Перейти к материалам
истории

«Около трех процентов суицидов просто не имеют причины» Школьные психологи — о своей работе и о гибели подростков в Пскове

Источник: Meduza
Фото: Валерий Шарифулин / ТАСС

После того как 14 ноября в поселке Струги Красные Псковской области погибли двое сбежавших из дома подростков, вице-премьер Ольга Голодец заявила о необходимости реформирования службы психологической помощи в школах. Детали реформы еще неизвестны. «Медуза» поговорила со школьными психологами о том, как они помогают детям, и о том, почему никому не получилось помочь двум школьникам из Пскова.

Сергей Логачев

бизнес-тренер, с 1991 по 2006 год психолог в школе № 6, Пермь

Первые выпускники Пермского психологического факультета окончили вуз в 1990 году, я выпустился оттуда в 1991-м. Могу сказать, что примерно до 1995–1996 годов психология в школе оставалась уделом индивидуалистов — людей, которые пытались сами разобраться в предмете, найти подход, системы психологической службы как таковой не было.

Потом иметь в школе психолога стало модно: у школ появились на них деньги. Психологи начали друг с другом объединяться в неформальные группы. Это были все те же любители, которые горели своим делом и работали не за деньги, а за идею, потому что им детей было жалко — 1990-е по ним тоже прошлись серьезно. В этих объединениях и стали рождаться профессионалы, ведь они постоянно решали проблемы, обменивались опытом и так формировали профессию. Где-то с 2001 года к этому тренду стало подключаться государство, оно стало создавать психологические центры, систематически вводить методистов в районные отделы образования, спускать им сверху правила и нормативы. С 2003 года система сформировалась.

Эффективность профессии держалась на довольно безграмотных, но энтузиастах. Со временем грамотности стало больше, только вот энтузиазм почти исчез, и эффективность осталась на прежнем уровне, я бы оценил ее на троечку. С другой стороны, какая зарплата, такой и результат. Профессиональный психолог в школе больше 20–30 тысяч рублей никогда не получит. В школу в основном идут инертные люди без амбиций, при этом склонные к методической, систематической работе, трудолюбивые и исполнительные.

Думаю, если в будущем и будут проходить какие-то изменения, то они коснутся документации, оформления, статистики учета. Вряд ли что-то поменяется, система работает более-менее устойчиво, поэтому ее трогать не будут.

В отношении псковской трагедии скажу, что школьный психолог никак не мог бы повлиять на подобную ситуацию. Это социокультурный феномен — выросло целое поколение людей, которые не встречали в своей жизни особых проблем и не умеют справляться с проблемными ситуациями. У них просто нет такого навыка. И любой толчок или стресс может привести к последствиям, которые очень трудно предупредить. Случай, который произошел в Пскове, никак не касается школьного психолога, ведь все случилось за пределами школы. Его, конечно, будут расспрашивать, проводил ли он профилактику, знал ли, что эта ситуация может произойти. Но, как я уже говорил, если общество меняется, подобные ситуации будут происходить все чаще.

В моей школьной практике был случай: ученик покончил с собой. Я тогда месяц, наверное, ночами не спал, изучал, откуда берутся суициды, как это происходит, какие признаки, все свои исследования поднял, все свои тесты. Но, к сожалению, где-то около трех процентов суицидов просто-напросто не имеют причины. Я до сих пор иногда возвращаюсь к этой ситуации, а случилось это около двадцати лет назад. Прокручиваю все ее элементы: у родителей мальчика были проблемы с бизнесом, ребенок остался один, его никто не поддержал, я пытался сдружить его с другими ребятами, но весь спектр мероприятий, которые были проведены, к сожалению, не оказал нужного воздействия. И вот до сих пор ходишь и думаешь, а что ты еще мог в этой ситуации сделать.

Мария Гречишкина

психолог в гимназии № 1567, Москва

В нашей гимназии не один психолог, а целая психологическая служба: нас трое, и каждый отвечает за свое звено — начальное, среднее и старшее. Наша задача — это поддержание психологического здоровья ребенка, психологически комфортной среды для его развития, а также поддержка всех участников образовательного процесса: детей, родителей и педагогов.

