформлять некоммерческую организацию, через которую планируют собирать деньги и поддерживать дом в Кунаре (сейчас ее регистрируют в Минюсте РФ). Эта НКО, предположительно, могла бы работать с потенциальными спонсорами и выступать как заказчик ремонта и реставрации. Бурлакова уточняет, что фонд запустится не раньше сентября.
Кириллов, по словам Бурлаковой, с самого начала понимал: здание доставит много хлопот. «Люда иногда вспоминает, что, когда папа доделывал дом, ему говорили: „Ты что творишь? Как мы с этим жить будем?“ Но Сергей Иванович отвечал: „А вы будете ремонтировать — и заодно меня вспоминать“».
Ася Зольникова