Перейти к материалам
Джо Байден, Виктор Прокофьев и Андрей Громыко. Кремль, 1988 год
истории

Видели фото встречи Байдена с Громыко? Третий человек на снимке — переводчик Виктор Прокофьев. Мы с ним поговорили — об этой встрече и том, как переводить Черномырдина и папу римского

Источник: Meduza
Джо Байден, Виктор Прокофьев и Андрей Громыко. Кремль, 1988 год
Джо Байден, Виктор Прокофьев и Андрей Громыко. Кремль, 1988 год
Эдуард Песов / ТАСС

Переводчик Виктор Прокофьев 10 лет проработал в советском министерстве иностранных дел. Он переводил встречи руководства СССР с Бушем-старшим, Биллом Клинтоном и Джо Байденом — победитель недавних президентских выборов в США был тогда сенатором и членом комиссии по иностранным делам. Во время выборов в соцсетях стали вспоминать о визитах Байдена в СССР — и на одной из широко разошедшихся фотографий вместе с Байденом и главой Президиума Верховного Совета СССР Андреем Громыко запечатлен как раз Прокофьев. «Медуза» поговорила с ним о той встрече — и о том, каково переводить Бориса Ельцина, папу римского и Виктора Черномырдина.

— Сколько лет вам было в 1988 году, когда была сделана фотография, где изображены вы, Джо Байден и Андрей Громыко?

— Мне было 33 года. Опыт работы к тому времени был более 10 лет — я отработал в ООН, вернулся и несколько лет проработал в МИДе. Это была середина моей мидовской карьеры — там я работал с 1984 по 1994 год. И все это время работал с главами государств и правительств: Горбачевым, Ельциным, Черномырдиным, Шеварднадзе, Назарбаевым, Рейганом, Клинтоном, Бушем-старшим, Тэтчер, Мейджором, Миттераном, Радживом Ганди, Ли Куан Ю.

— Что за встреча была у Байдена и Громыко?

— Байден тогда был председателем сенатского комитета по международным делам. Он прилетел в СССР на встречу с Андреем Громыко, который был председателем Президиума Верховного Совета СССР и незадолго до этого ушел с поста министра иностранных дел, где проработал больше 40 лет.

Верховный Совет тогда занимался ратификацией договора по РСМД, и Байден прилетел на переговоры с человеком, руководившим процессом ратификации советско-американского договора. Байден представлял Америку и сенат США, а Громыко — фактически как глава государства — был тем, кто решал вопросы ратификации в СССР.

— Вы переводили обоих?

— В то время американская сторона обычно приводила своего переводчика. Не знаю, по какой причине, но на ту встречу представители США приехали без него. В Госдепартаменте США есть практика использования либо своих штатных переводчиков, либо внешних подрядчиков — людей, которые не являются сотрудниками Госдепартамента, но их привлекают на временной основе. В России сейчас, насколько я знаю, такой практики нет — с главами государств работают только штатные сотрудники МИДа.

На той встрече второго переводчика не было, и я сидел и переводил все, что говорил Андрей Андреевич Громыко, на английский, а все, что говорил Байден, переводил с английского на русский.

— Какое впечатление произвел Байден?  

— Скажу с позиции переводчика и лингвиста: у Байдена приятная манера говорить, хорошая подача, нетруден в переводе. Для себя я отметил, что он пришел на переговоры с сыном — это было очень необычно для тех лет и для той среды.

Байден на встрече с Громыко в Кремле. 1988 год
ГОСТЕЛЕРАДИОФОНД России

— А Громыко?

— Он неплохо говорил по-английски, был строгим критиком и всегда внимательно слушал перевод. Он вообще довольно часто выражал недовольство и поправлял переводчиков — у него была такая особенность. На меня его гнев никогда не выливался, все было спокойно. Возможно, он помнил меня по временам, когда он был министром иностранных дел, а я его переводил. Поэтому и реагировал снисходительно.

— В 1988 году, наверное, никто не воспринимал Байдена как будущего президента. А как вы относились к главам государств? Вы ведь работали на встречах с Бушем-старшим, Клинтоном, Ельциным.

— Переводчик, когда работает с объектом перевода, концентрируется прежде всего на тексте. Оратора ты прежде всего воспринимаешь как источник переводимого текста. Переводить этот текст надо исключительно сосредоточенно, точно, часто с передачей эмоций, разговорных выражений. Несколько раз в Лондоне во время судебных заседаний приходилось переводить мат — официально и под стенографический протокол просили, чтобы мы совершенно точно перевели, как разговаривали бизнесмены и что именно и в какой форме они друг другу говорили. Поэтому для переводчика эти люди прежде всего источник слов. Только в какую-то последнюю очередь, когда стресс после работы прошел, ты начинаешь думать, какой это человек, какие вещи он говорил. 