Уже в первом классе мы проводим анкетирование родителей, педагогов и самих ребят. И в результате мы определяем группу риска: деток, у которых есть тревожность или невротические состояния, но которые внешне этого не показывают, а родители в силу незнания или нехватки времени этого не видят. Мы можем уже на ранней стадии определить, что у ребенка могут быть трудности в образовательном процессе или в адаптации, и помочь ему. В этих случаях мы проводим индивидуальные занятия или занятия в малых группах.

Раз в неделю я целый день принимаю у себя в кабинете родителей. Приходит их довольно много. В основном — родители первоклашек, но много и тех, кому нужно посоветоваться: какой профиль лучше выбрать, например. Есть и те, кто советуется, как лучше себя вести с ребенком в случае изменения семейной ситуации.

Дети тоже приходят ко мне. Я ведь знакомлюсь с детьми, когда они только приходят в школу. С первых наших встреч я знакомлю их с телефоном доверия, рассказываю им, кто такой психолог, зачем он нужен.

Взрослые дети тоже знают об этом пространстве, они знают, что это пространство секретов, что здесь можно говорить все. Можно даже пожаловаться на учителя, выплеснуть негатив. Они приходят, когда им просто тяжело или есть острая конфликтная ситуация и они не знают, как поступить.

Однажды я столкнулась с буллингом: весь класс негативно относился к одному ребенку. Был проведен ряд мероприятий и с этим ребенком, и с семьей ребенка, и, конечно, с остальными ребятами, потому что это коллективное, школьное явление. И история давно забыта — ребенка заново приняли в коллектив.

Слышала о том, что в работе школьного психолога хотят усилить профессиональное начало. Подозреваю, что все эти усиления будут непосредственно связаны с увеличением бумажной работы. Вот лично мне повезло: большую часть своего рабочего времени я провожу с детьми, а не с бумагами. Но у коллег в других школах совсем иная ситуация. 

Если говорить про псковских подростков, то, насколько я поняла, это были внешне благополучные дети, которые не демонстрировали никакой внутренней агрессии. Но именно из-за таких случаев и должна быть хорошо организована работа психолога с классным руководителем. Если психолог один на 500–600, а иногда и 1000 детей, он просто не может за всеми уследить. А вот классный руководитель, у которого в классе 25 человек, может и должен увидеть какие-то изменения в поведении ребенка и поделиться своими сомнениями с психологом. Скорее всего, эти подростки были лишены любви, внимания, понимания. Детям вечно занятых собой родителей очень не хватает ласки.

Школьники в кабинете психологической разгрузки, Москва, февраль 2008 года
Фото: PhotoXPress

Елена Гергокова

психолог в образовательном комплексе «Школа 362», Москва

Подростки в переходном возрасте — это отдельная тема. Кстати, пубертат сегодня снизился, бывает, что проявления этого кризиса заметны уже лет в десять. У ребят встают вопросы самоопределения: найти свое место в обществе среди сверстников. Учеба отходит на задний план, самооценка падает, появляются проблемы в отношениях с родителями, которые, как детям кажется, их не понимают. Чаще всего какие дежурные вопросы у родителей: «Как дела в школе, что получил, поел?» — и все. Подросткам просто не к кому пойти, чтобы обсудить свои проблемы. В этот момент школьный психолог — это как раз тот человек, который не читает нотаций, не ставит оценки, с ним можно просто поговорить о том, что важно.

Чтобы со своими проблемами дети приходили именно ко мне, я провожу достаточно большую работу, со многими из них мы знакомы с первого класса. Я регулярно посещаю классные часы, школьные мероприятия.

Одно время школьникам рассказывали, что психолог — это «доктор, который копается у нас в мозгах, и если ты плохо себя ведешь, то учитель тебя к нему отведет». Потребовалось много сил и времени, чтобы дети привыкли к мысли, что психолог — это друг, который с уважением относится к проблемам учеников и ничего без их разрешения не рассказывает родителям и учителям. Очень важно не потерять их доверие.

