«Вы будете защищены навсегда от всевозможных вирусов» Фрагмент новой книги Владимира Сорокина De feminis — о женщине, которая (странным образом) прививает знакомых мужчин
11 августа в продажу выходит новая книга Владимира Сорокина De feminis — сборник рассказов о женщинах «в обстоятельствах, враждебных женской природе». Героинями историй Сорокина стали надзирательница в концлагере, будущая звезда прогрессивного искусства, девочка в советской больнице, гениальная шахматистка, студентка во время перестройки и другие. С разрешения издательства Corpus «Медуза» публикует фрагмент рассказа «Вакцина Моник» — о женщине по имени Моника, которая делает прививку от ковида, после чего ей снится странный сон: она сама вакцинирует знакомых ей мужчин с помощью укола в язык и массажа простаты.
Дверь автобуса открывается, и входит первый вакцинируемый. Медсестра снимает с него маску. Это мясник из Оснабрюка, где Моник родилась и окончила школу, рослый молодой мужчина с кудрявой шапкой волос à la Боб Дилан, мясник с Уланд-штрассе, у которого мать часто покупала говядину для гуляша и фарш (свинину, уток и кур она покупала в супермаркете), мясник, всегда подмигивающий маленькой Моник и на прощание делающий смешной хлопок губами.
Этот здоровяк сейчас трясется от страха, он бледен, губы, которые так смешно чпокали, трясутся.
— Ничего не бойтесь, — успокаивает его Моник. Но тот по-прежнему трясется, не в силах ей ответить.
— Наклонитесь, высуньте язык как можно дальше и приспустите штаны и трусы, — командует Моник. Трясущимися руками он приспускает расклешенные джинсы, трусы и высовывает язык. К мяснику сзади подходит медсестра двухметрового роста. Это Fetisso. Она совершенно мужеподобна, с суровым, воинственным мужским лицом, широкоплечая, с сильными большими руками, обтянутыми медицинскими перчатками. Она смазывает средний палец правой руки мазью из зеленого тюбика с именем Моник. Одновременно другая медсестра вынимает пузырек с вакциной из кассеты, прокалывает шприцем крышку и набирает вакцину в шприц.
Моник гладит мясника по трясущейся спине:
— Не бойтесь, господин Лентц, моя лингвовакцина принесет вам только здоровье, здоровье и еще раз здоровье. Вы будете защищены навсегда от всевозможных вирусов. Укол в ваш язык будет практически безболезненным, иглы для вакцинации произведены в Силиконовой долине, они настолько тонки, что даже не видны, смотрите, мы меняем в шприце обычную иглу на супертонкую. Параллельно с уколом в язык вам будет произведен массаж простаты со специальной мазью, генетически и фармакологически поддерживающей вакцину и по сути являющейся ее частью. Если вакцина содержит вокабулярную структуру языка, то мазь структурирована синтаксически.
Медсестра передает шприц Моник. Иглу действительно не видно.
— Укол! — командует Моник.
Две сестры берут мясника за руки. Моник вытягивает еще дальше его язык и делает в него укол невидимой иглой. Мясник начинает визжать. В это время Fetisso вводит ему средний палец в анус и массирует простату.
— Моя вакцина эффективна только для немецкоговорящих мужчин, но это не расистский принцип, а лингвогенетический: вы должны понять, господин Лентц, важно лишь, чтобы человек говорил и думал по-немецки, а кто он по национальности — еврей, араб, поляк, русский, китаец, француз, голландец, конголезец, иранец, исландец, англичанин, американец, венгр, словак, вьетнамец или ливиец, — совсем не важно, — говорит Моник в большое трясущееся ухо мясника, медленно, медленно, медленно вводя вакцину. Fetisso массирует ему простату так энергично, что тот трясет задом и топает своими ботинками с толстыми модными подошвами-платформами.
— Сделано!
Моник вытягивает невидимую иглу из языка, Fetisso — палец из ануса. Моник расписывается в зеленой книжке вакцинации, медсестра вклеивает туда марку, ставит печать и вручает мяснику зеленый паспорт вакцинации. Тот рыдает.
— Слезы после моей вакцины так же естественны для мужчины, как улыбка зеленого солнца нашей вечной вокабулярной юности! — торжественно произносит Моник, и плачущего мясника выводят из автобуса.
Второй вакцинируемый — ректор ее университета, пожилой профессор политологии, легендарный герой студенческой революции 1968 года, бывший маоист, друг Руди Дучке, получивший шрам от удара палкой при эпохальном столкновении с полицией и проиранскими штурмовиками у оперного театра в Западном Берлине, его так и прозвали в университете: Уве-шрам, с которым у Моник всегда были прекрасные отношения.
— Это большая честь для меня, — обращается к нему Моник. — Прошу вас высунуть язык, приспустить штаны и трусы.
Она колет его в язык, сообщая ему в заросшее седыми волосами ухо мельчайшие подробности о принципе действия ее вакцины, Fetisso массирует ему простату, и его обвислый стариковский зад трясется и содрогается, как желе. Ректор воет, его голос похож на волчий, и Моник понимает, что этот мужественный человек это делает нарочно, чтобы приободрить ее, потому что многие в Германии критикуют ее вакцину, это естественно, в обществе после провала ковидного вакцинирования накопилась масса недоверия, которую можно преодолеть лишь стопроцентным результатом, а ее вакцина нового поколения способна сокрушить все стены и проложить дорогу к здоровой и полноценной общественной жизни.
