«Сказали надевать на руки белые повязки» Российские военные оккупировали Лиман. «Медуза» выяснила, как это происходило
Силы самопровозглашенной ДНР и российские военные начали штурм небольшого украинского города Лиман в Донецкой области несколько дней назад. Город стал целью российских войск, так как через него можно вести дальнейшее наступление в донецком направлении — на Славянск и Краматорск. 24 мая российские войска зашли в город, а утром 27 мая глава Донецкой народной республики Денис Пушилин заявил о полном взятии Лимана под контроль. Связи в городе практически нет. «Медуза» связалась с родственниками тех, кто, несмотря на обстрелы, остался в городе, — и узнала, что происходило в Лимане до его полной оккупации.
Наталия
в Лимане остались ее мама и отчим
Мы ожидали, что война рано или поздно случится. Но думали, что начнется с Донецкой области. Оказалось, что [война] везде — тогда мы с мужем решили уехать. Его родители уехали с нами. Это было в начале марта. Вещи мы почти не брали, думали, вернемся через месяц.
Моя мама осталась там. Возможно, типичная история для нашего региона: моя мама одна из тех, кто этого всего ждал. Мама хотела, чтобы Лиман был в ДНР, мама хочет в Россию. Потому она решила остаться там.
Вплоть до начала мая обстановка там была более-менее. Потом началось продвижение российских войск, и снаряды стали долетать до Лимана. Изначально моя мама не планировала прятаться в подвале, не запаслась едой: мой брат служит в ДНР и он ей рассказывал, что это [захват] будет [длиться] один-два дня и все будет хорошо. Поэтому мама и отчим отнеслись недостаточно ответственно. Не рассчитывали, что будут такие тяжелые боевые действия.
Когда в начале мая все началось, они пошли в подвал. Начала приближаться армия РФ, начались массовые обстрелы. Город поделен на две части: на севере частный сектор, она больше, на южной — многоэтажная застройка. Мои мама и отчим живут на юге. Сейчас они в подвале пятиэтажного дома, находятся там практически все время. Ни света, ничего нет. Готовят на улице по возможности — иногда ее нет. Нужно развести костер, нагреть воду, это занимает много времени, а им страшно.
Сеть ловит, только когда мама поднимается на пятый этаж. [26 мая] мы созванивались два раза: около 14:00, тогда к соседу прилетел снаряд, они боялись что весь дом загорится. Но обошлось огромной дырой — вместо стены и окна. Снаряд не сдетонировал.
Сосед жил один, семья уехала, [в момент прилета снаряда] он не был дома, хотя большую часть времени он жил у себя на пятом этаже. Люди не хотели уезжать, потому что считали, что никому не нужны, нас никто нигде не ждет. Многие боялись, что [вещи из квартир] начнут мародерить, и из-за этого оставались. Те, кто ждал армию РФ, остались. Часть из них со временем переставали ждать и радоваться. В нашем доме на 60 квартир жилых остались где-то 15–20. В основном это люди за 50. В округе не осталось ни одного целого дома.
Потом мы говорили [с мамой по телефону] около пяти вечера, говорили долго — минут 10–15. Мама позвонила — сказала, войска РФ зашли в их район полчаса назад. На нашу, южную сторону. Наш город разделен железнодорожным полотном, и они [российские войска] три дня пытались перейти этот железнодорожный узел с одной стороны на другую. Это мне говорили и друзья, и родители друзей, и мама — они все живут на юге.
Как Россия зашла и прекратился штурм, на юге стало тихо. Люди впервые за долгое время смогли выйти на улицу, приготовить еду и поужинать не в подвале. Снаряды летят уже не в них.
Последний раз мама мне позвонила около девяти вечера. Они [с соседями] поужинали, посидели на улице. Военные [тем временем] стали вскрывать запертые квартиры. [Сказали, что] завтра проверка документов у всех.
Мама у меня этого [обстрелов] всего не ожидала. Была уверена, что все пройдет тихо и гладко. [Когда все началось] мама очень перепугалась. Я была в шоке: мама очень уверенный человек, всегда всех утешает, а здесь — дрожащий голос. Мне было страшно за нее больше, чем когда-либо. Она была в истерике, когда начались сильные обстрелы.
Мама особо не взаимодействовала с украинскими военными, потому что не особо доброжелательно была к ним настроена. Несмотря на это, военные приезжали каждый день, привозили гуманитарную помощь в больших объемах. Я, когда уезжала, оставила своего кота — в итоге через военных ВСУ мне его передали в Центральную Украину.
[Российских военных] мама не переставала ждать, потому что верит, что их обстреливала украинская армия. Вот яркий пример: к соседу прилетело с северной стороны, когда украинской армии там уже не было. Снаряд же не может дом облететь — получается, стреляли в сторону украинской армии. Но когда я маме сказала об этом, она ушла от ответа: «Главное, что мы живы, а имущество — не важно».
Но когда-то она мне говорила от безысходности, что уже ненавидит всех: и русскую, и украинскую армию. «Хочется просто это остановить».
