«Медузе» семь лет! Представим себе, что ее сотрудникам — тоже семь лет Давайте спросим у этих ребят, кем они хотят стать, когда вырастут
«Медузе» семь лет! Представим себе, что ее сотрудникам — тоже семь лет Давайте спросим у этих ребят, кем они хотят стать, когда вырастут
Иван Голунов, спецкор
В семь лет я хотел стать экскурсоводом — водить экскурсии по Москве. Мне казалось [это] круто: рассказываешь людям истории о разных закоулках, делишься с ними знаниями, а они такие: «Вау, обалдеть!»
Мне хотелось рассказывать именно истории про город, про улицы и про всякие необычные дома. Я сам интересовался этим. В том возрасте у меня было много книжек про город. Кое-что я узнавал от родственников; что-то от незнакомых людей на улице. Например, забредал куда-нибудь, местные бабушки и дедушки спрашивали: «Что ты тут делаешь, мальчик?» А я им говорил: «А что это за домик такой? Что там находится?» Они рассказывали.
Если я понимал, что родители что-то могут знать про интересующий меня дом, спрашивал у них. Если находил интересное место и не знал, что это, потом, когда мы там проезжали, я спрашивал у родителей: «А знаете вы что-нибудь про это место?» И так далее. Или, наоборот: мне кто-то рассказывал, что там-то в лесу есть такая-то потаенная река, запрятанная в коллектор — и я шел в лес искать потаенную реку, запрятанную в коллектор.
В семь лет я очень активно путешествовал по городу, полноценно гулял один. Очень хорошо помню 31 августа, когда жизнь моя пошла прахом — это был последний день лета накануне поступления в первый класс. Я, видимо, предчувствовал, что будет какая-то подлянка. Прекрасно помню, как я наслаждался закатом 31 августа. Прощался с молодостью. Короче, домой я пришел в полдесятого или в пол-одиннадцатого — и был дикий скандал. Я до сих пор каждое 31 августа вспоминаю про ту свою вечеринку.
Помню, когда мне было пять лет, мама была днем занята и отправила меня погулять на детскую площадку во дворе. Это было в 10 или 11 утра. Не помню, это была первая моя одиночная прогулка или не первая, но смысл в том, что я подружился с какими-то людьми на площадке — и повел их изучать город. Довольно сложно описать, куда мы ходили, но однажды я подсчитал, что самая дальняя точка в тот день находилась в 11 километрах от дома. Мне было пять лет, и я заманил с собой какого-то шестилетнего компаньона. Мы с ним гуляли и вернулись домой в пять вечера. Дома у меня почему-то оказались шокированная мама и дяди милиционеры, которых она вызвала.
В пять лет мы катались на автобусе. Когда мы заходили в автобус, нам задавали вопросы: «А чего вы тут делаете, а где взрослые?» Мы говорили: «Бабушка нас посадила, мы едем к маме…» Помню, в первую самостоятельную поездку [на городском автобусе] меня интересовал маршрут автобуса, откуда и куда он идет. Вернее, я знал, откуда и куда он идет, но для меня это были загадочные места. А в семь лет я уже вполне активно гулял, и хотел всем рассказывать о своих открытиях.
Не помню, чтобы я любил гулять по паркам. Меня, наоборот, интересовали тайные места, какие-то закоулочки, о которых никто не знает. Зачем нужно рассказывать истории, которые все знают? Меня интересовало то, чего я не знал, чего я не видел. То, где я не был.
Валерий Игуменов, редактор
Примерно в семь лет у меня случился карьерный перелом. Потенциальный. Ну, в общем, в пять лет я твердо знал, что идти надо в палеонтологи — когда нашел в городской библиотеке книги о динозаврах. Стегозавры, тираннозавры и плезиозавры выглядели очень круто, так что цель была понятной и думать больше было не о чем. Оставалось только стать взрослым, просто подождать.