Она расписывается в зеленой книжке, ректора уводят.
Следующий — тот самый омерзительный, самоуверенный врач из Ганновера, погубивший ее мать, поставивший ей вначале неверный диагноз; врач, на которого она так и не подала в суд и которого она тогда была готова застрелить, если бы у нее был пистолет. Сейчас этот самоуверенный павлин трясется от ужаса. Все медсестры смотрят на Моник. Она вкалывает ему невидимую иглу в язык и громко, чтобы слышали все, в том числе и на площади, произносит в его ухо:
— Мы христиане не потому, что ходим в храм и соблюдаем ритуалы, а потому, что христианская этика генетически вошла в нас, европейцев, мой отец из католической семьи, мать, которую вы убили, была из протестантской семьи, я ходила в храм только в детстве и юности, я не хожу в храм уже давно, но я всегда праздную Рождество, и не просто как семейный праздник, когда можно всем собраться, печь печенье и дарить друг другу подарки, а как камертон, эталон, инструмент, ежегодно подтверждающий наш внутренний этический строй души, наше человеколюбие, милосердие, нашу ответственность в поступках и наши демократические принципы, я давно простила вас, бездарного и самоуверенного человека, выбравшего не ту профессию, я ввожу, ввожу, ввожу вам в язык мою вакцину, которая станет вашим вечным щитом от всех вирусов и моим христианским прощением вам, бездарю и убийце, и с этим щитом вы сможете спокойно дожить до своей естественной смерти.
Врач скулит, как провинившаяся собака. Едва Моник вытягивает иглу из его языка, как гром аплодисментов сотрясает ратушную площадь. Моник довольна собой так, что с трудом сдерживает слезы. Рыдающего врача выводят из автобуса, а на его месте оказывается молодой красивый мускулистый парень в майке, джинсовых шортах и высоких горных ботинках. Это он со своим напарником внес в родительскую квартиру пианино для того, чтобы четырнадцатилетняя Моник начала учиться музыке. Тогда эти два грузчика-силача внесли новое пианино на широких ремнях, висевших у них на плечах. Когда отец с ними расплатился, этот парень сказал, что в детстве мечтал научиться играть на фортепиано, но у родителей не было денег на уроки. Парень — красавец с улыбчивым лицом и стальными мускулами.
Моник тогда мастурбировала по ночам, представляя себя в постели с этим грузчиком. И вот он приспускает штаны, шутливо высовывает язык, Моник колет его, Fetisso пальпирует, а парень хихикает, хихикает с вытянутым языком, хихикает как-то зловеще, и Моник видит, что за время укола, соответственно движению поршня в шприце, парень стремительно стареет, стареет, стареет, становясь из мускулистого богатыря дряхлым стариком с обвислой на костях кожей. Она вытягивает невидимую иглу из его языка, и старик буквально валится на руки медсестер, а Fetisso меняет перчатку, испачканную калом: он еще и обосрался. Его выносят, и он продолжает хрипло хихикать и срать на ходу.
— Но это не от моей вакцины! — громко сообщает всем Моник. — Он состарился естественным образом, потому что развитие генов старения было купировано сорокадвухлетним страхом его организма перед новым сибирским вирусом Druzhba-8M, который будет результатом утечки бактериологического оружия в результате нашествия мутирующих от радиации кротов-медведей на законсервированный подземный склад № 327.
На площади снова аплодируют.
Следующий — бывший муж Моник, с которым они прожили девять лет. Юрген дико располнел, он больше похож на соседа Йонаса, чем на себя, но это он, он, Моника колет его в язык, и он умудряется говорить желудком, как монгол, он камлает желудком, и Моник разбирает его слова:
— Шкала прогрессивного налогообложения в новом году будет целиком и полностью зависеть от количества появлений министра по делам пожилых граждан Анне Шпигель на каналах германского телевидения включая мой канал «Фидо» предназначенный для мужчин старшего среднего возраста начинающих новую жизнь после разрушительных стрессонакопительных браков с сексуально эгоистичными и активно худеющими женщинами…
«Еще сильнее поглупел…» — думает Моник, вспомнив, что Фидо — имя их пса-лабрадора, которого пришлось усыпить из-за рака, но который на самом деле жив, просто хитрый идиот Юрген-Йонас подделал диагноз, украл Фидо и спрятал в подвале у своей разговорчивой мамаши, чтобы использовать для создания телеканала, который процветает только благодаря образу красавца Фидо.
Юрген-Йонас не рыдает, а глупо хохочет после прививки, и Моник, не сдержавшись, дает ему сильного пинка:
— Пошел отсюда, мудак!
Сестры аплодируют ей, но на площади все напряженно молчат.
«Моник, ты напрасно, напрасно это сделала, дурочка, ты теперь известная личность, держи себя в руках…» — с досадой думает она.
И продолжает прививать.
