«Когда я писал тот комментарий, своего мнения о политике у меня не было» Интервью Саввы Терентьева — первого россиянина, осужденного за комментарии в интернете

28 августа Европейский суд по правам человека постановил, что Россия нарушила право сыктывкарского блогера Саввы Терентьева на свободу выражения мнения и обязал государство выплатить ему 5000 евро компенсации за судебные издержки. Терентьев был первым, кого в России осудили по 282 статье за комментарий в интернете: в феврале 2007 года он оставил в комментарий под постом в «Живом журнале», в котором крайне негативно отозвался о сотрудниках правоохранительных органов, а также заявил, что не возражал против их массовых казней. В 2008 году суд Сыктывкара приговорил Терентьева к году заключения условно; еще через несколько лет блогер переехал из России в Эстонию, где теперь занимается музыкой. Спецкор «Медузы» Ирина Кравцова поговорила с Терентьевым о том, как в России судили за комментарии в 2008-м — и как это происходит в 2018-м.

— Чем вы занимались, когда опубликовали тот комментарий в ЖЖ?

— Тогда мне был 21 год. Я работал кладовщиком в одной конторе, которая занималась продажей бытовой химии. Все свободное время я занимался написанием и исполнением музыки, в основном электронной.

— Политикой интересовались?

— Нет, политикой я не увлекался совсем. Когда я писал тот самый комментарий в ЖЖ журналиста Бориса Суранова, своего мнения о политической жизни России у меня не было. Правда, помню, что спустя пару месяцев после обыска в моей квартире по телевизору транслировали репортаж с «Марша несогласных» и показали японского журналиста с пробитой головой. Тот кадр дал мне ясно понять, что в действительности происходит в России. Те впечатления так меня и не покинули.

— Почему вы так экспрессивно прокомментировали статью об обыске в оппозиционной газете, которую в своем блоге опубликовал журналист Борис Суранов? Она произвела на вас настолько сильное впечатление?

— На самом деле, та статья меня не слишком потрясла. Не могу сказать, чтобы меня сильнее прочего волновала судьба некой оппозиционной газеты. Тот пост в ЖЖ был просто площадкой, где в тот момент можно было высказаться на тему поведения работников милиции. А я в тот день проснулся оттого, что часов в 8 утра ко мне в дверь постучали менты и начали задавать вопросы по никак не связанному со мной делу в какой-то очень грубой форме. Меня это тронуло. Когда чуть позже я прочел пост Бори о беспределе, который учинили работники органов при обыске в газете, я посчитал допустимым высказаться в такой манере.

С Борей мы были приятелями, часто общались. Я, может быть, даже ЖЖ завел из-за того, что он его завел и писал там свои наблюдения. В то время общение быстро переходило в виртуальную сферу, и в том новом пространстве мы общались так же раскованно и с [тем же] чувством безопасности, как и вживую. В его блоге был нескончаемый флуд, много юмора и всего чего угодно, там просто можно было поговорить. Я написал в комментарии то же, что сказал бы в то время о милиционерах и при личной встрече с Борисом. Я не ставил перед собой какую-то цель, просто выражал негодование. Не думал, что это кто-то отслеживает. То есть даже представить себе не мог, что такая ситуация возможна.

— Как вы узнали, что на вас планируют завести уголовное дело из-за комментария?

— Когда через месяц ко мне пришли оперативники с обыском. Хотя нет, когда они пришли и обыскали мою квартиру, изъяли системный блок и всевозможные дискеты, они лишь показали постановление суда о проведении обыска. Причину мне не озвучили, а из постановления я ее, видимо, не уловил. О том, что меня подозревают в попытках оказать публичное воздействие на людей, побудить их к совершению насильственных действий в отношении сотрудников милиции, я узнал уже в кабинете у следователя. Кажется, это было в тот же день, через несколько часов после обыска.

— Как в то время люди реагировали, когда вы рассказывали им о том, в чем вас обвиняют?

— Цитировали Захара Мая: «Менты хуже пидорасов». Эта песня в те годы была особенно популярна. Все же знали, что я никого не убивал и ничего не украл.

— Ваше дело было одним из первых, судебная практика в то время еще не сложилась. Прокурор требовал для вас два года колонии. У вас не было опасений, что вам дадут реальный срок?

— Опасения, конечно, были. Меня удивляло происходящее. Но и следствие, и суд прошли без паники.

— Почему вы потом уехали из Сыктывкара?

— Причин было несколько. Из того, что относится к [уголовному] делу: пару раз в родном городе я получал отказ в трудоустройстве именно по причине «плохой репутации» — не как работника, а как человека в целом. В 2009 году, когда закончился условный срок, я переехал в Петербург. В 2010-м я озадачился переездом в зарубежье, внимательно изучил все процедуры и в начале 2011-го уехал в Эстонию. Сейчас я чувствую себя в куда большей безопасности, чем раньше: шансов помереть от бутылки [из-под] шампанского в одном месте здесь куда меньше. В Эстонии я открыл музыкальное издательство и начал издавать ноты музыкантов и композиторов, среди которых есть те, кто работал с Дэвидом Боуи и Ником Кейвом, те, кто выступает в Линкольн-центре или венском Концертхаусе. Я очень доволен и смотрю на то «дело Терентьева», как на билет в лучшую жизнь.

— Что вы думаете о нынешних уголовных делах за посты и комментарии в интернете? Следите за этим?

— Я бы не стал отделять тех, кого сажают за посты в интернете, от других осужденных за незначительные правонарушения. Я смотрю на это с болью и огромным сочувствием, но без какого-либо удивления. Живя в России, мы ответственны за правила, по которым соглашаемся играть. Любой думающий человек не может не осознавать, что может сесть за что угодно и когда угодно. В России каждому известно, что у тех, кто чувствует силу, есть привычка наказывать с поводом и без, а у тех, кто чувствует [свою] слабость, есть привычка быть наказанными. То, что в наши дни «посадок» стало больше, — это логичное и давным-давно предсказуемое развитие событий.