Но потом в той же библиотеке я нашел «В мире безмолвия», «Мир без солнца» и «Чтобы не было в море тайн» Жака-Ива Кусто. А еще его показывали в «Клубе кинопутешествий», в красной шапке, и его бороздящую океаны «Калипсо». И Тур Хейердал туда же, и «Клуб знаменитых капитанов», и Жюль Верн. У динозавров просто не осталось шансов.
А еще у меня умер дедушка, что было несправедливо и неправильно. И в этих книжках было написано, что мировой океан изучен плохо. Даже хуже, чем космос. Считай, не изучен вообще. Это значит, что именно там можно найти лекарство от смерти, сделать таблетку, чтобы выпил — и не умираешь. Родители согласились, что это отличный и разумный план (что и без них было понятно, я просто так им рассказал, чтобы в курсе были). Сразу после школы садишься на корабль и уже почти как Кусто.
Некоторая проблема была в том, что я жил посреди Черноземья и до ближайшего моря было больше тысячи километров, поэтому смотреть на него приходилось в телевизоре или в кино. Ну зато у нас рядом был железорудный карьер, и в отвалах можно было найти чертовы пальцы, разные окаменелости с отпечатками листьев, интерес к которым пробудился еще во время предыдущей карьеры. То есть море тут было, просто давно. Десятки миллионов лет назад — но, по сути, я стою на дне океана. И можно даже вообразить себе, как все это было.
А потом-то я и на море попал. Феодосия-1983, пионерский лагерь «Звездный». Каждый день — море. Корабли и дельфины. Если нырнуть с маской, то рыбы в глубине — здоровенные. Волны, чайки и йодом пахнет.
Уйти в море и остаться там я хотел вплоть до момента, когда решил стать журналистом. Вступительные экзамены оказались неподходящими: в одном вузе математика профилирующая, в другом — биология. Не самые сильные мои стороны. Потом решил, что ведь можно стать журналистом и тоже всюду ездить! Как Сенкевич. Это был план Б. Кто же знал, что придется днями в офисе сидеть. Надо было придерживаться главного плана.
Галина Тимченко, издатель
В семь лет я мечтала делать пончики. В Столешниковом переулке, где мы жили, была знаменитая «Пончиковая» — наверное, с довоенным еще оборудованием. Ты входишь в узкий зал (там всегда была очередь) и пока стоишь, видишь за стеклом настоящий конвейер: из конуса в кипящее масло вываливаются одна за одной баранки жидкого теста, плывут по конвейеру каждый в своей ячейке; потом специальная лопаточка переворачивает их; потом они вываливаются на поднос.
Тетенька в белом халате берет металлическое сито и посыпает пончики сахарной пудрой. А когда наконец подходит твоя очередь, она сворачивает большой бумажный пакет и длинной палочкой, похожей на дирижерскую, нанизывает пончики как кругляши в детской пирамидке, и они соскальзывают в пакет. Это было счастье! Кстати, в очереди за пончиками никогда не ругались. Во всяком случае, я не такого помню.
Потом я пошла в первый класс, мы переехали на окраину Москвы и я забыла про пончики и твердо решила стать водителем «Икаруса» — не просто автобуса, а именно «Икаруса». Каждый день по дороге в школу и обратно я вставала вплотную к кабине водителя и пристально наблюдала. Мне нравилось все: и обзор, и кресло, и большой руль с оплеткой, и педали. Особенно, конечно, кнопки, которыми открывались двери — я представляла, как подъезжаю к остановке, говорю в микрофон: «Следующая — метро Новослободская» и открываю двери.
Я, конечно, рассказала об этом старшей сестре. Тут и настал конец мечтам. «Девочек в водители автобусов не берут, — сказала она и ткнула пальцем в объявление о приеме на работу. — Вот читай. Видишь? Требуются мужчины. Придется рулить троллейбусом, там девчонок берут». Но это было совсем не то. Ездить по проводам? Бесконечно прицеплять падающие «рога»? Да еще и нельзя обогнать впереди идущий троллейбус. И вместо кнопок маленькие металлические рычажки. Нет!
Лет с 15-ти я уже точно знала, что хочу быть редактором и преподавать иностранную литературу. Но это уже другая история.