Анна
в Лимане остались родственники
Сама я родом из Лимана, там много моих знакомых и близких. [На момент начала войны] я была в Киеве — меня разбудили утром со словами: «Началась война».
Мы пытались всеми силами вывезти бабушку с дедушкой из Лимана — это было нелегко, потому что им 75 лет. Когда ты всю жизнь живешь в своей стране, рядом со своими людьми, а тебе резко говорят: «Выезжай за две тысячи километров в другую страну», — это тяжелая задача.
Моя бабушка говорила, что все будет хорошо: «Будем сидеть в подвале, нас никто не обидит». Но я, конечно, не смогла [ее оставить]. Мои бабушка с дедушкой выехали в начале апреля — шестого числа, а где-то в начале мая началась активная фаза [боевых действий]. Честно, я была не удивлена. Мы же люди с Донбасса, там война с 2014 года. Для нас было шоком, когда она началась в Киеве.
Другие мои родственники — сестра бабушки с семьей — выехали неделю назад. Они все это время сидели в подвале, поднимались, только чтобы подышать воздухом и приготовить еду на костре. Выехали, а на следующий день полностью разбило дом. Соседи сказали, что даже следа от дома не осталось. Родные хотели, чтобы соседи присмотрели за домом, но не за чем присматривать.
Бабушку моего парня мы вывезти не смогли: она не ходит. Там вопрос даже не стоял, они — его бабушка и дедушка — сказали, что никуда не поедут. Все это время, по сей день, они сидят в подвале.
Наши военные привозили генераторы во дворы к большим многоэтажкам, привозили мешок макарон — сначала такой мешок шел на подъезд, а потом на весь дом — люди выходили готовить этот мешок и делили каждому по тарелочке, чтобы всем хватило.
Мне кажется, это какое-то чудо, что мы на связи, потому что многие не могут друг друга услышать по месяцу. Мой парень каким-то образом дозванивается [до бабушки и дедушки] каждый день. Возможно, из-за того, что они на возвышенности, у них ловит связь. Мы созваниваемся каждый день, слышим обрывки фраз, но [это значит, что] они живы.
Когда мы созваниваемся, они говорят, что все нормально, тихо, — думаю, чтобы не травмировать нашу психику и не было снова вопросов: «Давайте мы вас вывезем?» Но потом проскакивают фразы о том, что у них, например, прилетело в баню во дворе. Это не тихо. В Киеве я слышала взрывы на расстоянии 20 километров, и это жутко страшно. В момент ты думаешь, что это твой последний взрыв. Но я не представляю, каково, когда тебе во двор прилетает [снаряд] и рушится баня.
Когда мы звонили вчера-позавчера (24–25 мая, — прим. «Медузы»), бабушка и дедушка были не в подвале, а в доме около него — на всякий случай, чтобы побежать. Но все вроде утихло, потому что они ведь уже зашли.
Наш город поделен на две части: северную и южную. Зашли они [русские войска] с северной. Сейчас они уже и на южной. [Власти Украины] сказали уже, что город сдали. Говорили, что это неподтвержденная информация, но она подтвержденная, потому что у нас там есть люди [те, кто остался в Лимане]. Говорят, что [по городу] ходят [российские] войска, проверяют документы.
Оксана
в Лимане остались родители
Мы уехали в середине марта. Двадцать третьего числа ракета прилетела в наш с мужем дом, мы остались без жилья. В Лимане остались родители. В начале войны сенсорные телефоны связь не ловили, но у родителей был кнопочный, через него как-то можно было звонить. С 50-го раза, но дозванивались. Сейчас со связью стало лучше, мама может иногда звонить сама. [26 мая] я последний раз связывалась с мамой.
Родители на северной стороне [города] живут, туда Россия зашла на днях. Южная сторона [последнее время] под особенно сильными обстрелами. Хотя стреляют везде. Мама говорит, что в городе разруха, все в огне. У родителей соседа разорвало [снарядом], они в кулек собрали [тело] по частям и похоронили под яблоней во дворе.
Из подвала выходят редко, в основном чтобы приготовить поесть. Уже месяца два люди там живут без света, воды, тепла. Люди на улице ставят кирпичи и разводят костер. У кого есть генератор [электричества] — приносят [другим], чтобы можно было телефон зарядить.
На костре готовят ту еду, которая осталась с довоенных времен, потому что все позакрывалось: магазины, аптеки. У кого была своя живность, куры хотя бы — забили их и едят. Это северная сторона. На южной одни квартиры, там скот не держат — они только на довоенных запасах.
Мародерства, изнасилования — такого там, где живет мать, нет, людей пока не трогают. Единственное — сказали надевать на руки белые повязки, чтобы показать, что это гражданские.
Волонтеры раньше искали людей, вывозили маломобильных, пожилых, парализованных. Сейчас у них уже нет возможности приехать, потому что город не под контролем Украины. Эвакуации тоже уже нет.
Записали Андрей Серафимов и Надежда Светлова