В нашем образовательном комплексе я единственный психолог на три детских садика и школу. Конечно, я одна не могу сопровождать каждого ребенка, здесь мне очень нужна помощь учителей, которые нередко просят меня обратить внимание на некоторых учеников.

Отдельно нужно сказать и про тот объем бумажной работы, которая ложится на школьных психологов. Она отнимает очень много времени. Это заполнение всевозможных журналов: журнал групповой работы, в котором нужно указать, кто присутствовал, чему было посвящено занятие, что мы на нем делали; индивидуальный журнал; журнал консультирования, если ко мне приходили родители или педагог на консультацию; диагностический журнал, в котором я пишу, какую диагностику проводила с конкретным ребенком. А еще есть семинары, родительский клуб, составление характеристик.

Очень хотелось бы, чтобы в школах был не один психолог, а именно психологическая служба, в которой работа будет распределяться между двумя или тремя специалистами. Тогда мы сможем более глубоко подойти ко всем проблемам, не упустим ни одного ребеночка. Хотелось, чтобы было меньше бумажной работы. Мы все-таки психологи, а не секретари, и хочется больше времени проводить с детьми. Еще должна быть проведена большая работа с учителями, которые тоже должны в нас поверить.

В школе всегда есть дети, которым я нужна больше, чем остальным, поэтому в моем графике выделено специальное время для них. Сейчас ко мне ходит ребенок с очень низкой самооценкой, у него даже поначалу были суицидальные высказывания. О нем мне рассказала его учительница, потом мы встретились с мамой, вовремя приняли меры, сейчас дело пошло на лад.

Распознать, что у псковских подростков было что-то не так, думаю, было возможно. Но для этого к детям должны внимательно относиться не только школьный психолог, но и учителя. Ведь самое страшное и обидное, когда школа полна взрослых людей и все происходит у них на глазах, но никто ничего не замечает и не видит, а потом только удивляются, как такое могло произойти. 

Екатерина Коровкина

детский психолог, работала в образовательном комплексе «Воробьевы горы», Москва

Так получилось, что я пришла в школу, где до меня не было системной работы психологов. Передо мной стояла задача, чтобы дети, учителя, родители узнали, что есть такой человек, к которому можно обращаться, если есть какие-то трудности, если есть вопросы.

Начала я с того, что стала рекламировать себя, старалась сообщить всем вокруг, что я существую. И здесь очень многое зависит от контакта с учителями. Ведь они — самые главные люди в школе. Если учитель не хочет впускать тебя в свое пространство, в класс, то родители и ученики тоже будут сопротивляться.

В выстраивании доверительных отношений очень помогают положительные сдвиги, когда удается помочь ребенку или целому классу. Ученики «обжили» мой кабинет буквально за месяц. Я там организовала большой стол, сдвинув парты, принесла настольные игры, но все приходилось делать на своем энтузиазме и за свой счет.

На больших переменах ко мне стали приходить целыми классами, чтобы поиграть. После уроков некоторые из этих детей приходили отдельно.

Однажды я нашла девочку, которая систематически себе резала вены. Позже оказалось, что у нее была клиническая депрессия. Выявить это мне удалось через общую диагностику, которую я проводила во всех классах. Поняла, что ребенок по личному профилю очень отличается, попросила классного руководителя пообщаться с девочкой, так нам удалось ей помочь.

У школьных психологов есть отдельная диагностика суицидальных рисков, которая появилась не так давно: всех ребят, где-то начиная с 7-го класса, диагностируют на признаки депрессии, нанесение самоповреждений. Когда школьный психолог выявляет у кого-то подобные склонности, он должен передать такого ребенка в специальную службу. Сам школьный психолог с такими ребятами не должен работать: ему не хватит квалификации.

У меня есть большие сомнения, что в той псковской школе, где учились погибшие подростки, был психолог. А если и был, то не удивлюсь, что на нем было как минимум 500 учеников. Это очень большая эмоциональная нагрузка, в каждом классе есть один-два ребенка, которые требуют индивидуальной работы и помощи — на уровне системной работы.

Мне кажется, что нужно пересмотреть объем работы школьных психологов: пятьсот детей на одного специалиста — это не реалистично.

Саша Сулим

Москва