Светлана Рейтер, спецкор
Я точно помню, что в семь лет хотела стать певицей. Я очень хорошо пела. Всюду ходила и пела, ко всем приставала, говорила: «Можно я вам спою?» Причем я пела абсолютно разные вещи: от «Острова невезения» до рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда» на английском языке.
Я была в этом плане очень нетипичным советским ребенком в типично советское время, за что огромное спасибо моим родителям. Я была общительная — и у меня не было какой-то зажатости. Я была довольно непосредственным ребенком. И я очень рада, что родители это никак не пресекали, не говорили: «Фу, как стыдно, нельзя так». Помню, меня привели записывать в школу в семь лет, я учителю и директору говорю: «Давайте я вам спою». Для меня это было естественно. Я ходила и всем пела. Меня и в семье просили спеть.
Но вся моя карьера певицы оказалась очень драматичной. Родители решили не останавливаться и в восемь лет отдали меня в Хор центрального телевидения и всесоюзного радио. Туда был гигантский конкурс, и меня взяли.
А потом у меня поломался голос: прошел все итерации от первого сопрано до альта. Это основная проблема, почему я не стала певицей. Вторая проблема состояла в том, что я совершенно не воспринимала ноты. Оказалось, я абсолютный нотный дислексик. Я могла повторить мелодию со слуха довольно четко, но сыграть или прочитать по нотам — я не могла и не могу до сих пор.
Мне кажется, я пробыла в этом хоре довольно долго. У меня ощущение, что целую жизнь — но, вероятно, года два или три. А потом мои мучения закончились, потому что я уже не хотела петь. Наверное, родители сейчас уже не помнят всего этого, потому что больше никаких песен я не пою.
Я знаю сатанинское количество всяких песен на разных языках — на русском, на английском и даже детские песни на голландском. Но больше не пою их. Точнее, очень редко, на пару с братом пою «На поле танки грохотали» и «С одесского кичмана бежали два уркана». Но только когда выпью, а это случается все реже и реже.
Иван Колпаков, главный редактор
В семь лет началась моя карьера в медиа: я покупал в киоске «Союзпечати» газету «Вечерняя Пермь», а потом продавал ее возле центрального универсама в два раза дороже. В то время все вокруг хотели стать бизнесменами — и дети, и взрослые. Вот и я тоже хотел — и даже занимался предпринимательской деятельностью.
Но мечтал о другом — о палеонтологии. Я был обложен с ног до головы книжками о динозаврах. Конечно, это не очень оригинальное увлечение для маленького человека. Согласен. Однако, в отличие от многих других детей, я не остановился на книгах. Спустя несколько лет пошел в геологический кружок… Потом записался на курсы палеонтологии беспозвоночных в Пермском университете… Потом поехал на раскопки и нашел кость неизвестного науке звероящера… А потом в геологическом кружке, который назывался «Монолит», начал выпускать газету «Вестник „Монолита“»…
Ну, в общем, вы поняли!
Маша Шарапа, редактор
Мама говорит, что в семь лет я мечтала уехать в Австралию, чтобы работать в зоопарке Стива Ирвина. Возможно, поскольку я почти не смотрела мультики, у меня нон-стопом шли Animal Planet, Discovery и National Geographic.
На самом деле я была окружена животными постоянно. Дома у нас жили: кошки, хомяки, собаки, морские свинки, попугаи и даже хорьки (хорошо, что не все животные одновременно). Я тащила домой ворон с подбитым крылом, птенцов голубей и брошенных котят. Некоторых животных удавалось пристроить, кто-то оседал у нас дома, а вороны и голуби, к сожалению, не выжили. Но я честно пыталась им помочь! Точнее, приносила их домой, а мама уже занималась спасением животных.
Моя мечта о зоопарке почти сбылась: теперь у меня две собаки, два кота и конь, но живу я в Латвии. В нашем мини контактном зоопарке тоже есть найдёныши или спасёныши: обеих собак мы нашли на улице, а лошадь я выкупила с бойни.
