Человек с тамбурином. О чем поет Боб Дилан? Профессор-американист Ольга Половинкина разбирает текст песни нобелевского лауреата

13 октября Шведская академия присудила Нобелевскую премию по литературе Бобу Дилану — с формулировкой «за создание нового поэтического языка в великой американской песенной традиции». Чтобы лучше понять Дилана-поэта, «Медуза» обратилась к профессору РГГУ, доктору филологических наук, старшему научному сотруднику Института мировой литературы РАН Ольге Половинкиной и попросила разобрать текст одной из самых известных песен Боба Дилана «Человек с тамбурином» — Mr. Tambourine Man.

«Царство вечера», «рассыпавшееся песком», герой, блуждающий по «старым пустым улицам» и «никуда не идущий». Что это? «Любовная песнь…», написанная 22-летним Т. С. Элиотом, будущим лауреатом Нобелевской премии? Нет, это «Человек с тамбурином» — стихотворение, написанное как песня 22-летним Бобом Диланом. 

Ассоциации с Элиотом не случайны, его «Песнь» — такой же источник «Человека с тамбурином», как «Пьяный корабль» Артюра Рембо или карнавальный мир фильмов Федерико Феллини. Все они о внутреннем состоянии поэта, но стихотворение Дилана несет в себе мощный заряд юной энергии 1960-х, небывалое, фантастически острое чувство свободы. 

Сама лирическая ситуация воспроизводит ощущение молодой жизни: герой Дилана бродит по ночным улицам, слишком усталый, чтобы хотеть спать, ослепленный своей усталостью и странно счастливый. Абсолютная точность выбранных слов делает это состояние физически внятным, как простое, обыденно разговорное «Iʼm not sleepy» — «я не чувствую себя сонным», или «My toes too numb to step» — «пальцы ног онемели, и мне сложно шагать». Эта жизнь как будто бы бесконечна, она останавливается, зависает между временами, ее кульминация — танец под тамбурин на пляже под звездным «бриллиантовым небом», «свободно помахивая одной рукой» («waving free» по аналогии с «breaking free» может прочитываться и как «освобождаться», но не «отделяясь с силой», а через движение, танец, помахивание), — становится символом молодой свободы от любых ограничений не только для поколения твиста, но и для всего нашего мира. 

Вид картинки, эмблемы этому танцу придает необычно использованное прилагательное «silhouetted». Обычно силуэт вырисовывается на фоне, у Дилана — опять-таки с ощущением прекрасной разговорности — силуэт очерчивается морем. Море сообщает тексту простор и воздух, а «цирковой песок» под ногами акцентирует нелепость движений героя, который чувствует себя «пестрым клоуном», одновременно смешным и трагическим, одним из «художников в образе паяца» (Жан Старобинский). Его танец — не только счастливое торжество беззаботности, он подобен ритуальному экстатическому танцу Святого Нарцисса в другом стихотворении Элиота. Психоделические мотивы, которые часто усматривают в «Человеке с тамбурином», если они и есть, — метафора экстаза вдохновения. Этот смысл придавали наркотическому опьянению многие писатели — от Томаса Де Квинси и Бодлера до Олдоса Хаксли, не говоря уже об Артюре Рембо, с той разницей, что Рембо «ясновидение» связывал с абсентом.

В комментарии The Guardian Салман Рушди назвал «Человека с тамбурином» среди семи главных для него произведений Боба Дилана. Этот поэтический текст и еще несколько стихотворений Дилана выбрал Джон Корильяно, один из ведущих современных композиторов, автор классической музыки, когда ему предложили создать цикл песен для сопрано и фортепиано на стихи какого-нибудь американского поэта (завершен в 2000). Первая мысль Корильяно была о главных американских поэтах — Эмили Дикинсон и Уолте Уитмене, но взял он Дилана — как «ныне живущего американского поэта, который действительно говорит с людьми и важен для людей» сегодня — чтобы возродить в классической музыке «чистое искусство» песни. 

Поэзия Дилана со всеми ее рифмами, ритмами, рефренами неотделима от звучащего голоса, и, хотя в нынешнем решении Нобелевского комитета не без оснований усматривают политический подтекст, поскольку Дилан яркий антивоенный поэт, главное — в другом: после полувека насыщенной истории рок-поэзия и песенная поэзия вообще окончательно признана частью литературного канона.