— Но все равно вы ведь осознаете, что это не просто источники звука, а, например, президент США?

— Конечно, и ощущение ответственности никуда не уходит. Так же как когда я сейчас работаю на знаменитых олигархических процессах: Березовского — Абрамовича, Пугачева, Дерипаски и других. Это колоссальная ответственность. Цена вопроса — миллиарды. Цена вопроса в отношении государств — возможность начала войны, конфликты. 

— Переводчик может сделать такие ошибки, что начнется война?

— Теоретически это возможно, но на практике я такого не припомню. В МИДе была очень хорошая система — туда приходили люди с уже солидным стажем работы в качестве переводчиков, будь то в ООН или в иных сферах. Потом еще нужно было пройти несколько лет жесткой подготовки и отбора. Переводчиков готовили профессионально, к нам приставляли наставников, которые помогали, делились опытом.

И при дипломатическом переводе на переговорах высшего уровня всегда присутствует как минимум несколько человек, которые знают язык, на котором работает переводчик. В крайнем случае переводчика подстрахуют, если он ошибется в переводе. Не думаю, что из-за переводчиков начнется война, хотя конфликт может быть.

— Какого рода?

— Ухудшение отношений между людьми — если переводчик что-то не так перевел. Даже неудачная интонация, жестикуляция — они на разных языках разные. Разговорные выражения, которые зачастую трудны в переводе. Нужно быть осторожным, чтобы не ухудшить «химию отношений» между людьми, не вызвать недоразумение или недопонимание. Не говоря уже о серьезных юридических переводах, когда ответственность переводчика весьма высока и точный перевод иногда в значительной степени определяет исход дела. Зачастую только позже осознаешь, что допустил ошибку. Но процесс уже пошел не в ту сторону. 

— К каждой встрече в МИДе вы как-то готовились?

— Непременно готовился, всякий раз, когда приезжал иностранный деятель. В случае с Байденом ходил в территориальный отдел МИДа — Отдел США и Канады — читал речовки, подготовительные материалы, разговаривал с коллегами. Они меня готовили и объясняли, о чем может идти речь.

Когда [на встрече Байдена и Громыко] речь шла о ратификации договора по РСМД, трудностей у меня не возникало, поскольку я работал в Женеве на этих же переговорах и хорошо знал тему, включая все сугубо технические вопросы. Но к любому переводу надо готовиться неизбежно. Например, в этом году я несколько недель читал для судебного процесса «„Татнефти“ против Коломойского» 3200 страниц подготовительного материала. Сейчас я этот процесс знаю, наверное, так, что сам мог бы его вести. Я шучу.

Процесс, кстати, публичный. Любой по запросу может получить у английского суда ссылку и следить за ходом слушаний.

— Когда вы работали в МИДе, у вас был договор о конфиденциальности?

— С государством договор не заключается, есть подписка о неразглашении. В МИДе я ее давал. И это одна из причин, по которым я даже сейчас, спустя 40 лет, не могу обсуждать те темы, которые затрагивались в ходе переговоров. Можно будет обсуждать, только если нынешний МИД и администрация президента дадут переводчику разрешение. А так я до гробовой доски не буду об этом говорить. И все переводчики МИДа действуют так же. 

— Почему вы ушли из МИДа?

— Это был проект для меня, он закончился. Начался новый — я начал работать в Англии, закрепился здесь и продолжаю работать на новом поприще. Лондон — удачное место для переводчика-фрилансера, который занимается юридической и бизнес-тематикой. Это до сих пор один из мировых центров финансовой и судебной системы. 

— Не жалеете, что сейчас не работаете с главами государств? Все-таки такой уровень доступа к информации и знаниям. 

— Сейчас работаю с не менее интересными людьми, просто совсем другой профиль работы. Несколько лет назад я переводил речь римского папы Франциска на заседании Всемирной продовольственной программы в Риме. Это совершенно замечательный человек, монах, смиренный, спокойный, тихий. Приходилось переводить премьер-министра Англии Гордона Брауна на заседаниях ЕБРР. Так что я с политиками продолжаю работать, но в ином качестве и в значительно меньшем объеме. 

— Как вы называете людей, которых переводите? Это клиенты?

— Меня нанимает «клиент», а тот, кого приходится переводить, — это «лицо», речь которого я должен перевести. Естественно, в Лондоне отношения не такие, как с МИДом. МИД был клиентом, а главы государств и руководители МИДа были теми лицами, которых надо было переводить.

Недавно, например, у меня Совет Европы был «клиентом», а я сидел в синхронной кабине и переводил выступление президента Франции Эмманюэля Макрона, который выступал перед парламентской ассамблеей Совета Европы. Он был «переводимым лицом», то есть человеком, чьи слова я должен был переводить и в чью шкуру я должен залезть, чтобы понять, как его слова лучше перевести.