Александра Сивцова, спецкор
В семь лет я мечтала стать массажистом. Каждое утро субботы или воскресенья начиналось с того, что я приходила к родителям и просила повернуться на живот, так как я буду делать им массаж. Не знаю, откуда это пришло. Массажистов в семье у нас не было и я на массаж не ходила. Родители поворачивались по очереди, и я руками что есть силы делала им массаж. Но больше всего меня впечатляла папина спина, такая огромная.
Когда руки уставали, я придумала, что вместо них для массажа можно использовать ноги. Я становилась на спину и ходила по ней перекачиваясь, будто я на плоту. Самое интересное было удержать равновесие, не упасть и одновременно наступить так, чтобы папа не орал от боли. До сих пор перед глазами эта спина, как я по ней иду, держу равновесие… И это чувство восторга, и надежда, что я хочу делать такой же массаж, когда вырасту. К тому же после массажа родители выглядели такими довольными, какими я их не видела до этого.
Хотя я переживала, что вырасту и таким массажем раздавлю кого-нибудь, а этого не хотелось бы.
Дмитрий Карцев, редактор
Я был очень политизированным ребенком. Когда мне было семь, моей любимой телепрограммой уже несколько лет были трансляции съездов народных депутатов. В конфликте Бориса Ельцина и Верховного совета я был однозначно на стороне Ельцина. Возможно, конечно, сыграли роль демократические взгляды родителей, но я четко помню момент, как спросил у мамы, кто главнее: президент или председатель [парламента]. Получил ответ, что президент, после чего выбор был предрешен безотносительно идеологических предпочтений.
Соответственно, мечтой было однажды сменить на посту Бориса Николаевича. Хотя, если честно, амбиции были шире и только со временем уменьшились: от лидера единой мировой республики к президенту Евразии, потом России в границах 1913 года (Советский Союз я не признавал)… И не помню, к семи годам или все-таки позже, но я смирился с сужением страны до размеров Российской Федерации.
Еще я все время придумывал разные варианты названия своей будущей должности: почему-то «президент» мне не очень нравился, получалось нечто в амплитуде от немецкого канцлера до румынского господаря.
Честно говоря, не знаю, что пошло не так. Вероятно, Ельцин поторопился с операцией «Преемник», ведь конституционный возраст исполнения моей мечты наступил только в 2021 году, когда мне исполнилось 35. Сейчас я с предсказуемой иронией вспоминаю о тех своих фантазиях, но, вообще-то, должен признать, что интерес к политике и истории (и захвату мира) сохранился у меня по сей день. Ммм… голосуйте, что ли, за меня… при случае.
Татьяна Ершова, редактор
Когда я была маленькая, мне очень хотелось красить заборы — и непременно в зеленый цвет, на тот момент мой любимый. Очевидно, виноват Том Сойер, но это увлечение длилось совсем недолго.
Как раз в шесть-семь лет я начала крутиться перед зеркалом — меня манили балерины, актрисы и все театрально-публичные профессии. Я импровизировала, читала какие-то монологи, в основном трагические: влюбленные не могли быть вместе, виноваты обстоятельства, кто-то умер, все плохо. Чем хуже, тем больше возможностей раскрыть «талант», — думаю, логика была такая.
Но круче всех в моем мире были ведущие новостей в телевизоре. Я хотела стать диктором, я хотела сидеть в студии и читать новости, я хотела быть очень красивой, я хотела сохранять самообладание в любой ситуации, но главное, я мечтала, что скажу: « С вами была я, Татьяна Ершова». Я говорила эту фразу десятки, сотни, тысячи раз — на разный манер, с разной интонацией, с улыбкой и без, но всегда это было превосходно. Я хотела, чтобы все выпуски заканчивались только так «с вами была я…». Будем считать, что получилось. Никакого телевизора, ничего публичного, никакого самообладания — я не могу на камеру произнести ни одного предложения, но со мной море новостей, просто горы моих любимых новостей.
Ну и да, с вами была я, Татьяна Ершова. Я с вами каждый день.
Записала Ирина Кравцова