— Чтобы «залезть в шкуру человека», которого вы переводите, вы изучаете его повадки, манеру речи? Что вообще важно для успешного перевода на таком уровне?

— Для того, чтобы влезть в шкуру человека, нужно многие годы изучать его язык. В случае Макрона я лет 35 изучал французский язык, жил в Женеве, работал там в ООН. Я очень неплохо знаком с культурой Франции и французов, с особенностями их речи, понимаю исторические и культурные аллюзии. Что-то знаю про Макрона и, конечно, понимал тематику, по которой он выступал. То есть всякий раз влезаешь в шкуру человека как на базе тех знаний, которые накопил про само переводимое лицо, так и на основе знаний нации и страны, которую этот человек представляет. 

Борис Ельцин, Виктор Прокофьев и министр торговли США Рональд Браун (справа налево). 1994 год
Александр Сенцов / ТАСС

— Кто из политиков, с которыми вы работали, запомнился больше всего?  

— Я перевожу уже больше 40 лет, и выделить кого-то лично и сказать, что это был самый интересный человек во всей моей жизни, было бы очень трудно. Исключительно интересно было в начале 1990-х годов работать с российским премьером Виктором Степановичем Черномырдиным, с которым у нас даже, наверное, отчасти и личные отношения выстроились. Он не возражал, чтобы я был рядом, когда он встречался с иностранными коллегами. Мы много путешествовали по миру, я сопровождал его во многих официальных поездках. 

Работал с Ельциным, Горбачевым, Рейганом, Клинтоном, Тэтчер, Мейджором, Ганди, Бушем[-старшим] — очень трудно кого-то выделить или сказать, что кто-то особо запомнился больше, чем другой. Просто каждый запоминается своими особыми гранями. У каждого из них были свои особенности — иногда чисто человеческие, будь то личные достижения или просто приятный тембр голоса. 

— Какими гранями запомнилась работа с Черномырдиным? 

— Переводить его было одно удовольствие. Черномырдин многим в России запомнился совершенно замечательными разговорными оборотами. Когда ему было нужно, он мог нечто этакое заковыристое выбросить. Все помнят эти замечательные выражения: «Никогда такого не было, и вот опять» или «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Кстати, вторая фраза приписывается ему по недоразумению. На самом деле это было старое выражение, существовавшее в русском языке задолго до него. Но он ввел его в языковый оборот, а так как он часто высказывался публично, люди это запомнили. Тем более он делал это молодцевато, с оттяжечкой.

Но я помню, что этой своей способностью Виктор Степанович очень разумно пользовался. Когда он вел переговоры при встречах с Клинтоном, с вице-президентом США Гором и другими, он никогда не позволял себе «выбрасывать коленца». Очень четко дозировал, что говорил. Я помню его как отличного оратора на встречах с президентами, коллегами-министрами, банкирами, бизнесменами — с кем только не приходилось переводить его встречи.

— А Ельцин?

— У Ельцина припоминается особая «химия отношений» с Клинтоном. Известен ролик, который обошел весь мир. Когда они встречались с Клинтоном, вышли к журналистам и Ельцин начал шутливо выговаривать американской прессе. Тогда мой коллега, известный американский переводчик Питер Афанасенко, отлично перевел его слова, и в ролике видно, как Клинтон начал безудержно смеяться, у него начали течь из глаз слезы, он начал стучать рукой по спине Бориса Николаевича, чуть ли не пританцовывая от радости. Дело в том, что тот выложил американским журналистам все, что у него накопилось. Клинтон же себе такого позволить не мог. И у них была эта неповторимая симпатия.

— Если говорить не про самих людей, которых вы переводили, а про встречи — какая из них стала исторической, хотя вы, может быть, этого тогда и не понимали? 

— До сих пор помню, как я переводил Горбачеву и Рейгану на встрече в Женеве в 1985 году. Это была самая первая встреча людей, один из которых — а именно Рейган — незадолго до этого [в 1983-м] говорил, что СССР — это империя зла.

И когда они сели разговаривать друг с другом в Женеве в 1985 году, была произнесена историческая фраза о том, что в ядерной войне не может быть победителей и она никогда не должна вестись. Это был конец холодной войны, я присутствовал при нем. Это было начало движения американо-советских отношений в направлении хоть какого-то сближения.

До сих пор помню даже тот анекдот, который Рейган рассказал за ужином Михаилу Сергеевичу. Такие вещи всегда сложно переводить — это вызов. А Рейган был прекрасный актер, у него была, как переводчики говорят, прекрасная подача. 

— Какой анекдот?

— Этот анекдот сейчас воспринимается как часть русского фольклора, но когда Рейган рассказывал его в 1985 году, в СССР он известен еще не был. Не исключено, что я привез его [анекдот] в Москву, начал рассказывать своим приятелям в МИДе. По прошествии 35 лет многие специалисты по анекдотам стали воспринимать его как русский.

Между Рейганом и Горбачевым зашла речь об ответственности за те решения, которые принимают страны; о том, что президенты должны уметь предвидеть события и ощущать признаки наступления новой эпохи. Они говорили, что надо положить конец холодной войне и начать строить нормальные отношения между колоссальными ядерными державами, а в идеале со всеми остальными тоже. И что люди со стратегическим видением — это люди, которые подчас интуитивно ощущают признаки перемен задолго до того, как они наступят. Они предвосхищают эти события и принимают меры, чтобы избежать кризисов и улучшить ситуацию. И Рейган решил за ужином рассказать Михаилу Сергеевичу анекдот на эту тему. У Рональда Рейгана начальником аппарата сотрудников Белого дома был человек по имени Дональд Риган. Он готовил важнейшие политические мероприятия для президента, но среди прочего его сотрудники также собирали и анекдоты, которые Рейган рассказывал потом по мере необходимости.

Анекдот следующий: на юге Америки прошли проливные дожди, началось наводнение, человек залезает на крышу дома, стоит и молится. Плывет лодка и ему говорят оттуда:

— Залезай, через полчаса ты утонешь.

— Нет, я верующий, всегда уповал и верю, что Бог спасет.

Через 20 минут — вода по грудь, проплывает вторая лодка, ему кричат залезать скорее.

— Нет, я верующий, стою, молюсь, не волнуйтесь, все будет нормально.

Через восемь минут пролетает вертолет, бросает подъемный фал [канат], и ему оттуда кричат, чтобы тот залезал, а то осталось жить полторы минуты, вода уже у подбородка.

— Нет, я верующий, молюсь, Бог меня спасет.

Через полторы минуты человек тонет и на небесах возносит молитву: «Господи, как же так! Я всю жизнь верил в Тебя, молился, старался не грешить, ходил в храм, надеялся, что ты меня спасешь. А ты меня покинул, подвел». И в этот момент громовым голосом ему с неба отвечают: «Я же послал тебе две лодки и вертолет!!»

Рейган рассказал это Горбачеву и добавил: «Мы должны ощущать сигналы, которые другие люди не могли бы ощутить».

— С юридическими переводами не так памятно выходит?

— Нет, почему же. Например, когда я работал на судебном процессе Абрамовича — Березовского, меня не оставляло ощущение причастности к судьбе развития бизнеса — в частности, российского. Я переводил процесс, на котором цена вопроса составляла не только 5,5 миллиарда долларов — это были те требования, которые Березовский предъявил Абрамовичу. Там речь шла о подноготной, об изнанке бизнеса 1990-х годов. Давали показания интереснейшие люди — помимо Абрамовича, который говорил на русском, и самого Березовского, который неделю давал показания на английском языке, к сожалению.

— Почему, к сожалению?

— Борис Абрамович, видимо, считал, что знал английский, но его знания оставляли желать лучшего. Когда человек не знает иностранный язык как свой родной, всегда лучше прибегать к услугам переводчика. Переводчик знает огромное количество лингвистических тонкостей, особенностей языка. Он знает, как сформулировать, чтобы не попасть впросак и самому себе не навредить. Если человек плохо говорит на иностранном языке, он часто попадает впросак. Мы вынуждены были переводить английский Березовского на русский язык для Романа Аркадьевича. Думаю, то, что он говорил по-английски, внесло некоторый вклад в его поражение в этом процессе.

— С людьми, которых вы переводите, вы становитесь друзьями?

— Я стараюсь не устанавливать глубинные отношения с «переводимыми лицами», это мешает работе. Ведь на переводчика тогда переходят какие-то их черты, и это мешает объективному переводу.   

— После встреч «переводимые лица» спрашивают ваше мнение?

— Если я перевожу президенту страны, то чаще всего он не будет меня спрашивать, что я думаю о ходе его переговоров. Но история перевода такие случаи знает. Например, мой коллега и друг, замечательный переводчик Павел Палажченко, высокий профессионал, многолетний переводчик Горбачева. Он пишет в своих воспоминаниях, что один раз [Эдуард] Шеварднадзе после особо серьезной и напряженной встречи спросил Пашу в машине, что он думает о реакции противной стороны. Но это довольно редкая ситуация на высоком политическом уровне. А на уровне юридического перевода это случается сплошь и рядом — если переводчику доверяют.

Или [еще] есть известная старая история Хрущева с кузькиной матерью, когда американские переводчики потом месяцами пытались понять, кто такая «мама некоего Кузьмы». Уверен, что переводчика трясли и долго спрашивали, что Хрущев под этим имел в виду. 

Беседовала Александра Сивцова